Страница 42 из 46
– Я обещаю, что с тобой ничего не случится, если ты вернешься сейчас, – заверила она меня со всей искренностью, на которую была способна. – И я буду держать мальчиков подальше от тебя.
Я не поверил ей ни на секунду, и она, должно быть, заметила это. Трудно вообразить, как у нее хватило наглости даже подумать о том, чтобы попросить меня вернуться, учитывая то, сколько раз она меня уже предавала. Но моей матери наглости было не занимать. Складывалось впечатление, что теперь она сваливает все на Ларри и Барри, хотя они делали только то, что она им приказывала или на что сама давала разрешение.
– Слушай, – сказала она, сохраняя серьезное выражение лица, – Я знаю, что плохо обходилась с тобой в прошлом, и действительно сожалею обо всем, что сделала.
Я стоял со скрещенными на груди руками и слушал.
– Амани ушел, – сказала она так, словно проблема была исключительно в нем, а не в ней. – Я избавилась от него.
Эта новость меня обрадовала, потому что я понимал, как возросли мои шансы при необходимости защитить себя, если я буду противостоять только ей одной. Против них двоих у меня не было ни единого шанса – да и ни у кого не было. Я все еще не мог понять, зачем я ей понадобился, если она столько лет говорила, как меня ненавидит, и даже хотела убить. Возможно, подумал я, потому что теперь с ней не было Амани и ей просто нравилось иметь полный дом людей, подчиняющихся ее воле. Несмотря на все то, что мать вытворяла со мной и на то, что я все еще не доверял ей, я решил дать ей шанс. Видимо, очень глубоко в нашем подсознании заложено что-то, заставляющее нас верить, что наши матери любят нас, несмотря на все очевидные доказательства обратного. Так происходило и со мной, когда я думал о матери. Что еще, если не это, могло заставить меня хотя бы обдумать предложение вернуться к жизни с человеком, который так сильно меня ненавидит, совершенно открыто проявляет желание причинить мне боль и использовать до конца моих дней? Мне хотелось верить, что моя мамочка меня любит, даже если она была этой ужасной женщиной. Мне хотелось, чтобы она была со мной такой же, как с Элли и с Ларри и Барри. Я старался убедить себя, что она, наконец, говорит правду и что теперь, когда я стал старше и могу лучше о себе позаботиться, все изменится, что я буду принят как член семьи, а не как маленький грязный ублюдок для развлечения, который должен залезать под стол и есть объедки, словно пес.
Наверно, главной причиной моего возвращения стало то, что я стал гораздо уверенней в себе после месяцев, проведенных вне дома, и полученного за это время опыта. И я чувствовал себя в относительной безопасности, потому что знал, что, если что-то пойдет не так, я могу, по крайней мере, уйти и вернуться в детский дом. Я был уверен, что теперь обладаю большей властью над собственной жизнью, ведь мне уже было почти пятнадцать (близилось совершеннолетие), и никто не сможет сотворить со мной то, что осталось в прошлом. Еще я хотел снова увидеть своего младшего брата Томаса, которого я всегда любил и который прошел через многое из того, через что прошел я, хотя мы никогда не говорили об этом начистоту.
К этому времени городской совет переселил маму в дом поменьше и посовременней. Он тоже был полуотдельным[5], но имел всего два этажа и находился в другом районе города. Очень милый дом, с расположенным за ним большим садом. У мамы в ногах начали проявляться признаки артрита, так что лестницы и уборка в старом доме стали для нее настоящей мукой. Сложно было вообразить, чтобы такая ужасающая природная сила могла постареть и стать уязвимой. Я заметил, что мать стала больше походить на пожилую женщину: дома она носила старомодную одежду, шлепанцы и мешковатые черные брюки каждый день, с утра до вечера. Когда мать выбиралась в паб, то по-прежнему одевала яркие платья в цветочек, но за последние годы она набрала вес, и на женщине таких форм они выглядели несколько пугающе. Она все еще пыталась прихорашиваться перед выходом на люди, и ее волосы и макияж были безупречны, но она больше не выглядела молодой.
Но после ухода Амани это не останавливало мужчин, желающих подцепить ее в пабе. Однако осмелюсь предположить, что обычно они уже пропустили несколько стаканчиков, прежде чем отваживались поехать с ней домой. Как правило, она отводила их прямо к себе в спальню, и мы часто слышали, как они развлекаются. Мы все старались держаться от них подальше, но иногда по утрам нам попадались украдкой покидающие дом мужчины, и некоторые их них выглядели просто отталкивающе. Думаю, накануне мать напивалась так, что была уже не в состоянии судить о привлекательности. Впрочем, Амани тоже был далеко не красавцем, так что, возможно, внешний вид не играл для нее никакой роли.
Когда я согласился вернуться домой, мама сказала, что я могу жить в комнате Элли и Томаса, отделяя меня от Ларри и Барри согласно своему обещанию. Неплохое начало, подумал я. Оказалось, что Амани и вправду ушел, а за ним и след простыл дяди Дугласа и других его больных дружков. Насколько мне известно, Амани вернулся к моей тете Мелиссе, порвав все отношения с мамой. По мнению других, мать хотела от него более серьезных отношений, когда узнала, что беременна, но он решил, что она пытается обмануть и привязать его к себе, и сбежал. Не думаю, что Амани когда-нибудь объявился, хотя бы ради того, чтобы взглянуть на своего ребенка. Я никогда больше его не видел.
Мама действительно изо всех сил старалась побороть плохую сторону своей личности и часто извинялась перед нами за те ошибки, которые совершала в прошлом в моменты, когда ее переполняла жалость к себе, особенно после того, как она выпивала немного лишнего. Я пытался сдержать воспоминания, лежавшие на мне тяжким грузом, и хотел начать все сначала, не вспоминая о прошлом, но иногда это давалось очень нелегко. Мне помогало то, что мы живем в новом доме, потому что мне не приходилось бывать в тех же комнатах, где меня держали пленником и мучили. Благодаря новому дому я успешно избегал пробуждения самых мрачных мыслей и воспоминаний.
Сначала я поверил, что мама говорит обо всем всерьез и искренне сожалеет обо всех своих проступках, но потом меня осенило, что настоящая причина ее желания вернуть меня домой – получить для семьи еще одного кормильца. В те годы, когда я работал «порнозвездой», деньги на выпивку ей давал Амани, приносивший деньги от дяди Дугласа и остальных, а теперь она осталась без гроша. Ей нужно было заставить работать как можно больше своих детей и убедить их отдавать заработанные деньги, чтобы ей, как раньше, хватало на выпивку и остальное.
Первая неделя дома прошла весьма неплохо: мама старалась внушить мне чувство безопасности. На второй неделе она начала говорить о том, что хочет, чтобы я, Томас и Элли начали зарабатывать себе на жизнь. Я тотчас же насторожился, в страхе перед тем, что она могла придумать для нас в качестве работы, и готовился сбежать, как только в дверях покажется кто-нибудь вроде Дугласа.
Ларри и Барри были слишком ленивы, чтобы чем-нибудь заниматься, и вряд ли мать думала, что сможет заставить их теперь, когда им уже перевалило за двадцать. Так что она продолжала давить на нас, предлагая варианты того, чем мы можем заняться. Я был просто поражен, как нормально, честно и здраво звучали эти предложения вначале.
Мама начала с того, что посылала нас мыть машины, по фунту каждую, просто обходя дома по соседству и предлагая наши услуги. Мы начали с огромным энтузиазмом и довольно быстро успевали помыть двадцать – тридцать машин в день, взволнованные и довольные суммой денег, которой нам удавалось набить наши карманы к концу тяжелого рабочего дня. Когда мы возвращались домой, мать, конечно, забирала у нас все деньги и отправлялась с ними в паб. Мы действительно усердно работали, и мне стало обидно так быстро терять заработанные деньги, особенно когда она тратила их не для того, чтобы купить что-то для семьи.
– Почему я отдаю тебе все, что зарабатываю? – спросил я как-то раз, окончательно введенный в заблуждение ложным чувством безопасности и обманчивой переменой в ее характере. – Я не против отдавать тебе часть, но ты должна позволять нам оставлять хоть что-то из заработанных денег.