Страница 17 из 20
— Кавалер де Еон, восстаньте из праха, черт вас побери! Отвечайте по чести: куда вы делись?..
Но прах де Еона давно развеян по ветру, и над местом его могилы теперь с грохотом и воем пролетают электрички Средке-Британской Великой железной дороги… Оставим этот вопрос. Как бы то ни было, для пас важно другое: де Бон вскоре появился в России, и это подтверждено историей.
«Второй раз я прибыл в Петербург, — говорит о себе де Еон, — в качестве секретаря дипломатической миссии и.., как родной брат девицы Лии де Бомон!» В это легко поверить, ибо брат всегда похож на свою сестру.
Пусть будет так. Поверим на слово покойнику.
Хотя…
— Аминь — король — Бастилия! — это ведь тоже не пустые слова.
Опустим занавес. Антракт.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ПРИСТУПЫ
ЗАНАВЕС
Далеко за океаном, на берегах реки Святого Лаврентия, солдаты в синих штанах подрались с солдатами, у которых штаны были красного цвета.
Колониальная война между Англией и Францией, зародившись в Новом Свете, быстро приближалась к Старому Свету.
Россия брала деньги от Англии, но при этом сражаться за Англию не желала, устремляя армию против «захватчивой» Пруссии.
Фридрих II в свою очередь жаждал получить субсидии из Лондона, чтобы с помощью британского золота оторвать от германских земель кусок земли пожирнее для своей Пруссии.
Австрия тоже не гнушалась подачками от Англии, чтобы вернуть для себя княжество Силезии, отвоеванное у нее Фридрихом.
Франция не могла побить Англию на островах, но готовилась отомстить ей в Европе, заняв Ганноверское курфюршество, с престола которого курфюрсты пересели на королевский трон Британии.
Тогда англичане, заключив договор с Фридрихом, купили прусскую армию против Франции, чтобы Людовику, скованному войной в Европе, было уже не до заокеанской войны в колониях.
Франция, в панике от черной измены своего «старого друга Фрица», вынуждена была броситься в заранее распахнутые объятия своего «старого врага» Австрии…
Именно с такой логикой вызревала война, которая уже нависла над народами Европы; все ждали, что скажет Россия — единственная страна, способная противостоять железным колоннам дисциплинированной Пруссии.
Стрелки дипломатических компасов твердо показывали на Петербург, — на берегах Невы тепло и гулко билось обнаженное сердце европейской политики.
Это было тревожное время, и молодая, быстро растущая Россия любила ходить в военном мундире.
Отец Радищева служил солдатом в Преображенском полку.
Дед поэта Пушкина тянул лямку армейского капитана.
А прадед Льва Толстого стройным гвардейцем шел к венцу с княжною Щетининой и был упоен любовью.
Суворов только что получил первый чин офицера, читал по вечерам Плутарха и писал очень плохие стихи, мечтая о славе поэта.
Он еще не знал, что иная слава ждет его впереди, как не знала того и сама Россия. Большая и неуютная, она лежала в замети мерзлых снегов, и лишь изредка мелькали во тьме тусклые огни редких деревень.
Жгли лучину, и матери баюкали детей — наших пращуров, читатель!
И близилась война, получившая название Семилетней.
Мир затаился и притих в ожидании первого выстрела…
Курки уже взведены, и — кто будет тот смельчак, который отважится выстрелить первым?
ВЫСОКАЯ ПОЛИТИКА В преддверии грозных событий Фридрих не забывал об украшении Сан-Суси. В бедном платье сейчас он плыл по каналам Голландии, по дешевой цене скупая картины старых мастеров (кто заломит втридорога с бедного человека, трясущегося над каждым талером?). В таверне Амстердама, которая славилась своими паштетами, трактирщица сказала королю:
— Еще чего захотел! Паштет тебе? Да где ты, бродяга, возьмешь гульден, чтобы расплатиться со мной по-божески?
— Так и быть, я сыграю тебе, — вздохнул король и, достав флейту, заиграл… Он играл долго, прикрыв глаза, не замечая трактирного шума, пока женщина не придвинула ему тарелку с паштетом, пока рядом с ним не уселся восторженный незнакомец:
— О как вы вдохновенны, сударь!
Король спрятал флейту и взялся за кривую вилку.
— Что делать, — отвечал он. — Нужда всегда порождает во мне острые приступы вдохновения…
Они беседовали недолго, но интересно. И незнакомец по имени Анри де Катт (уроженец швейцарских кантонов) оказался на редкость умным и живым собеседником. В разговоре с ним король не раскрыл своего титула, а на прощание сказал:
— Ты напиши мне, сынок.., в Бреславль! Может, я тебе пригожусь…
Они встретились в Бреславле, и де Катта ввели в покои его величества
— короля прусского. Фридрих издали протянул ему руку:
— Узнаешь ли ты старого бедного флейтиста? Не хочешь ли, сынок, и ты подуть в мою удивительную флейту?
— Но моя вера.., но мое подданство…
— Все это — чепуха для одурачивания людей! — рассмеялся король. — Что родина? Что религия? Это ложь. Человеку хорошо только там, где ему хорошо… Скажи по чести: место секретаря при моей особе тебя устроит?
— Недостоин, ваше величество!
— Достоин тот, кто удостоен моего внимания… Они прибыли в Сан-Суси, король свел де Катта по террасам в Нижний сад, где посреди зеленой лужайки, на постаменте из белого каррарского мрамора возлежала прекрасная юная богиня.
— Изображение Флоры украшает вид Сан-Суси, — заметил де Катт.
Фридрих ударил тростью по мрамору постамента:
— Разве ты не видишь, что богиня возлежит на.., саркофаге?
Действительно, под Флорою уходил в землю могильный камень.
— А еще ниже, — произнес король, — мною вырыт склеп. Наивной прелестью укрыл я свое мрачное прибежище. Там-то я высплюсь за всю свою бессонную жизнь. Помни, де Катт: король всегда готов к войне, а значит, он готов и к смерти…
Де Катт остался при Фридрихе на двадцать лет. Он прошел с королем все громы битв и оставил нам в своих записках короля Пруссии живым, дерзким, афористичным, то страдающим, то ликующим. Благодаря де Катту мы знаем каждый шаг короля.
Сейчас король нюхал табак, стучал перстнем по картам Европы и беспокойно озирался: где суть? Переговоры с Лондоном велись успешно, но.., не хотелось бы ссориться и с Людовиком! Исподтишка, через потаенные каналы дипломатии, Фридрих с цинизмом небывалым предложил Версалю двинуть свои войска и взять у англичан Ганновер… «То-то будет потеха!» — смеялся король.
Но Версаль на это ответил ему — через своего посла:
— Король Франции советует вам как другу, чтобы вы сами захватили Ганновер, и тем вы еще более укрепите дружбу Потсдама с Версалем…
Париж еще не знал, что Берлин вот-вот заполучит субсидии от Англии, и Фридрих, как хороший актер, вдруг разыграл перед послом Франции приступ бешеной ярости:
— Как вы можете давать мне такие советы? Вы разве забыли? Да у меня русские легионы сидят на шее в Курляндии! Вы, французы, просто счастливчики, ибо не можете знать того страха, который я должен постоянно испытывать перед Россией…
И час пробил: в январе 1756 года Лондон заключил с Пруссией «Вестминстерский» договор — тоже субсидный (очень похожий на тот, который Вильяме, с помощью Бестужева, вырвал у Елизаветы).
— Великолепно, — обрадовался Фридрих, — теперь Россия нам не опасна, а на войну, как и на свадьбу, ходить с пустым кошельком никому не советую…
Но прискакал в Сан-Суси, совсем некстати, запыхавшийся герцог Нивернуа — посланцем лично от Людовика XV.
— Франция вам так верила, как, может, не верила самой себе! Что вы сделали? — ужасался Нивернуа. — Версаль и король в отчаянии от вашей черной измены.
— Измены? О нет! — сразу отперся Фридрих. — Этим договором я оказал только услугу Версалю. Отныне вы можете спокойно заниматься вашей излюбленной «тресковой войной» возле Ньюфаундленда с британскими корсарами. А я беру на себя вашего врага Австрию и… Улыбнитесь же, герцог! Сейчас я вас обрадую. Тех русских, что сидят на моей шее, я тоже беру на себя. Версаль, таким образом, может с головой залезть в польские распри — русским станет не до поляков!