Каменные скрижали

Он легонько постучал.

Никто не ответил. И тут его охватил страх, что он появился слишком поздно, что Маргит не одна, его кто-то заменил, вытеснил, какой-то человек, который был здесь, на месте, под рукой. Она не любила этого человека, Иштван мог бы поклясться, и тот ее тоже не любил, только вожделел, жаждал, манил, приучал к своим рукам и губам.

Тереи нажал на ручку, дверь тихо открылась. Музыка звала. Повернувшись к двери спиной, Маргит лежала со склоненной головой, облокотившись на руку. Волна тяжелых, цвета меди волос сохла на подушке. Из-под приоткрывшегося халата он видел ее обнаженные выше колен, золотистые от тропического солнца ноги. На свисающей с кровати босой ступне качалась босоножка, вторая лежала на полу, вверх подошвой, стертой до блеска. Пластинка быстро вращалась, мелодия била, как фонтан, он чувствовал ее холод, волнение стиснуло горло. Девушка была одна.

Иштван понял, что оказался в роли незваного гостя, застал ее в минуту задумчивости. Надо постучать пальцами хотя бы в раскрытую дверь, сказать обычные слова приветствия, может, немного громче, чтобы скрыть волнение. Но ему хотелось задержать это мгновение. Тереи было приятно смотреть на медленное движение руки, ладонь, пальцы, вплетенные в волосы. Она их сонно отбрасывала. Были слышны болезненные звуки фортепьяно. Солнечные лучи из открытой двери, вероятно, щекотали ее, потому что она закачала босоножкой, висящей на большом пальце, и опустила ступню в солнце, как в золотистую воду. Пластинка вращалась слишком быстро, музыка жалобно поплыла, прекратилась, и тогда девушка потянулась, чтобы выключить патефон, это кошачье потягивание, ленивое движение, которое грозило падением с кровати, было так красиво, что он, не удержавшись, сделал два шага и крепко схватил ее за лодыжки. В комнату вдруг ворвался крик встревоженных попугаев. Девушка вывернулась, как ящерица, блеснули испуганные голубые глаза.

— Это я, Маргит, — шептал он, — это я… Дверь была открыта. Она вскочила, потом встала на колени, прикрыв их полами халата, темно-зеленый узор вспыхнул красками, блестя на солнце.

— Терри, — она протянула руку. А когда Иштван наклонился, чтобы поцеловать ладонь, она коротко, по-мужски, ее потрясла и соскочила с кровати. — Ты поймал меня, когда я лентяйничала, но мне нужно немножко отдохнуть. Я только что вернулась из джунглей, мы занимались ужасной статистикой. Даже ванна после этой нищеты не помогает, я чувствовала отвращение к себе, что столько лет прожила в комфорте, что сильная, здоровая… Мне надо было погрузиться в иную музыку, ведь они только скулят, обращаясь к небу, вымаливают милость, их флейты и тягучее пение — это жалоба без надежды. Маргит говорила быстро, словно хотела что-то скрыть, не давая ему сказать, избегая вопросов. Почти танцевальным жестом она схватила с кресла платье и скрылась за дверью ванны.

— Одну минуту, — крикнула она. — Сейчас буду готова. Я тебя не ждала. Когда ты приехал?

Я здесь уже два дня, — сказал он и непроизвольно, словно чувствуя себя в чем-то виноватым, поправил плед на смятой постели. — Ты кого-то ждала? — он с трудом удержался, чтобы не добавить: для кого уже не надо одеваться.

— Нет! С чего ты взял. В крайнем случае, могут забежать коллеги, с которыми мы мотались по деревням. Ты должен с ними познакомиться. Вероятно, они тебе покажутся забавными, верят, что смогут преобразить Индию. Меня-то ты уже заразил недоверием. Ну, я готова. Вот теперь я совсем иначе себя чувствую, — она вышла из полумрака в незамысловато расписанном домотканом платье, сшитом из крестьянской хлопчатобумажной ткани.

Девушка села близко, приветливо глядя в его черные глаза.

— Ночуешь здесь? Будешь еще несколько дней? Ты даже не можешь представить, как я обрадовалась. Мне иногда тебя так не хватало.

— Но, ни одного письма так и не написала.

— Так меня воспитали. Если хочешь написать письмо, лучше вышли телеграмму, меньше наделаешь глупостей. Если собираешься телеграфировать, лучше позвони; а если тебе надо позвонить, то имей смелость встретиться и говори, глядя в глаза.

— Долго мне пришлось бы ждать, — вздохнул Тереи; она ему очень нравилась вот такой, лежа, в тростниковом кресле, с сигаретой.

— Как раз представился случай, чтобы на несколько дней выскочить в Дели, если бы ты не приехал, я была бы у тебя еще на этой неделе.

— Надеюсь, мой приезд не изменит твоих планов?

— Конечно, нет. Я соскучилась по тебе. Мне столько надо тебе рассказать, — она сложила губы, как в поцелуе, Иштван понял, что Маргит уже привыкла к вечерним прогулкам с ним по Старому Дели, беседам, советам, признаниям, и почувствовал, что он ей не безразличен.

На di

Большие деревья с листьями, словно вырезанными из кожи, неподвижно торчали, похожие на театральную декорацию. Пустые поля дремали на солнце, желтые и красноватые. Небо, несмотря на яркое солнце, враждебное, выцветшее, утомляло взгляд. Они облегченно вздохнули, когда увидели небольшой холм и зубчатую линию крепостных стен из красного камня.

Когда Тереи подъехал к полуоткрытым огромным воротам, над ними выросли дышащие зноем стены, они пугали своей пустотой. Спали заброшенные дворцы, город, не тронутый ни одной осадой, стал собственностью обезьяньих стай. Обезьяны сидели на карнизах между скульптурами, сами похожие на них, иногда нехотя чесались, потряхивая серебристой гривой и гримасничали, скаля желтые клыки. Беспокойство вызывала тишина, тем более ощутимая, что внутри стен не слышно было даже цикад. Было что-то зловещее в воздухе, словно все вокруг затаилось и чего-то ждало. Во всяком случае так воспринимала это Маргит. Их шаги усиливало эхо, передразнивало голоса, и они невольно старались ступать легко и негромко говорить.

Неожиданно до них донесся мелодичный крик, они увидели худую черную фигуру на вершине стены. Человек стоял в красной повязке, словно перерезанный пополам, на большом расстоянии похожий на призрак, он сделал шаг и, протянув к ним руки, словно желая их остановить, неловко наклонился и с поджатыми ногами рухнул вниз. Молодые люди слышали отчаянный вой и глухой удар. — Господи Боже мой, — охнула Маргит, — он разбился! Стена со скульптурами заслоняла место падения. Они побежали туда, умноженные эхом шаги загудели, словно невидимая толпа спешила вместе с ними. Тела нигде не было.

— Он бросился, когда увидел нас. Почему?

— Ему нужны были зрители, — ответил он, смеясь над ее испугом.

— Все же ты противный, — фыркнула она. — О Боже, — она остановилась, охваченная ужасом, — он упал в колодец.

Судорожно ухватившись за руку Иштвана, девушка смотрела в глубь пропасти, на каменном ограждении колодца темнели брызги воды, внизу колыхался слой водорослей, разорванный посередине упавшим телом.

— Утонул, — пролепетала она, — ужасно… С высоты четырех этажей ударился о воду, этого достаточно.

Тут из-под слоя водорослей что-то вынырнуло, показалась круглая голова, раздвинув висящие на глазах травинки, человек оскалил белые зубы и радостно закричал. Через минуту он уже вылез и, оставляя на красном камне мокрые следы, стирая руками воду с худого тела, направился к ним со счастливым лицом, выкрикивая:

— Это был прыжок в честь благородной госпожи, чтобы ее развлечь. Только пять рупий, сааб. Могу повторить, чтобы госпожа сделала снимок.

Когда они уже от него избавились, Маргит со сжатыми кулачками встала перед Иштваном.

— Ты с самого начала все знал… Но почему же мне не сказал?

— Не хотел тебе испортить впечатление. Это сторож. Ты доставила ему величайшее удовольствие, беспокоясь за его жизнь. Ведь это же целое представление… Помнишь, как он летел? Казалось, что это несчастный случай. Хороший акробат. Он заслужил вознаграждение. А ведь он мог и не попасть в колодец, а если бы его развернуло, этот удалец ударился бы головой о каменную ограду и конец, погиб бы, как кролик.