Страница 35 из 122
— Перестань, — Маргит закрыла уши руками. — Я даже не хочу это слышать. Ты противный.
Они шли рядом, эхо заглушало ритм шагов. Тени падали на красные стены. Сухие ящерицы, задрав хвосты, серо-зелеными змейками мелькали на камнях. Чистое ясное небо ярко осветило покои дворца. Как же она мне нравится, — думал он с большой теплотой, — ей идет быть сердитой. Она напоминает рассерженную кошку. Хотя Маргит вряд ли стала бы царапаться, скорее по-мальчишечьи дралась бы кулаками. Ее жестковатые волосы лежат свободно, они отливают рыжиной, когда их шевелит теплый ветерок. Громада окружающих их пустых зданий заставляла отбросить мысли о мелком, земном, пробуждала раздумья, наполняла сердце грустью.
Они поднимались по ступенькам во внутренние галереи, проходили через залы, где золотистым ковром расстилались лучи низко висящего солнца. Ветерок приносил запах бесплодного камня, сухого птичьего помета, хотя они не спугнули ни одной птицы. Иногда были слышны крики обезьян, шорох как будто идущих сзади босых ног, но, когда они вышли на террасу, обезьяны в серебряных пелеринах из длинной шерсти сидели на соседней крыше, которую отделяла пропасть улицы, и смотрели на них желтыми, недобрыми глазами, издалека сопровождая пришельцев, словно переодетая стража.
— С этого крыльца шах наблюдал за соревнованиями борцов, а там был его гарем. Если считать только по одной жене на один покой, что сомнительно, поскольку их, вероятно, размещали по двое, по трое, то по самым скромным подсчетам здесь жило тридцать женщин. Видишь разбитый на квадраты двор, огромная шахматная доска, на которой он живыми людьми разыгрывал партии. Легенда гласит, что он всегда выигрывал с тех пор, как отрубил голову одному радже, осмелившемуся играть с ним как с равным. Шах боялся, что тот может стать его политическим конкурентом.
Они вышли во двор и остановились пораженные. На фоне красной стены стоял маленький храм из белого мрамора, его венчали три небольших купола в форме бутонов лотоса, стены, украшенные мраморными веточками и листьями, сверкали в лучах заходящего солнца розовым цветом. Они были отполированы руками скульпторов и паломников, молящих милости у гуру, похороненного внутри под необработанной глыбой белого камня. Храм отражался в мелком прудике, который служил паломникам для ритуальных омовений ног, прежде чем они входили на ступеньки.
— Скажи, почему люди отсюда ушли, — Маргит повернула к нему посветлевшие глаза, — ведь здесь так прекрасно?
— Ты хочешь знать правду или легенду?
— Предпочитаю легенду, чтобы ты не испортил очарования. Весь город принадлежит нам. — Она сбросила босоножки и, осторожно приподняв юбку, вошла в воду.
— Горячая! — вскрикнула она. — А можно ли сюда вступать? Не совершила ли я какого-нибудь кощунства?
Отраженные от воды зайчики бегали по ее ногам, Маргит брела к ступеням храма, размывая белое отражение трех конусообразных крыш.
Тереи сел на отполированные плиты двора, охватив руками колени, и, не отрывая глаз, смотрел на девушку. «Не из-за жары чувственного дыхания Индии или моего одиночества я так жажду ее. Я мог бы сорвать с Маргит платье здесь, посредине этого двора и овладеть ею на дышащих теплом камнях». И все же он не двинулся с места, не позвал ее, Иштван любовался музыкальными линиями ее шеи, когда она нетерпеливо потряхивала волной волос прямой спиной, овалом бедер. Девушка подняла руки и ухватилась за каменную решетку, пытаясь заглянуть в затененное помещение. «Она выглядит как молящаяся индуска, — подумал Тереи, — а может, Маргит что-то просит, не только для себя, но и для нас».
— Слушай, здесь полно каких-то привязанных веревочек, — она вытягивала, расплетала шерстяные нитки, которыми были обвиты высеченные из камня побеги и цветы.
— Не трогай, это просьбы дать ребенка, — крикнул он предостерегающе. Маргит наклонилась и продела нить обратно, связала ее концы.
Как испуганная девочка, она вернулась к нему, оставляя мокрые следы.
— Почему ты мне раньше не сказал?
— Не успел. Шах был властелином великого государства, самых красивых женщин привозили со всех концов Азии в его гарем, но у него не было потомства. Он принимал различные лекарства и колдовские снадобья, но и это не помогало. Тогда шах обратился за помощью к святому старцу. Тот предписал ему двадцать дней поста и воздержания, потом хорошо накормил шаха и прислал любимую жену. В ту ночь она зачала. Шаху тогда было двадцать два года. За первенца, за наследника он хотел старца отблагодарить, сказал, что готов выполнить любое его желание. Садху ответил: хочу покоя, ибо это гораздо ценнее того, что лежит у тебя в сокровищнице, хочу тишины. И шах, чтобы никто не мешал святому в его медитациях[19], велел людям покинуть город и сам ушел вместе со всем двором. Три года спустя шах умер, раненный отравленной стрелой.
— Невероятная история…
— Конечно, — неожиданно легко согласился Тереи. — Однако этот человек, который прыгал в колодец, происходит из рода старика — чудотворца. Только одна эта семья живет в Фатхепур Сикри; хотя и не в самом городе, она охраняет брошенные дворцы, на рассвете открывает и вечером закрывает ворота. Ночью в городе хозяйничают духи.
— Хотела бы я здесь провести ночь, — прошептала она. — В полнолуние тут должно быть фантастически красиво.
— Точно так же, как среди макетов в Голливуде во время съемок «Индийской гробницы». К сожалению, здесь не разрешают оставаться, с тех пор, как один американец пытался выломать скульптуры и на веревке спустить их со стены.
— Ты столько раз говорил, что здесь все возможно, если только хорошо заплатить.
— Так оно и есть. Но что ты хочешь здесь искать? Неужели тебе мало острых ощущений? Хочешь, я велю ему еще раз прыгнуть в колодец?
— Нет, нет, — замахала она рукой.
— Легенда об исцелении шаха привлекает бесплодных женщин. Приходят, молятся через мраморную решетку, а потом привязывают красную нитку.
— Зачем?
— Чтобы не было кровотечений. И знаешь, это помогает.
— Противный. Все умеешь испортить, — поднялась она, взяв босоножки. — А почему они на самом деле отсюда ушли?
— Посмотри на свои ноги, прикоснись к ним рукой. Они шершавые от соли. Под нами какие-то соляные озера, вода не годится ни для питья, ни для полива. Укрепленный город, прекрасное положение, но без деревьев, растительность как в пустыне. Тут просто нельзя жить. Пошли. Ты совершила паломничество, привязала красную нитку. Мы можем возвращаться.
Зубцы крепостной стены, казалось, раскалились в лучах заходящего солнца. От башен падали длинные тени. Первые летучие мыши, попискивая, порхали в воздухе, то заслоняя солнечные лучи, то снова растворяясь в полумраке дворцовых помещений, кружились, призывая ночь.
Маргит стояла на солнце, встревоженная и пристыженная одновременно, она готова была сбросить босоножки, пробежать через бассейн и сорвать ту нитку, но, видя, что Иштван над ней, просто смеется, разозлившись, направилась к выходу.
— Дурацкие предрассудки, — пожала она плечами. — Я — врач, могу оценить влияние желания, надежды изменить биологические процессы. Это может нарушить цикл, но не даст ребенка.
Издалека был слышен звук трубы — «закрываем», похожий на сигнал, которым посетителям предлагают покинуть городской парк.
— Об этом заботятся потомки святого старца, — Иштван взял девушку под руку. — Благодаря их довольно примитивным обрядам традиция живет, дети рождаются чаще. И женщины приходят к этой гробнице.
— Ты — ужасный человек.
— После первого ребенка жена совершает благодарственное паломничество, молится здесь и снова дарит мужу следующего потомка. Это волшебное место, которое посещают духи, неизменно доброжелательно относящиеся к женщинам.
Перед тем, как погрузиться в полумрак башни, они обернулись — на фоне огненного неба грозно возвышались черные контуры дворцов и храмов, казалось, уходящий день отчаянно кричит, а опускающаяся на землю ночь несет великое безмолвие.
19
Медитация — размышление, раздумье.