Страница 5 из 21
– Где Берти? Он в подвале?
– Не знаю, дорогая. Твой дядя Джордж, как обычно, спустился вниз. Сама знаешь, он не выносит замкнутых пространств с тех пор, как его завалило в окопе, – прошептала Айви, которая была влюблена в Джорджа и краснела каждый раз, когда он с ней заговаривал. – Твоя бабушка говорит, что у нее болит спина, потому что в убежище приходится сидеть согнувшись. Но им в подвале ничего не грозит.
Они скорчились на скамейках, ожидая, когда закончится налет. Но грохот становился все громче. Мадди вздрагивала от шума, но упрямо цеплялась за сверток с едой. Айви играла на губной гармошке, чтобы скоротать время. Обычно они пели, пытаясь заглушить звук разрывающихся снарядов. Но на этот раз петь никому не хотелось, и Мадди беспомощно пролепетала:
– Мне это не нравится.
Такого ужаса, как сейчас, никогда раньше не случалось. Мадди радовалась, что до открытия паба еще есть время, и клиенты не стали собираться. Иначе в убежище было бы не продохнуть. Ну, ничего, скоро все кончится, они пойдут домой и разогреют ужин.
В убежище было темно, так что когда кто-то зажег факел, Мадди осмотрела стены в поисках пауков и мокриц, чтобы положить их в спичечную коробку, где держала свой маленький зоопарк.
Все старались ободряюще ей улыбаться, но она видела, что окружающие встревожены и нервничают. Она вспомнила, что на плакате, висевшем на автобусной станции, изображались такие же лица с натянутыми улыбками. «Мы вынесем все»…
Она попыталась отвлечься, вспоминая о хорошем. Когда родители отдыхали между очередными турне, мама просто ослепляла клиентов, стоя за стойкой бара: завивка, длинные серьги, блузка, открывающая великолепный бюст, и ровно столько румян и помады, чтобы выглядеть жизнерадостной, даже когда она уставала. Недаром летчиков тянуло к ней, как магнитом. А папа в это время играл на пианино. Иногда Мадди разрешалось заглянуть в дверь и послушать, как поет мама.
Голос мамы имел три громкости: пиано, форте и рев, то, что она называла первыми рядами, галеркой и небесами. Когда она начинала петь, все замолкали, пока она не позволяла им объединиться в хор. Каждый вечер в баре давалось представление, и постоянные посетители просто обожали ее. Папа выдавал кружки и улыбался, когда позвякивала касса. Иногда он присаживался и аккомпанировал маме. Пение мамы вызывало жажду посетителей, что было выгодно «Фезерс».
– Я хочу к маме, – захныкала Мадди. – Она всегда мне пела. Мне здесь больше не нравится.
– Знаю, дорогая, но уже недолго ждать, – улыбнулась Айви.
– Она мне нужна сейчас, и папа тоже. Так нечестно… и где мой Берти? – вскрикнула она, вдруг смертельно испугавшись чего-то.
– Ну-ну, малышка, не капризничай. Мы не можем творить чудеса. Подожди, совсем немного осталось. Лучше поешь. Петь, есть и не обращать внимания на эти налеты – вот это способ показать Гитлеру, кто здесь босс, – посоветовал мистер Годберг. – Ешь свою рыбу с картошкой.
– Я не голодна. Почему они не улетают?
– Не знаю. Должно быть, хотят разбомбить аэродром, – пожал он плечами.
Налет на городок продолжался слишком долго, и Мадди по-настоящему затрясло. Скопление чужих людей в убежище не давало ей свободно дышать. А что, если бомба попадет прямо сюда? А соседи, те, что живут вниз по дороге? Тоже дрожат от страха? Или весь Чадли содрогается от бомбовых ударов?
Люди жались друг к другу, прислушиваясь к каждому взрыву.
Потом все стихло, и Мадди не терпелось выскочить на улицу и вдохнуть свежего воздуха.
– Пойду посмотрю, как там, – сказал мистер Пай. – Похоже, они улетели. Скоро прозвучит отбой тревоги. Возможно, нам удастся провести ночь в своих постелях. Хотя бы для разнообразия. – Он рассмеялся и открыл занавеску и дверь. Мадди немедленно ощутила ударивший в лицо поток горячего воздуха. Последовала вспышка света и ужасающий грохот. Было светло, как днем.
– Что все это значит? О господи, бомба ударила совсем близко! Не выходить! – завопил мистер Пай.
Все стихло, и когда прозвучал отбой тревоги, все приободрились.
Айви и Мадди, спотыкаясь, выбрались в темноту. Пришлось взяться за руки, чтобы не упасть.
До них донеслись топот ног, треск и шипение. Почему-то было очень жарко. Звонили колокола. Мужчины выкрикивали команды. Когда они вышли с Энтуистл-стрит на главную дорогу, со знакомыми домами и магазинами, свет стал ярче, а дым начал резать глаза. В ноздри лез едкий запах кордита[3] и жженой резины. Свернув к дому, они увидели, что все пылает. Здания смотрели пустыми проемами окон и дверей, а темные фигуры с воплями сновали среди кирпичей.
– Прости, девочка. Дальше проход воспрещен, – сказал кто-то.
– Но мы там живем, – пояснила Айви. – В «Фезерс».
– Дальше нельзя, милая. Прямое попадание. Мы все еще пытаемся их откопать. Лучше выпей чая.
Последняя бомба попала в «Фезерс». Он еще горел, превратившись в ревущий ад. Жар опалял лица, и Мадди опять затрясло. Там, в подвале, – бабушка и дядя Джордж…
– Что происходит? Почему мы не можем подойти к «Фезерс»? Нужно спасать их. Моя бабушка… бабушка… Айви, мистер Годберг, сделайте что-нибудь!
И тут она увидела их потрясенные лица. Никто не мог бы выжить в этой пылающей печи, и Мадди с ужасом отпрянула, чувствуя себя маленькой, беспомощной и ошеломленной открывшимся перед ними адом. Она заплакала, и Айви, как могла, утешала ее. Они ничего не могли поделать. Только смотрели на яростный огонь. Мадди затошнило, и мысли о том, что двое лучших в мире людей, никому не причинивших зла, захвачены огненной ловушкой, буквально глушили ее.
Люди отступали, устрашенные жутким зрелищем. Воздух разрезали крики, свистки, звон колоколов пожарной команды. Дым слепил Магги, лез в глотку, жар заставлял пятиться, а от вони дурнота становилась невыносимой.
Паб был охвачен огнем, как и дома напротив. В гараже хранился бензин, и сейчас он взорвался, отчего дышать стало совсем невозможно. Минни думала только о бабушке и дяде Джордже. И тут Айви с воплем вырвалась вперед:
– Они в подвале! Джордж и Милли Миллс! Они в подвале! Там есть люк! О боже! Спасите их, пожалуйста!
Ее голос дрожал.
– Простите, мисс, дальше ходу нет. Нельзя подходить к огню. Нужно сначала потушить пожар. Значит, спаслись вы двое?
– Я пошла на Энтуистл-стрит, купить рыбы на ужин… я живу здесь.
Мадди тупо показала на огонь.
– Уже не живешь, милая. Все эти доски и черепица горят, как порох. Мне очень жаль. Мы пытаемся спасти тех, кто находится по другую сторону дороги. Если баки с керосином взорвутся… основной удар принял на себя аэродром, – пояснил пожарный с черным от дыма лицом, стараясь говорить мягко, но Мадди не хотела его слушать.
Какой-то человек в мундире говорил женщине, тоже облаченной в форму:
– Двое выживших, Мэйвис, – сообщил он, показывая на них. – Отведи их выпить чаю.
– Спасибо, у нас есть ужин, – едва выговорила Мадди. – А что с моей собакой Берти? Вы должны и его поискать.
– С Берти ничего не случится. Хотя вряд ли он спустился в подвал. Будет прятаться, пока не поймет, что в полной безопасности. Мы сможем поискать его позже, – предложила Айви, обнимая ее. Но Мадди стряхнула ее руки. Нужно найти Берти!
И тут она увидела мистера Финли из гаража на той стороне, стоявшего в оцепенении, с шалью, накинутой на плечи, и детей из дома чуть выше по дороге, хныкавших и прижимавших к себе игрушечных медведей. Но когда повернулась, чтобы посмотреть, не выбегает ли кто из паба, увидела только дым, пожарных и горящее дерево. Смрад был таким невыносимым, что ее охватил озноб.
Кто-то попытался отвести их в сторону, но ноги девочки подкашивались. Все это дурной сон… но почему она ощущает бьющий в лицо жар и не может проснуться?
Прошло некоторое время. Они стояли, завернутые в одеяла, и прихлебывали чай. Обе надышались тошнотворного дыма. Небо стало оранжевым. Пожарная команда делала все возможное, чтобы потушить пожар, но было слишком поздно, и, казалось, весь город охвачен огнем.
3
Один из видов нитроглицеринового бездымного пороха. (Прим. ред.)