Десять тысяч шагов

Сто двадцать три, сто двадцать четыре… Солнце уже совсем скрылось за деревьями. На небе осталась только широкая багряная полоса, и над ней нависло маленькое пухлое облако. Освещенное снизу невидимым солнцем, оно мягко золотилось. Сто девяносто, сто девяносто один… Голова козочки мотается из стороны в сторону. Какие маленькие копытца. Черные, словно полированные. И ноги маленькие, тонкие, как точеные. Конечно, без косули можно бы идти побыстрее. Взять какую-нибудь палку, опираться на нее. А козочку положить где-нибудь у приметного места. Двести десять, двести одиннадцать… Вот и второй куст. Лес почти рядом. Такой знакомый. Он тянется километра на полтора. За ним — болото. Надо успеть пройти его до полной темноты. Василий с трудом поднимает больную ногу, с трудом ставит. Она словно деревянная, даже не гнется. Во рту пересохло, все сильнее хочется пить. И чего он не взял флягу. Всегда брал, а сегодня забыл. Надо шагать быстрее, быстрее…

Лес встретил инспектора настороженной тишиной и прохладой. Здесь было темнее, чем на поляне, но дорогу пока видно. Пахнет земляникой и грибами. Хорошо бы сейчас ледяного квасу, а потом чего-нибудь пожевать. С утра не ел.

Василий наклонился к козочке, сказал тихо:

— Жива? Потерпи, немного осталось.

При звуке его голоса косуля испуганно встрепенулась. Василий поднял ее, осторожно, как малого ребенка, прижал к себе. И опять считал шаги. От дерева к дереву, от камня до камня. Так было легче идти. Наконец деревья поредели. И сразу набросились комары — казалось, звенел сам воздух, а человек не мог даже отгонять их, потому что руки у него были заняты. Он только дергал головой и тихо ругался.

Под ногами захлюпала вода. Ага, значит, болото. Небольшое, но топкое. Один неверный шаг — и провалишься в липкую вонючую жижу. От болота поднимается тяжелый запах, словно набросали тухлых яиц. Василий провел горячим языком по сухим губам, сглотнул вязкую горькую слюну.

Вот, кажется, начало гати. Торчат толстые, почерневшие от времени и воды коряги, ветки гнутся, потрескивают под ногами. Густым облачком вьются над головой комары. От их укусов горят лицо, шея, руки. Под ногами хлюпает и чавкает вода пополам с грязью, угрожающе трещат ветки. Сумерки плотнее окутывают болото, почти ничего нельзя разглядеть. Прямо над лесом загорелась крупная яркая звезда. Немного в стороне вспыхнула еще одна, и постепенно по всему небу рассыпались светящиеся точки. Но света звезды не прибавили. Вот если бы вышла луна…

Василий не успел ничего понять. Все произошло мгновенно. Раненая нога скользнула по коряге, он потерял равновесие, покачнулся и по грудь оказался в вонючей липкой жиже. Косуля вывалилась из рук и осталась на гати. Ноги уходили во что-то зыбкое, мягкое. Быстро намокшая одежда тянула вниз. Впервые молодой инспектор почувствовал, как в душу заползает противное чувство страха и беспомощности. Только не поддаваться страху. Ведь он, когда служил в армии, был разведчиком. Спокойно, спокойно, сейчас это самое главное.

Василий поднял голову, осмотрелся. Над ним все так же мерцали далекие звезды. Темными силуэтами поднимались деревья. Взгляд задержался на коряге, похожей на длинную скрюченную руку с растопыренными пальцами. Инспектор ухватился за нее, потянул. Коряга слегка изогнулась, но не сломалась и не ушла в болото. Он стал медленно подтягиваться и ощутил, как ноги оторвались, а тело поднимается из воды. Еще усилие, еще — и вот он уже навалился грудью на гать. Ветки чуть прогибаются, но держат. Очень медленно и предельно осторожно Василий продолжал выбираться на гать, перехватывая мокрыми руками спасительную корягу.

Он выбрался на гать и долго лежал не двигаясь, забыв о боли в ноге, не замечая комаров. Рядом что-то зашевелилось. Инспектор поднял голову. Косуля… Все это из-за нее. Уж лучше бы он оставил ее в лесу. Там она, может, и справилась бы со своей бедой, а здесь погибнет обязательно. Вдвоем не выбраться из болота.

— Нет, я тебя не оставлю, ты не бойся, — заговорил Василий, стыдясь своего малодушия. — Ты подожди, я сейчас поднимусь, сейчас… И возьму тебя… Мы снова пойдем…

Он поднялся, застонал от резанувшей боли в колене, но подхватил косулю и, шатаясь, зашагал по гати. Фуражка осталась где-то там, в болоте. Мокрые слипшиеся волосы закрывали глаза. Опять потрескивали и гнулись ветки, булькала выступавшая между ними черная вода.

Болото, наконец, кончилось, и Василий свалился на мягкую траву. Самое трудное позади. За лесом будет поле, а там и деревня. В домах, конечно, давно зажгли огни. Мать, наверное, беспокоится. Приготовила ужин и ждет его.

Когда Василий вышел из леса, неподалеку послышалось мягкое постукивание колес и ржание лошади. В этом месте старая дорога сходилась с новой. На фоне звездного неба обозначился размытый силуэт лошади.

— Стой! — негромко, охрипшим голосом сказал Василий, еще не видя человека, сидевшего на телеге. Лошадь испуганно всхрапнула и шарахнулась в сторону.

— Не балуй, дьявол, — сердито крикнул человек в телеге. — Эй, кто там, на дороге?

Василий узнал голос бригадира свинофермы Кирьянова.

— Иван Павлович, я это, Василий. Подвези.

— Василий? Да откуда ты тут взялся? — Кирьянов придержал лошадь. — Давай, садись. А это что у тебя?

— Косуля. Герасим подстрелил и убежал. Заедем в сельсовет, Иван Павлович, может, кого еще застанем.

…Герасим Лаптев прочитал протокол и хмуро посмотрел на председателя сельсовета Никифорова.

— А если не подпишу?

— Обойдемся и без подписи. Есть свидетели, есть докладная инспектора, и есть вещественные доказательства. Суд разберется, что к чему.

Лапоть бросил окурок на пол, с силой стукнул по нему каблуком тяжелого сапога.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДЛИННОУХОГО

(Лесная повесть)

Он появился на свет всего несколько часов назад, и теперь сидел под кустом тихо-тихо. Шерстка на нем уже обсохла и распушилась. Большие уши плотно прижаты к спине. Зайчонок даже вблизи незаметен. Он похож на замшелый округлый камень, каких в лесу разбросано немало. Выдают его только темные пуговки глаз — они влажно поблескивают.

Под большим кустом полумрак и прохлада. Временами откуда-то налетает ветер, шелестит молодыми листьями, раскачивает головки первых цветов, над которыми с жужжанием вьются золотистые пчелы и толстые мохнатые шмели.

Но вот солнечные лучи, пробив плотное сплетение веток, упали на спину Длинноухого. Ему хорошо, он чуть приподнимается на слабых лапках и поворачивается, подставляя солнцу то один бок, то другой.

Прямо перед зайчонком опустилась на ветку небольшая птица в желто-зеленом наряде с черным галстучком и в черной шапочке. Увидев Длинноухого, незнакомка удивленно цвиркнула и замерла. Может быть, она испугалась не меньше, чем он. Большая синица, а это была она, первой пришла в себя. Издав короткую бойкую трель, она перепорхнула на соседнюю ветку.

Едва улетела синица, как неподалеку затрещали сухие ветки. Не разбирая дороги, по лесу шел огромный бурый зверь на высоких ногах-ходулях. Вот он остановился вблизи Длинноухого, скусил ветку, покрытую нежными листьями, задумчиво пожевал и, шумно вздохнув, отправился дальше. Одна из его больших ног опустилась рядом с зайчонком и тут же поднялась, оставив глубокую вмятину в мягкой влажной земле. Если бы старый лось случайно наступил на Длинноухого, то на этом пришлось бы и закончить рассказ о нем.

К счастью, все обошлось благополучно. Ломая молодую поросль осинника, бурая громадина скрылась за деревьями. Треск веток постепенно затих в глубине леса.

Через многие поколения зайчонку передалось важное правило: двигаться нельзя, только так ты убережешь себя от врагов, только так ты выживешь.

И Длинноухий не двигается, греется в ласковых лучах солнца и посматривает по сторонам. Лишь чуть подрагивают кончики прижатых к спине больших ушей.