В балканских ущельях

— Ты тоже его ищешь? Хочешь поймать?

— Да.

— Тогда следуй путем, который я тебе указал.

— Это ты очень хорошо сказал. Но живет ли кто-нибудь из твоих родственников в южном направлении, к кому бы я мог обратиться при необходимости?

— Нет.

— Ни брата, ни сестры?

— Никого.

Это была явная ложь. А стражник, который наверняка знал подробности личной жизни своего начальника, не сделал ни малейшей попытки показать мне, что он лжет. Эти оба принимали меня за важную птицу и все равно морочили мне голову.

Я сделал вид, будто поверил ему, вынул из кармана записную книжку, порылся там и задумчиво произнес:

— Итак, значит, наместник из Бу-Кей, жестокий, бесцеремонный и несправедливый чиновник. Кроме того, получается, что ты еще и упустил беглецов, вместо того чтобы их задержать. Тебе следует…

— Жестокий? Бесцеремонный? Несправедливый? — прервал он меня. — Эфенди, этого не может быть, это явно не я!

— А кто же тогда? Сегодня у меня больше нет времени разбираться с тобой, но ты не забывай, что каждый такой проступок с твоей стороны повлечет новое наказание. Помнишь, что сказал Пророк про глаза Всевышнего?

— Да, эмир, — отозвался он едва слышно.

— Так вот, они острее, чем ножи, вонзающиеся в твое сердце, ибо они проникают в душу, против них бессильна любая ложь. Помни о глазах Всевышнего, иначе тебе не помогут никакие молитвы. Я ухожу. Да хранит тебя Аллах!

Он склонился чуть не до земли и пробормотал:

— Несинин сайд! (Да продлятся годы твои!) Ночной страж нагнулся так низко, что едва не коснулся лицом земли, и произнес по-турецки:

— Да будет благословен ваш конец, господин!

Он употребил мое имя во множественном числе вместо единственного — большая честь, однако, когда я вышел, то разобрал, как за дверью киаджа пробормотал: «Пошел ты к дьяволу!»

Явно мое предупреждение о всевидящем Аллахе не пошло ему на пользу.

Мы вновь вернулись в деревню и поехали не в западном, а в южном направлении. Когда нас уже нельзя было видеть, мы вновь повернули в сторону Герена, поселка, расположенного в получасе езды от этой деревни. Только тогда я заметил, что хавасов с нами лишь двое.

— Где твой подчиненный? — спросил у хавас-баши9.

— Он подался обратно в Эдирне. — Хавас ответил так спокойно, будто речь шла о само собой разумеющемся.

— Почему?

— Он не может больше следовать с нами.

— Отчего же?

— Он был болен морской болезнью и больше не смог ее выносить.

— И отчего это происходит?

— Оттого, что лошадь скачет, — просто ответил он.

— Но ведь до этого все нормально было!

— Да, это так, но часто останавливались. Непрерывную скачку может выдержать только казацкий желудок. Мои внутренности вывернулись наизнанку, они просто смешались с лошадиными, я их больше не чувствую, но я чувствую штаны, которые у меня вместо кожи там, где я все давно себе отбил. Если бы мне приказали черта наказать, я бы отправил его с вами в Мелник. Он бы явился туда без кожи и костей и согласился бы скорее жариться в аду, нежели скакать на этой лошади.

После этой пламенной речи нам бы впору посмеяться, если бы этот человек и впрямь так не страдал. Лицо у него выражало муку. Его товарищу досталось не меньше, ибо тот пробормотал в бороду:

— Клянусь Аллахом, это именно так!

— Но кто же разрешил ему возвращаться? — спросил я его.

— Я, — ответил тот, явно удивленный моим вопросом.

— А я думал, ему следовало спросить меня.

— Тебя? Эфенди, кто из нас хавас-баши — я или ты?

— Конечно, ты, но чьи приказы ты должен выполнять?

— Приказы кади1 . Но кади не приказывал мне скакать до того состояния, пока я не провалюсь внутрь лошади, как в дырку. Я возблагодарю Аллаха, если окажусь у себя в казарме на собственной койке!

Тут вмешался маленький хаджи.

— Эй, парень, какое ты имеешь право так непочтительно разговаривать с моим эфенди? Он твой хозяин!10 Если он прикажет тебе скакать, ты поскачешь, даже если твоя униформа срастется с твоим задом. Ты научился полоскать языком, но ездить на лошади так и не научился!

— Что такое несет этот коротышка?! — гневно воскликнул унтер-офицер. — Кем он меня назвал — парнем?! Я капрал властителя всех верующих и немедленно сообщу об этом вопиющем случае кади по возвращении!

Халеф хотел что-то ответить, но вперед выехал Ос-ко. Он взял лошадь хаваса за повод и проговорил на своем родном сербском:

— Поехали, ваше благородие. Покрепче возьмитесь за луку седла. Начинаются всемирные гонки!

В следующий момент он пустился в галоп вместе с лошадью хавас-баши. Одновременно Омар бен Садек проделал то же с другой лошадью.

— Негодяй! Проклятие! Сын шайтана! Недоносок! — неслись крики бедных полицейских, судорожно вцепившихся в гривы и седла своих лошадей.

Мы последовали за ними. Мне было откровенно жаль этих двух парней; они изнемогали, когда мы настигли их. Хавасы буквально извергли на нас потоки ругательств на арабском, турецком, персидском, румынском и сербском языках. В этой области лингвистики восточные военнослужащие весьма сведущи. Мне понадобилось много времени и сил, чтобы вразумить их. Наконец мы спокойно поехали дальше. Настало время обменяться мнениями о том, что произошло в поселке.

Халеф, обладавший острым умом, обратил внимание на то, что сегодня в послеобеденное время какой-то всадник разыскивал беглецов.

— Он должен их знать, — заявил Халеф, — он осведомлен об их бегстве. Но почему он сразу с ними не поскакал, сиди?

— Потому что скакать с ними не входило в его планы.

— Но зачем потом за ними поехал?

— Полагаю, чтобы поставить их в известность о том, что сегодня произошло.

— О том, что ты снова свободен?

— Именно.

— Что ты поймал этого танцора Али Манаха?

— Да. И о том, что он мертв.

— Что скажет на это Баруд эль-Амасат?

— Ужаснется и разозлится оттого, что всаднику удалось догнать его и принести эту новость.

— А почему бы ему не догнать, вон ведь как загнал свою лошадь!

— Она старая, долго не протянет. А потом, в мои планы входит воспрепятствовать ему.

— Зачем?

— Затем, что иначе беглецы узнают, что я свободен и что их преследуют. А это нам не на руку. Чем беспечнее они себя чувствуют, тем спокойнее будут и тем легче мы их настигнем. Именно по этой причине я намереваюсь догнать этого всадника и помешать ему сообщить новости.

— Но у него большое преимущество во времени.

— А ты думаешь, жеребец разучился летать?

— Вороной-то? Сиди, ты же знаешь, что его имя Ри (Ветер). У него еще не было возможности показать свои стальные сухожилия. Как он порадуется поспорить с бурей! Но нам тогда за тобой не угнаться!

— Это и не нужно. Я поеду один.

— Один, сиди? А что же делать нам?

— Вы поедете следом и как можно быстрее.

— Куда?

— Вы все время будете придерживаться дороги на Мастанлы. Я тоже поскачу туда, но изберу прямой путь. И поскольку не знаю еще, где его встречу, не могу сказать, где мы увидимся вновь.

— А если он тоже выбрал спрямленный путь?

— Он этого явно не сделал. Этот путь слишком утомителен для его старой буланой клячи.

— А что станется, когда ты его перегонишь?

— Я буду его поджидать.

— А как ты узнаешь, позади он или впереди?

— Как-нибудь узнаю…

— Ты ведь не знаешь этой местности, можешь попасть не туда, наконец, может произойти несчастный случай. Возьми меня с собой, сиди!

— Не беспокойся, дорогой мой Халеф! Подо мной надежный конь и со мной отличное ружье. Тебя я не могу взять по той простой причине, что тогда некому будет возглавить остальной отряд.

Этим я умаслил его гордыню. Он смирился с моими доводами, и я дал ему, Оско и Омару последние наставления. Обсуждая подробности, мы выпустили из поля зрения обоих хавасов. Когда же я обернулся, то увидел лишь пресловутого капрала, тогда как его товарища рядом не оказалось.

9

Хавас-баши — полицейский начальник (тур.).

10

Кади — мусульманский судья, выносящий решения на основе мусульманского права (тур.).