Путь

Прощупывает. Пытается узнать больше о нем. Его кольнуло беспокойство, и он ответил:

– Я нигде не служу. Принадлежу к знати.

– Возделываешь свои угодья?

– Это мой отец – помещик.

Сабиру показалось, что ее разочаровало его заявление.

– Я управляющий его недвижимостью, – пояснил он. -Эта работа потяжелее любой службы.

Уже дважды солгал ей, самому противно. Другой женщине он пока не сказал ни слова лжи.

– Главное, что ты не живешь в праздности. Тунеядство – враг человека.

– Это верно. А я вот уже две недели страдаю от безделья. Но как ты узнала?

– Нетрудно догадаться, к тому же кое-что слышала о тебе.

– Ценность имеют только собственные наблюдения и опыт.

– Основательное мнение.

– В твоем возрасте тебе не было дано познать некоторые стороны жизни, как это мне довелось.

– Если ты вообразил, что я ребенок, то я рассею это заблуждение.

Боже мой, как я люблю ее. Какое счастье быть рядом с ней!

Он сделал еще один шаг вперед:

– Ты почти все обо мне знаешь. Может, о себе немного расскажешь?

– А что я такого знаю о тебе?

– Фамилию, имя, работу, отца, мои дела в Каире. И то, что ты мне нравишься.

– Ну-ну, не надо путать факты с фантазией.

В душе он отметил, что это, пожалуй, единственная правда, которую она узнала. Стало душновато, словно окна в помещении закрыли наглухо, а свет полудня померк за стеклами. Они увидели большое облако, за которым скрылось солнце. Пытаясь настроить ее на более откровенный лад, Сабир сказал:

– Что ж, я по крайней мере знаю твое имя и должность.

– А что еще тебя интересует?

– Какие у тебя таланты? Когда ты начала работать?

– Три года назад. Именно тогда я закончила коммерческую школу. Но продолжаю учебу и сейчас.

Снова кольнуло беспокойство. Только не спрашивай меня о моей специальности. Здесь ложь не пройдет. Впрочем, можно рассчитывать на ее интеллигентность и деликатность.

– А семья твоя, видимо, в Гизе?

– Я живу только с мамой. Вообще-то мы выходцы из Кальюбии. Дядя сейчас обосновался в Гелиополисе. Но мы, как и ты, потеряли близкого человека.

– Кого же? – удивился он.

– Отца.– В ее глазах мелькнуло замешательство. Сабир вспомнил свой удивительный сон и пересказал ей его, слегка видоизменив, чтобы он соответствовал его первой лжи. Отцы пропадают чаще, чем ты себе представляешь. Вдруг они разыскивают одного и того же отца?

– А как ты потеряла отца?

– Иначе, чем ты своего брата. Вот видишь – я тебе раскрываю свои семейные тайны.

Он взглянул на нее с упреком, поспешив тут же скрыть свои чувства выражением искренней заинтересованности.

– Дело в том,– сказала Ильхам,– что отец бросил мою мать, когда я была еще в колыбели.

– Удрал?

Она звонко рассмеялась, а он поправился:

– Ну, то есть скрылся?

– Он известный юрист в Асьюте. Может, ты даже слышал о нем – профессор Амру Заид.

Напряжение спало, и он шутливо сказал:

– А я уж подумал, Сайед Сайед Рахими.

– А что, хотелось бы тебе оказаться моим дядей? – спросила она со смехом.

– Вот уж нет!

Ее смуглое лицо порозовело.

– Мама с самого начала настаивала на том, чтобы я осталась с ней. Отец легко согласился на это, поскольку оформлял свой второй брак, и они договорились об алиментах. Потом мама уехала со мной в дом моего дедушки в Каире, а после его смерти мы живем с ней одни.

Он слушал ее историю с подспудным чувством недоверия, которое, впрочем, он испытывал ко всем женщинам и особенно матерям. Но ведь, с другой стороны, у него нет никаких оснований не доверять Ильхам, которая никогда и не слышала о сутенерах, шантажистах, проходимцах. Мог бы ты рассказать свою жизнь в таких же деталях? На душе стало мрачно, словно тучей заволокло небо.

– Однажды мой дядя заявил, что я все-таки должна познакомиться с отцом. Мама возражала, говоря, что он недостоин этого и никогда сам не стремился повидать свою дочь. Так я и выросла, словно у меня нет отца. А дядя твердил, что, когда я повзрослею, без отца мне не обойтись.

– Свобода, достоинство и покой,– сказал он почти машинально.

Она пренебрежительно пожала плечами.

– Мама все-таки настояла на своем. Боялась, что отец задумает вернуть меня к себе. А я безоговорочно была на стороне матери. Мы сошлись на том, что работа важнее отца, и я осталась.

Да что ты говоришь, красавица! Разве работа может заменить свободу, достоинство и покой!

– Я была очень прилежной и закончила школу, победив по конкурсу, объявленному в газете. А потом поступила в коммерческий институт.

– А что отец? Ты хоть иногда о нем думаешь?

– Теперь его словно и не существует. Он сам такой выбор сделал.

– Потому что ты в нем не нуждаешься?

– Вовсе не поэтому. Я и в маме не нуждаюсь, но я люблю ее и не представляю себе жизни без нее.

Она не на краю пропасти, вроде тебя. Не жаждет свободы, достоинства и покоя. Ей не угрожает грязное прошлое, которое может обрушиться на тебя в любую минуту. Ее будущее предопределено.

– Я довольна своей работой и жизнью, хотя у меня и нет твоего богатства.

Сделала ему больно, сама того не сознавая. Но любовь к ней заглушила все другие чувства. Если бы не страх, признался бы ей во всем. Когда Ильхам ушла, им овладело тревожное чувство одиночества. В то же время возник соблазн испытать на ней свою животную натуру. Этот соблазн подсказан разумом, а не чувствами. Воображая себе такое, он представлял ее охваченную ужасом от подобного внезапного нападения, а вслед за тем видел себя брошенным и разбитым. Не только разум подсказывал ему такие картины, но укоренившееся в нем отношение к женщинам, его непоколебимое желание насмехаться над всем тем, что называют добропорядочностью.

Подобно тому, как грязь жизни прочно прилипла к нему, он, со своей стороны, агрессивно старался замарать добродетели, делая из своего прошлого некие основы, а не порочное исключение. Потому Ильхам, став светочем в его жизни, пробудила его страхи, его комплексы, сотрясла фундамент того мира, который он создал для себя. Она доверяла ему. А он по-настоящему забывает о своих страданиях только в пламени Керимы, пылающем во мраке ночи.

Он шагал по улицам, с удовольствием вдыхая прохладный ноябрьский воздух, и лишь к вечеру появился в гостинице «Каир». Дядюшка Халиль в высокой турецкой феске клевал носом в дремоте. Мухаммед Сави неподвижно сидел в плетеном кресле, положив руки на подлокотники. Сабир проторчал час в салоне, потом подошел к телефону и набрал номер Ильхам.

– Давай завтра встретимся в «Витр Куан».

– С удовольствием. Надеюсь, все в порядке?

– Да, конечно. Просто я не хочу упускать ни одной возможности повидаться с тобой.

7

Истинное утешение приходит к нему во мраке ночи, когда колеблющееся дыхание выводит мелодию лесных зарослей. Когда полное забытье царит над землей и в небесах. Плотный обед и расслабление, а не пьянящее волнение и муки одиночества, которые сопутствуют общению с Ильхам. Ни одной ночи не было пропущено с тех пор, как осторожный стук в дверь пробудил его от пьяного забытья. Ее власть над ним была неумолима, как само время. Пользуясь прошлым опытом, он пытался играть роль хозяина положения, но наступали мгновения, которые его предавали. Нет, ни одна женщина до этого не сумела так подчинить его себе, приковать такими прочными цепями. Она не давала ему ни единого объяснения, и он знал о ней лишь то, что ему казалось правдой. Ночь растворялась в объятиях, и она шептала:

– Нет для меня жизни без тебя.

Это было вроде воспоминаний о ночном клубе «Каннар», где море пело нескончаемую песню о тех ночах, которые были победами во всем. Он нежно и покровительственно потрепал ее по щеке, а сам в душе боролся с силами, которые тянули его в пучину рабства. Она – все. Любовь, надежды, которые побудили его бежать за утраченным отцом. А на следующую ночь он замечал в ней рассеянную сдержанность, почти покорность. Ни единого замечания, проявлений власти, упрямства. В таких случаях он страдал бессонницей, терзаясь сомнениями до самого рассвета. Когда становилось совсем тошно, он мысленно взывал к Ильхам, к ее непорочной душе. Говорил себе: если хочешь сделать меня своим пленником, да воцарится в мире покой. Ты – ад, если захватишь власть. А о трагедии деспотизма ты можешь рассказать десятки историй. Но и без нее жизнь пресна, рыхла, как песок. Без нее – безумие и кровопролитие. А как она была проста на рыбацком берегу, хотя и не без некоторых шероховатостей, как у скрытого, еще не созревшего таланта. И вот в своих воспоминаниях об Анфуши ты снова и без всякого оправдания преследуешь ее. Истина исчезла, как волна в море. Она дает не только любовь, но и забытье от бесплодных поисков отца, от отчаяния. Он бежал и от тревоги, которую будила в его душе Ильхам. И все же Керима была ему дороже, чем Ильхам и даже отец.