Страница 30 из 40
Я прошептала:
– Аригато.
Я взяла чашку, в лицо пахнуло горячим ароматным паром. Отпила. Она заварила крепче, чем обычно. Или, может быть, все теперь будет казаться мне более горьким.
– Эй, а почему ты не в садике? – спросила я Кея.
Он пожал плечами.
– Папа сказал, сегодня как бы каникулы.
– Хм. А что он еще сказал?
Он наморщил лоб.
– Сказал, что ты сегодня вернешься.
– Что ж, он был прав. Но надолго мы тут не останемся.
Я стала ждать, когда вернется Юсукэ. Сидела за столом, на котором стояла бутылка виски – сыворотка правды – и два стакана. Он открыл дверь без нескольких минут одиннадцать. Я позвала его в кухню.
– Что? – Его лицо осунулось от утомления. Было видно, что он уже где-то выпил.
– Нам надо поговорить. – Я кивнула на стул напротив.
Он двигался медленно, как человек под водой. Сел на стул. Ослабил галстук. Я наполнила стаканы.
– Что? – повторил он. Нотка раздражения.
– Юсукэ, скажи, ты любишь меня?
Он ответил не сразу. Взял стакан, покачал в руке, создав янтарный водоворот. Сделал большой глоток.
– Да что с тобой такое, Джил? Тебе что, необходимо, чтобы за тобой всю жизнь ухаживали, как перед свадьбой? Ты хочешь, чтобы я покупал тебе цветы, водил по ресторанам?
Я подумала, что это было бы неплохо, но сказала другое:
– Мы уже долгое время почти не общаемся. И я пытаюсь понять, почему так происходит и как это исправить. Итак, ты меня любишь?
Он допил виски, потянулся к бутылке.
– Есть вещи, которые важнее «любви». – Клянусь, я прямо услышала эти кавычки. – Долг, например. Верность.
А, опять конфуцианские идеалы.
– Ты любишь Кея?
– Конечно.
– Но ты совсем не уделяешь ему времени.
Он вздохнул.
– Ты не понимаешь. Мы в Японии. Здесь к этому относятся немного по-другому.
Наступил мой черед делать долгий глоток.
– Юсукэ, я здесь несчастлива. Я хочу вернуться в Соединенные Штаты.
– Ты же знаешь, что это невозможно. Моя мать…
Я подняла руку, и он замолчал. Горло жгло от виски. Я в него даже лед не добавила.
– Юсукэ. – Голова у меня вдруг стала легкой-легкой. – Я хочу развестись.
Слово упало между нами, как замковая решетка. Я думала, я упаду. И не могла понять отчего – то ли от испуга, то ли от воодушевления, то ли просто от виски. У меня дрожали руки. А вот Юсукэ великолепно держался. Он достал из кармана пилочку и стал подпиливать ногти.
– Ну, если ты действительно этого хочешь…
* * *
Кабинет адвоката был похож на рабочий кабинет моего мужа – и вообще на все кабинеты, какие я только видела в Японии. Большой стол, серые панельные стены, два черных дивана, между ними столик, который моя мать назвала бы кофейным, но здесь он служил исключительно для чая. У Юсукэ висели картины. Здесь стены были почти голые – на них висели только какие-то документы в рамках, с оранжевыми печатями. Адвокатская лицензия, наверное, и дипломы. И конечно, никаких семейных фотографий. Это был бы дурной тон.
Готонда-сан посмотрел на меня сквозь очки в толстой оправе.
– Хай?
Я представилась и сказала:
– Я знаю от друзей, что вы говорите по-английски.
Он застыл.
Я решила повторить на японском:
– Эйго сяберимасу ка?
– Тётто, – ответил он и показал, сколько именно: где-то сантиметр, не больше.
Я полагала, он много обо мне слышал от мамы Мориты. Когда я назвала ее имя, он, казалось, что-то вспомнил. Он встал, зажег сигарету и несколько раз энергично кивнул – так, что очки съехали с переносицы на кончик носа.
– Садитесь, садитесь, – сказал он, показав на диван. Достал из ящика блокнот и положил его на стол.
– Я задам вам несколько вопросов, – сказал он.
Я села и тоже вытащила из пачки сигарету.
– Вы работаете?
– Да. Я хостес в «Ча-ча-клубе». – Бессмысленно было скрывать, даже вредно.
Он опять несколько раз кивнул, поправил очки и затянулся сигаретой. На ней вырос столбик пепла, который вот-вот должен был упасть.
– Вы ведь работаете по вечерам? Кто в таком случае будет присматривать за вашим сыном, пока вы на работе?
– Друг.
– Вы можете сказать, как зовут этого друга?
– Эрик Кнудсен.
– Он ваш любовник?
– Нет. Просто друг. Он американец. Взрослый мужчина. Бога ради, он инструктор по йоге и дал обет безбрачия! – Почувствовав скрытое недовольство Готондысан, я вздохнула и пояснила свою мысль: – Кей не будет видеться с отцом так же часто, как раньше, но у него будет перед глазами прекрасный образец для формирования мужской модели поведения.
«Как это по-американски», – наверно, подумал адвокат. Как будто судье будет не все равно.
Готонда взглянул на свои записи и цыкнул зубом. Постучал по блокноту ручкой.
– Был ли этот Эрик вашим любовником раньше?
– Нет.
– Были ли вы верны Ямасиро-сан?
– Да. Абсолютно.
Я ведь была образцовой японской женой, разве нет? Провела шесть лет под неусыпным надзором окасан. Она ни при каких обстоятельствах не сможет обвинить меня в измене.
Я вспомнила свою жизнь, перебрала свои разговоры с Юсукэ. Рассказывала ли я ему о том, что принимала прозак после разрыва с Филиппом? Что в колледже покуривала травку? Что позировала на занятиях по обнаженной натуре?
Проиграю ли я дело из-за того, что курю?
Готонда-сан пыхнул сигаретой и покачал головой.
– Знаете, – наконец сказал он, – в Японии похищение собственного ребенка не является преступлением.
* * *
Через несколько дней после развода я позвонила матери.
– Что значит, ты потеряла Кея? – переспросила она. – Что ты натворила?
– Ничего.
Когда она ушла от моего отца, вопроса, кто будет воспитывать меня и двух моих братьев, не возникало. Отец работал врачом, у него не было ни времени, ни энергии, ни желания заниматься нами. Он каждый месяц присылал нам деньги, но их никогда не хватало. Вспоминая, как горько был сжат рот матери, когда мы стояли в очереди к магазинной кассе, я думала, что, может быть, она предпочла бы жить более свободно. Ей было тяжело с нами, но у нее не было выбора.
– Ну, что-то ты должна была натворить. Завела любовника?
Последний раз она говорила со мной таким тоном лет десять назад, когда нашла косяк в кармане моей куртки. А я-то рассчитывала на сочувствие.
– Никого я не завела! Если я что-то сделала неправильно, так это то, что родилась не в Японии. Они не оставили его мне из страха, что я увезу его из страны. Он же наследник дома Ямасиро. Единственный сын.
Отсутствие дохода, жилья, родственников в Японии – все это не имело никакого значения перед тем фактом, что Кей – наследник Юсукэ. И кроме того, у Ямасиро были связи, а у меня не было. Я бы не удивилась, если бы узнала, что они дали судье взятку.
Я услышала, как мать вздохнула, и живо представила, как она поправляет кардиган.
– Но ты же будешь видеться с ним по выходным? – Голос опять нормальный, рассудительный. – И по праздникам.
– Это как решат Юсукэ и его мать, – сказала я. – В этой стране нет совместной опеки.
Последовавшая за этим тишина сильно затянулась. Я уже подумала, что она повесила трубку.
– Мам? Ты там?
Мне показалось, она засопела носом.
– Джил, ты что, хочешь сказать, что, возможно, я никогда больше не увижу своего внука?
Я до крови прикусила губу.
– Нет, мам. Я уверена, до такого не дойдет.
Она помолчала, раздумывая.
– Может быть, приедешь домой? По крайней мере, на некоторое время. Не стоит в одиночестве переживать такой сложный период.
Я вспомнила эти долгие визиты в дом бабушки и дедушки после развода родителей. Мама и ее сестры вместе плакали, а я играла в «Парчис» с их детьми.
– Спасибо, но мне необходимо быть рядом с Кеем.
Я продиктовала ей свой новый адрес и повесила трубку.