Смеющийся волк

Когда подошли ближе к станции, где ярко сверкали огни, Реми тихо застонал. То и дело сталкиваясь с чёрными тенями — спешащими ко входу и к выходу пассажирами — он спотыкался и мог в любую минуту упасть. Капи поддерживал его, заглядывая в глаза.

— Тебе совсем плохо, да?

Он потрогал лоб Реми и вздохнул:

— Очень высокая температура.

Реми задыхающимся голосом прошептал:

— Всё равно, мне надо в уборную — хоть выпущу из себя что смогу. Ты не волнуйся. Я ещё ничего, пока не падаю.

Капи, нахмурившись, кивнул, но продолжал при этом поддерживать Реми. Так ему передвигаться было гораздо легче, и сам Реми это чувствовал, так что тоже держался за Капи. Болезненно щурясь от яркого света, он вслед за Капи вошёл в здание вокзала.

— А собака где? — спросил Реми, показывая тем самым Капи, что с головой у него пока всё в порядке.

— Не знаю. Вроде отвязалась — побоялась, наверное, сюда войти.

— Ты все бататы съел?

— Нет, я столько сразу не могу. Те, что остались, я завернул в бумагу и в узелок положил.

Наконец они добрались до вокзального туалета. Реми направился в мужскую половину, но Капи всё ещё не решался его отпустить одного. Остановившись у входа, Реми сказал:

— Тебе, наверное, в женский…

— Да ладно! Я же мальчик! — возразил Капи и уверенно прошёл в мужской туалет.

Опираясь на его худенькое плечо, Реми поплёлся следом. Несколько мужчин мочились у писсуаров, ещё человека три-четыре мыли руки, чистили зубы и брились в умывальном отделении. Реми молча зашёл в кабинку. Туда Капи вместе с ним было нельзя. Глядя на встроенный в пол низкий унитаз, Реми почувствовал рвотный позыв. Он присел на корточки и выблевал всю лапшу, которую перед этим съел. Из глаз потекли слёзы, но зато стало полегче. Потом привстал, снял штаны, и из него полилась поносная жижа. Лекарство сделало своё дело — понос из водянистого стал кашицеобразным. Он попытался посмотреть, нет ли в кале крови или ещё каких-то тревожных признаков страшной болезни, но кал уже провалился слишком глубоко в сточное отверстие, так что было не разобрать.

Капи стоял у кабинки в тревожном ожидании. Может быть, для него это был первый в жизни опыт посещения мужского туалета.

— Ну как? — прошептал Капи.

— Ничего, вроде; если лекарство принимать, должно пройти, — с улыбкой ответил Реми.

Он пошёл к умывальнику, прополоскал рот, попил и принял тройную дозу лекарства. Руки под краном намокли и сразу опять разболелись. Он взял у Капи полотенце, протёр ладони и снова обмотал руки туалетной бумагой.

— Ты, Капи, тоже давай, почисть зубы. Купили тебе специально зубную щётку, а ты ещё ни разу ею не пользовался, — сказал Реми.

На это Капи возразил:

— А ты сам, Реми, зубы не чистишь и не бреешься. Посмотри в зеркало — на кого ты похож! На обезьян, которых ты так не любишь!

Реми посмотрел в зеркало. К сожалению, Капи был прав. Вид был отталкивающий: всё лицо заросло неопрятной щетиной, словно пустырь — сорной травой. Да, просто обезьянья морда какая-то. Но всё-таки это было его собственное лицо — измученное и осунувшееся. И когда только щетина успела так отрасти?! Капи чистил зубы у соседнего умывальника. Реми со вздохом отвёл глаза от зеркала. Хотелось по-настоящему почистить зубы, как Капи, и побриться. Но сейчас он не чувствовал в себе сил для этого. Завтра утром он приведёт себя в порядок и предстанет перед Капи в другом обличье. Если он пойдёт на поправку, они могут вдвоём отправиться в общественную баню — конечно, в разные отделения. Утешая себя такими мыслями, Реми в то же время тревожно всматривался в тёмные обводы под глазами. А если не пойдёт на поправку, остаётся только сдохнуть от холеры. Тогда что уж!..

Почистив зубы, Капи взял с полочки обмылок, помыл лицо и, сразу посвежев, с улыбкой повернулся к Реми:

— Ну что? Пошли?

«Наверное, и у меня, когда я был маленьким, несмотря на плохое питание, тоже всегда было свеженькое, как персик, личико…» — зажмурившись, с ностальгической грустью подумал Реми и кивнул в ответ.

На обратном пути, когда они снова вышли на привокзальную площадь, Реми уже не опирался на Капи. Они опять пошли к лоткам, но там уже было темно и пусто. Ацетиленовые светильники погасли — остались только голые чёрные лампочки, а под ними простиралось царство теней. В сумраке скользили кое-где человеческие силуэты — а может быть, то был лишь обман зрения. Удаляться от вокзала и бродить по спящему городу не хотелось. Реми пошёл направо, под эстакаду надземного перехода. Капи шёл рядом, пугливо цепляясь за его рукав. Давешняя шелудивая собака опять увязалась за ними. Реми и Капи уже устали её отгонять и махнули на собаку рукой. Не иначе, как она ждала у вокзала навострив уши, как положено верному псу, пока они ходили в уборную. Однако в конце концов собака всё же отстала и исчезла из виду. У бездомных собак свои правила и привычки. Под эстакадой зияло какое-то чёрное углубление вроде пешеходной дорожки в форме узкого тоннеля. Там вполне можно было поспать до утра. Реми направился прямо к тоннелю, погружённому в кромешный мрак. Некоторое время он колебался, не решаясь войти. Однако тут ведь не горная глушь, и вряд ли в тоннеле скрывается тигр-людоед или ядовитая кобра. Уговаривая себя таким образом, Реми шагнул в тоннель и прошёл вперёд шагов десять, ощупывая пальцами левой руки влажную кирпичную стенку. Он обо что-то споткнулся и невольно наклонился вперёд, вытянув руки. Пальцы упёрлись во что-то мягкое, тёплое, завёрнутое в материю. Реми стал ощупывать неизвестный предмет, как вдруг раздался ворчливый голос:

— Ну, чего ещё надо?! Оставьте в покое наконец!

Вернувшись ко входу и убедившись, что за ними сзади никого нет, Реми сел, потянул прилипшего к нему Капи вниз и шепнул:

— Тут, видно, до нас ещё много народу устроилось. Громко не говори. Мы тоже здесь заночуем.

Удостоверившись на ощупь, что Капи сел рядом, Реми порылся в кармане, вытащил спички и зажёг одну. В кромешной мгле образовалась расселина, и мрак на мгновение отступил. Перед ними открылось мрачное зрелище: куча бродяг в лохмотьях вповалку, скрючившись, спала на земле. Если одежда раньше у всех была разных цветов, то сейчас от грязи и ветхости она казалась на всех одного цвета. Здесь были и мужчины, и женщины. Были и дети, в том числе младенцы. Какая-то женщина сидела с младенцем на руках и кормила его тощей грудью. Некоторые лежали, завернувшись не в тряпьё, а в тонкую соломенную циновку. Там и сям виднелись ломаные деревянные ящики и бамбуковые корзины. Вдалеке из тьмы проступила фигура ребёнка, грызущего хлебную корку.

Спичка погасла, и снова сгустился мрак. Реми лёг на бок, подложив под голову узел с вещами, и отвернулся к стене. Капи лёг рядом, положив голову ему на ноги. Реми протянул руки и подтянул Капи повыше, чтобы в случае чего можно было прикрыть его своим телом. Может быть, место было небезопасное, а Реми знал, что его долг — защищать Капи.

— А что та собака? — прошептал Капи так, чтобы Реми было слышно.

— Да тоже где-то здесь, наверное.

— Она тоже, наверное, обычно здесь ночует.

— А что если она завтра опять за нами увяжется и не отстанет? Примем её в нашу компанию?

— Шутишь, что ли?! Такого паршивого шелудивого пса?! Смотри, как бы от неё не заразиться чем-нибудь. Если будет лезть, ты её пни как следует.

Капи с сомнением возразил:

— Заразиться, конечно, плохо, но пинать собаку тоже нехорошо…

— Ну, как хочешь… — согласился Реми, широко зевнул и закрыл глаза в темноте.

При этом мало что изменилось, поскольку и раньше ничего не было видно вокруг. Ощущение было такое, что смотришь сон во сне. Он положил левую руку на спину Капи, лежавшего между ним и кирпичной стеной, а правую подложил под голову. Так уже можно было спать. Он вздохнул и провалился в сон, словно понюхан хлороформа. «Что-то там поделывает собака?..» — подумал Капи и, свернувшись клубочком, постарался дышать потише. Неспокойно было за Реми: а вдруг у него всё-таки холера? Тревожно было и от неуверенности: удалось ли Капи всё-таки обмануть холеру? Реми как-то говорил о том, можно ли «наступить на белого лебедя». Но подумать о том, чтобы наступить на такую прекрасную белую птицу, можно только от дурного настроения. Вот плывёт во мраке стеклянный корабль «Лебедь». А на нём лежит умирающий от холеры, посиневший Реми. Над ним стоит его мама — оледенев от отчаяния, она не в силах даже плакать. Это всё происходит, когда она, Капи, уже выросла. Корабль «Лебедь», на стёклах которого тусклый отблеск холодного и печального света, плывёт по тёмной глади реки. По берегам буйно цветёт мирабилис. У Капи в палисаднике мирабилис так разросся, что мама не знала, куда его девать. В вечернем сумраке виднеются красные, белые, розовые цветы. И ещё там стоит отец Реми с серым, землистым лицом и провожает взглядом корабль. Голый маленький мальчик, как собачонка, носится в цветах мирабилиса.