Каменные скрижали

Маргит вымыла руки, сполоснула их в тазике, фиолетовом от марганцовки, и надела плавающие в нем резиновые перчатки, надо лбом у нее сверкало, как серебристая звезда, круглое зеркальце.

Когда Маргит наклонилась над женщиной и заглянула в ее больной глаз, Иштван увидел сине-красное сплетение жилок желтые зерна покрытого оболочкой гноя, похожие на разваренные зерна крупы. Искривленное отражение, увеличенное зеркальцем, висело над сосредоточенно сжатыми губами Маргит, вызывая у него чувство протеста и отвращения.

— Иди отсюда, Терри, — тепло сказала девушка. — Конноли расскажет тебе о нашем центре… Видишь, мне надо работать. Не сердись.

— Good luck[22]!— сказал он вполголоса, словно желал удачи не только ей, но и себе.

— Good luck, — она подняла руку, которая в резиновой перчатке казалась чужой и мертвой, — встретимся вечером. Жди меня.

— Если вам нужны статистические данные, — приглашал доктор Конноли, — давайте зайдем в канцелярию. У Иштвана во рту был приторный запах больницы.

— Не хочу быть невежливым, — начал Тереи осторожно, — но скажу честно, нет, не нужны. Лучше выйдем во двор, я хочу закурить.

— Можно и здесь… — но, увидев капли пота на лице Тереи, американец быстро добавил: — Вы правы, здесь и сигарета становится безвкусной. Пойдемте на воздух. Мы здесь огрубели, а вы ведь поэт, — он насмешливо поморщился.

С облегчением они вышли на открытую веранду, а затем на сухую траву двора. Тереи глубоко дышал, словно хотел очистить свои внутренности от зловония, которым он наглотался. Глядя на платья женщин, медные миски, из которых они поливали себе на руки, символически ополаскивая их перед едой, Иштван спросил с тревогой:

— Это заразное?

— Очень, — пробурчал Конноли, не выпуская изо рта сигареты.

— А зачем вы впускаете сюда толпу посетителей?

— У себя, в деревне, они тоже находятся в зараженных местах, главное — сопротивляемость организма, а не гигиена. Пусть хотя бы посмотрят, научатся менять повязку, принимать лекарства. Пока хватит и этого. Мы уже не хотим думать о том, что будет дальше. Лечим, отправляем домой, в деревню, в те же условия, где они могут снова заразиться, черпаем воду ситом, чтобы погасить пожар.

— Но что делать, как их спасти?

Врач посмотрел, выпятив губы, на толпы людей, толпящихся в тени веранды.

— Вы эмигрант или приехали оттуда?

— Из Венгрии.

— Я вам скажу так: еще полгода, и я сойду с ума, стану коммунистом. Здесь нужны или крупные, немедленные реформы, или революция. Или отдать им все, отдать, как отдают самым близким, щедро, не считая, или пусть берут сами. Иначе все наше лечение, даже такое самоотверженное, станет похоже на вычерпывание ложкой моря, игрой в филантропию, но это уже дело не врачей… а ваше.

— Наше? Вы хотите все спихнуть на коммунистов?

— Нет. На тех, кто способен воздействовать на воображение, трогать сердца, я думаю о пишущих людях.

Они направлялись в сторону автомобиля, сухая трава рассыпалась под ногами. Тереи стало неприятно оттого, что он не может достаточно точно выразить свое восхищение их работой.

— Вы — настоящий энтузиаст.

— Я? — удивился Конноли. — Думаю, что только сейчас я стал понимать тщетное подвижничество святых, старавшихся обратить в свою веру грешников. Я лечу по инерции, поскольку меня этому научили, пытаюсь помочь страдающим. Они так беззащитны и покорны, что даже злость берет. Пожалуй, они превосходят наше общество своими моральными принципами, как растения подчиняются законам вегетации и к тому же очень хорошие, мягкие люди…

— Вы давно в Индии?

— Подписал контракт на год, здесь мало кто выдерживает дольше. Начинают бунтовать. А потом приходит желание бежать. И врачи дезертируют.

— Как вы думаете, доктор Уорд долго здесь продержится?

— Ох, Маргит, — сказал американец с искренним восхищением, — она прирожденный врач, любит больных, а не как профессор Сальминен, которого интересуют только редкие случаи трахомы.

— Не слишком ли она здесь одинока? — спросил Иштван, уязвленный тем, что американец говорит о ней довольно фамильярно, называя по имени.

— Стараемся, — это было сказано так, словно Конноли рапортовал перед строем, в его тоне чувствовалась уверенность в том, что он для нее не просто коллега. — Только времени мало, чтобы выбраться куда-нибудь подальше. Зачуханный кинотеатр, ящерицы на экране, один приличный бар в гостинице, где хоть я дерут шкуру с туристов, но зато дают приличное виски. Нужно найти себе какое-нибудь хобби. Один собирает бронзовых божков, второй — деревянные маски, третий — змеиную кожу, но уже через месяц все надоедает, теряется интерес ко всему. Остается работа. И усталость. Я падаю на кровать и тупо лежу. Надо идти играть в бридж, а я не могу, знаю, полегчает, стоит только принять душ, но нет сил, чтобы дотащиться до ванной.

— Остается кофе, — усмехнулся Тереи, — бьет по сердцу.

— Или ампула с морфием, а как раз этого надо избегать. Я видел, как плохо кончали на войне люди только потому, что отсутствовал контроль, а у них был свободный доступ к ящику с лекарствами, где хранились наркотики.

— Надо почаще ездить в Дели, а когда будете там — вспомните обо мне, у Маргит есть адрес, — он тоже хотел подчеркнуть свои дружеские отношения с мисс Уорд.

— С удовольствием, приедем обязательно, как только время позволит, — пристально глядя в глаза Тереи, доктор слишком сильно пожал ему руку, в этом был своеобразный вызов, они оба понимали, о чем идет речь.

В четыре часа Тереи позвонил в больницу, но снова безрезультатно. Поэтому он сидел в баре и лениво разговаривал с гостями, ожидающими автобуса, пока его не позвал портье. Звонила Маргит, чтобы он пообедал один, не ждал ее, она приедет позже. Пусть возьмет ключ от ее комнаты, не стесняется и отдохнет.

— Я сейчас сяду в машину и приеду к тебе.

— Нет. Не надо. Не хочу, чтобы ты ждал. Меня подвезет Фред.

— Так может, мне лучше уехать в Дели, вероятно, что-то изменилось? — Иштван был зол, его особенно задели две секунды молчания, прежде чем она ответила:

— Нет. Останься. Потом поступишь, как хочешь, — и, словно испугавшись, что слишком много обещает, добавила уже со смехом: — Хочу тебя еще раз увидеть, Терри, больше ничего.

Он медленно положил трубку и под внимательным взглядом портье вернулся в бар.

Без толку потраченные полдня, зачем она меня здесь держит? Тереи был вне себя от ярости, его распирало желание доказать свою независимость. Ключ брать он не стал, несмотря на то, что сам факт его пребывания в комнате Маргит для слуг имел однозначный характер. Иштван сидел в углу бара, постепенно нагружаясь виски. В нем все больше усиливалось чувство обиды.

— Почему ты не взял ключ? Не хочешь меня компрометировать? А какое мне до них дело? Вижу, что ты малость выпил… Ну, что ты сидишь такой злой? Мне пришлось делать операции, а потом я их должна была сразу же описать. Закажи для меня двойную порцию. Не буду тебе отбивать охоту к еде своими рассказами. Перестань хмуриться, — она подняла бокал с золотистой жидкостью, — я всю дорогу погоняла Фреда, а когда постучала в дверь, думала, что ты заснул. Потом взяла ключ, уверенная в том, что ты назло мне и себе уехал. Зажгла свет, немного подождала, потом пришла сюда, как положено врачу, утешиться за рюмкой. Тут увидела твою машину и сразу успокоилась.

С широко раскрытыми глазами она выпила глоток, глядя на него с большой нежностью, во всяком случае так ему показалось. Затем они перешли в зал, почти пустой, их тут же обступили официанты в красных, шитых золотом мундирах, подставив огромный поднос с кусками мяса и множеством искусно нарезанных в виде цветов овощей, зубчатые спирали репки, розы из редиски, красные звездочки морковки, кудрявый салат.

— Не боишься амеб? — спросила она, с хрустом жуя сосульку белой редьки.

— Они вымыты в калии. Впрочем, пьяная амеба вряд ли мне повредит.

22

Good luck (англ.) — удачи, успеха.