Первая всероссийская

Ему хотелось купить жене материю на платье, но он не знал, и справиться было не у кого, какая материя в моде и больше подходит. Было же этих материй без конца. В магазине Михайлова на Кузнецком мосту выставлены «брюссельские товары»; воротники, фантоны, барбы, кружева, ротонды, голландское полотно, марселин, флоранс, тарлатан, блонды, тафта, муслин де франс… А в пассаже Солодовникова еще того пестрей: мострин, бриллиантин, перкаль, бареж, виктория, хорвард, поплин, вержиния, дубль суа — последнее рубль шестьдесят копеек за аршин! Рубль шестьдесят копеек, когда грифельная доска в рамке всего три копейки и можно их купить каждому ученику на две школы за те же деньги, а на аршин ничего не сошьешь. Какая-то модница, следившая за ним в магазине, посоветовала Илье Николаевичу перейти улицу, — и там, у «Лютан и Сиже» купить настоящую английскую шерсть, — дешевле и лучше.

В конце концов, смертельно утомленный и нагруженный пакетами, он добрался до своего номера и хотел уже прилечь, как постучали нижегородцы, приглашая на свободный билет в «Народный театр». Этот любительский, из провинциальных актеров подобранный, в большом, на живую нитку построенном бараке размещенный театр под флагом «народного» сразу стал модной темой в Москве. Играли в нем свежо, смело, задорно, — провинциалы, как писалось в газетах, совершенно забили Малый театр. Но какой же это «народный»? — вопрошали журналисты. Цены — трехэтажные, а достать билета все равно нельзя, — достают через перекупщиков и по знакомству. Днем с огнем не сыщешь на его спектаклях не то что в поддевке кого-нибудь или платочке, а даже студентам он не по карману. Газеты требовали понизить цену, отделить часть мест для учащихся. Но пока что «Народный театр» был для народа запретным плодом. Илья Николаевич все же не пожалел, что пошел туда. Шла «Русалка» Даргомыжского, свежие молодые голоса пели прекрасно, для роли Мельника отыскался где-то, чуть ли не в Соловках, — необыкновенный, громогремящий бас. Если не в доступности его для народа, то в самом театре, в работе художников, в репертуаре, в характере постановок достигнуто было что-то воистину народное, мощное и опрокидывающее рутину императорских театров, — вот что влекло и влекло сюда публику.

Курсы в Манеже должны были закончиться 18 июля, после чего участникам предлагалась поездка в Троице-Сергиеву лавру. Последние лекции Евтушевского были посвящены урокам геометрии в народных школах. Он предлагал начать их практически, знакомством с классной комнатой, ее стенами — плоскостями, углами, понятием квадрата. Обязательно иметь деревянные кубики — пирамидки, ромбы, наглядно показать, что такое ребра, вершина, линия… И научить измерять собственную комнату. С художественной (как выразились газеты) простотой описал прибор «астролябию» и показал, как с его помощью можно измерить площадь. Бунаков напоследок заговорил о грамматике и посоветовал заставлять учеников самих выводить все грамматические правила из разбираемых примеров. Все это было доходчиво, слушатели жарко аплодировали и долго еще, после окончания курсов, не хотели разойтись. Тем не менее бойкий фельетонист, подписывавшийся «Обмокни-перо», привел в своем «Выставочном фельетоне» такой разговор учителей, будто бы подслушанный им по окончании курсов: «Вопрос: принесут ли пользу эти лекции? Ответ: мы их прослушали, но применять не научились, потому что не видели лекторов в классе с учениками, а что они проповедовали, — могли бы и сами прочесть, да еще лучше, медленней, а не второпях».

Быть может, заметили вы, как вода, спускаемая из ведра в воронку, льется сперва полноводной, тяжелой струей, и сама воронка впускает ее как бы нехотя, сопротивляясь ее напору; но вот воды поубавилось, меньше половины в ведре, — и струя стала легче, словно бы жиже, а воронка вдруг сама стала втягивать ее, всасывать, и вода забулькала, завертелась, уносимая вниз… Так и с льющимся временем из отведенного для него сроку. Сперва, пока впереди весь срок, — потом две трети его, — больше половины его, — время бежит туго, и бездна, поглощающая его струю, сама сопротивляется напору времени; но срок близится к концу, времени осталось меньше половины, меньше трети, меньше четверти, — и словно забулькало, завертелось оно в своей быстроте и легкости, а бездна, в которую течет настоящее, превращается в прошлое, — эта бездна не только не сопротивляется, она втягивает, всасывает время с нарастающей силой… Начало всегда медленнее, чем окончанье, — и это, быть может, тоже один из признаков волнообразности движенья времени.

Срок пребывания Ильи Николаевича на Выставке подходил к концу, да и срок самой Выставки был не за горами. Как-то беспечней стали охранять и убирать от мусора выставочную территорию, и когда ветер после полудня начинал крутить по дорожкам, взметая бумажонки, брошенные карамельные облатки, крутя в воздухе всякую нечисть и вдруг кидая ее под ноги прохожим, — так и казалось, что это само время несется, булькая и крутясь, и убывает к концу.

Новинки и аттракционы перестали быть новинками и удивлять. Купцы, мясники особенно, запасшиеся излишними товарами, терпели убытки. Домовладельцы и хозяева гостиниц, надеявшиеся на огромный съезд, терпели убытки. Съехавшиеся на Выставку антрепренеры сворачивали свою бутафорию. Хотя до официального закрытия оставалось еще почти два месяца, было в последних числах июля уже что-то потерянное, что-то предрешенное в пустеющих выставочных отделах. Началось как бы второе действие: допущение народа и учащихся. Четыреста ремесленников с бесплатными билетами в руках обходили павильоны; входная цена была снижена вдвое; оставшиеся непроданные каталоги и карты Выставки раздавались бесплатно, хотя и с оглядкой, по одному экземпляру на пятерых.

Пошла полоса неприятных извещений, никак уже не объяснявшихся високосным годом: умер знаменитый актер, Пров Садовский, с 1839 года «пожинавший лавры в Москве», писали газеты: «сей замечательный мастер комического амплуа захотел исполнять трагедийную роль — и дебютировал в „Короле Лире“…» Болел Миклухо-Маклай, прославивший свое отечество за рубежом обширностью знаний своих. «Скончался известный Владимир Даль…» Словно откликнувшись на язык газет, небо заволокло тучами, и в Москве начались дожди.

Вырезая нужные ему газетные статьи и анонсы, Илья Николаевич наткнулся в день закрытия курсов в «Вестнике» на неожиданный для него сюрприз. В № 79-м напечатан был «Ответ приезжему учителю» тоже в виде письма в редакцию, но уже не анонимно, а за полной подписью — В. Беляев. То была действительно неожиданность! Илья Николаевич запустил пальцы в свою бородку, сощурил глаза и с живейшим интересом принялся за чтение. Витя писал, судя по местоимению «мы», явно не в одиночку, но это «мы» означало единомышленников, возможно — Семена Ивановича.

«Каждодневно посещали мы хоры на Манеже, где выставлены наглядные учебные пособия, — писал Витя, — и не одни только мы, а публика вся были свидетелями, что присутствовавшие там три лица все нам объясняли. Почему „приезжий учитель“ не обратился к председателю отдела Ф. Н. Королеву, он нипочем не отказал бы. Он снискал нашу любовь и уважение. Он с участием смотрит на наш скудный карман и делает все возможное, чтоб облегчить наши расходы, осмотреть дворцы, музеи, зоологический сад и съездить в Троице-Сергиеву лавру, взял на себя хлопоты по доставке билетов в Народный театр, вход в школу на Варварке и фото в аудитории…»

«Неужели Виктор Беляев? — подумал Илья Николаевич. Было ясно, что в писанье автор самостоятелен. — Вот они, значит, чем заняты были, пока я разгуливал по Москве! Ни слова не сказали, сами обдумали, сами сочинили, сами в редакцию снесли. И звучит искренно, простосердечно».

Однако встретиться с ними он уже до самого отъезда не смог, — да, пожалуй, это было и лучше. Ему не хотелось, чтоб они думали о влиянье каком-нибудь, не хотелось напоминать им беседу с ними. Было что-то хорошее в ликующем чувстве самостоятельности, с каким составлено было Витино письмо. Да и самому Илье Николаевичу хотелось в последние дни командировки побыть одному. От Выставки накопилось множество впечатлений. Он повезет с собой и последние новинки учебных, и много предметов наглядных пособий; папку чертежей всего того, что можно сделать своими руками; планы различных зданий народных школ, мебели школьной… все это так. Но не только практические результаты получены в итоге трех недель.