Страница 15 из 68
Я говорила наобум, потому что утешать и поддерживать его как-то надо было, но как и чем можно утешить, если единственно нужная тебе женщина не хочет больше быть частью тебя… не хочет, и все… господибоже… что тут можно говорить…
Лика помолчала, потом вновь заговорила горячо, словно силясь уговорить кого-то:
– Неважно, что она, скорее всего, переменится к нему, что снова все будет хорошо, этот брак не таков, чтобы просто перестать быть…
Ему нужно переживать именно то, что обложило его сейчас.
Он стоит перед вызовом соответствия моменту, и я тоже, и вчера нам обоим было трудно в одном ключе. Знаешь, возможно, наибольшее утешение в том и состоит, что кто-то сходит в твой контекст и просто стоит и смотрит вместе с тобой на летящие на голову миражи кирпичей, вжимая плечи и уклоняясь синхронно с тобой…
Лика снова умолкла, словно просачиваясь вослед своему взгляду в никуда.
– Кстати, – улыбнулась она, – до этого кризиса мы с ним слегка враждовали. Вернее, я с трудом терпела его гнетущее мизантропство. Хотя понимала и истоки этого мизантропства, и общую неплохость его натуры… а теперь вот сблизились… родственное тепло, поддержка, все дела…
Но знаешь, почему я пошла на сближение на самом деле? То есть, конечно, да, я не могу отказать, когда просят о помощи, а он просил. Но еще мне казалось, что я, принимая участие в нем, отвлекаю его пристальное внимание от Маши и тем даю ей немножко больше свободы для маневра и времени для понимания того, чего она хочет на самом деле, понимаешь? И еще этот сон… зеркальные нейроны…
Я ощущала легкое головокружение от потока страстной Ликиной речи.
Влад подошел к столу одновременно с официантом, принесшим, наконец, ботвинью.
Суп из раковых шеек с молодым укропом и сливками был так хорош, что мы ели молча. Болтали и шутили уже позже за шашлыком из форели.
А потом…
Потом Влад сказал:
– Я позвал тебя, Лика, чтобы ты услышала то, что я скажу сейчас. И передала Маше. Впрочем, я и сам скажу ей при случае, но, возможно, у тебя эта возможность появится раньше.
Он помолчал пару секунд.
– Если Маша, несмотря на все мои уговоры, разведется со мной, то я тут же женюсь на вот этой девушке, – он тронул мое запястье и уточнил, чтобы не осталось никаких сомнений: – На Лере. Вот такой вот ребрэндинг.
Я опустила голову, виски словно вогнуло внутрь, и заложило уши.
– О чем ты сейчас думаешь? – Влад обратился к Лике.
– Вряд ли тебе доставит удовольствие это слышать, – задумчиво проговорила Лика, глядя в сторону.
– Хорошо, не говори. Нам уже пора ехать. Я подвезу тебя к метро?
– Да. Поехали.
В машине я молчала. Голова была удивительно пуста, в душе тоже никаких чувств… словно я уже умерла. Наверное, поэтому со мной обращаются как с куклой. Привозят, увозят, играют со мной, играют в меня… И во мне нет ни воли, ни желания возразить, возмутиться, есть только ровное отстраненное любопытство, словно все это не со мной… Это мое нигде. Ну, что ж, как-нибудь да будет, ведь еще никогда не было, чтобы никак было.
– Удивительный проект! – произнесла я, обращаясь к Владу с улыбкой.
– Поверьте, я бы не осмелился навязать вам физический брак. Речь о чисто формальном аспекте, но… Маше этого бы хватило, чтобы одуматься. То есть я верю, что дело до этого не дойдет, и она одумается раньше.
«Удивительный проект…» И это все, что я смогла сказать… Впрочем, какой смысл произносить то, что не произносится само… как там в Евангелиях? «От избытка сердца говорят уста…» где тот избыток… нет его… ничто не теснит настолько, чтобы вскипали слова, ничто… пусть хоть на что-то сгожусь людям, пока жива… так, стоп. Давай-ка спать, голубушка, а то так далеко зайдешь…
Забралась в кровать.
Кафка перебрался на подушку и привычно устроился у щеки.
Вспомнила, как Лика успела мне шепнуть, пока ехали: «Прости нас всех, детка. Что втянули в этот театр абсурда». Я в ответ улыбнулась: «Жизнь богаче фантазии». – «Ты-красивая девушка, – сказала еще Лика, – нет, не так – прекрасная. Именно что».
Прекрасная я. И куда теперь деваться Маше? Выручать меня, вместо того чтобы заниматься собой?
А Влад… его жалко почему-то.
– Я оценил вашу выдержку, – сказал, когда мы вернулись из кафе, – и, да, если вам нужны какие-то вещи из дому, можем съездить за ними завтра. Хотя я предпочел бы просто купить все необходимое. Как насчет неутомительного шопинга в эту субботу? Легкий рестайл не повредит любой женщине.
– Утром поговорим, хорошо?
В магазинах не была года три уже… Эти его словечки непонятные, забавные… «умнят» его, но как-то очень косметически, не по сути…
Почему во мне нет никакого протеста? Но ведь я сама предлагала выслушать любого, кто обратится? Вот то, что он делает, и есть его способ рассказать о себе. А я просто слушаю.
Но ведь он использует меня… а ну и что?
Подумаешь, использует. Но разве говорящий не использует слушающего? Разве не вовлекает его в себя самого, не делает частью себя, чтобы родить понимание.
И что это как не брак – вот это вот становление слушающего частью говорящего? Потому тебе и не дико, что он заявляет, что женится на тебе. Ему нужно понимание. И он готов родить его, что называется, «на стороне». Сам он пониманием для Маши стать не хочет. Не может, скорее всего…
А я? Почему меня не принимают во внимание? А я сама себя принимаю во внимание? Вот и весь ответ…
И вообще, я собиралась писать рассказы о своих «клиентах»? Новеллы. Новелла номер один посвящена погибшей девушке. Остальные – будут о живых. Вот возьму и напишу о Владе. И о Маше. Заодно и подумаю, чем ему можно помочь еще, кроме зависания тут в бездействии. Так что завтра с утра – кофе и вперед.
…Утром в почте два письма. Одно от Маши – короткое:
«Вот йолки… я все знаю, не переживай, поживи там, если можешь, но в любой момент – только скажи – я смогу тебя оттуда увезти. Чмоки».
Тут же ответила:
«Не мучай себя, Маш.
Когда кто-то искушает или испытывает тебя, а ты озвучиваешь свои реакции на это примерно так: „Что вы себе позволяете, кто вам дал право“, – то это… как бы сказать… противно и нудно… и предсказуемо, и скучно, и… тупиково.
Потому что человек, устраивая провокацию, не нуждается в твоей реакции на него самого, а в твоей реакции именно на провокацию.
Ему интересен ты в пограничной ситуации, а не твое мнение о нем, подвергающем тебя такому вызову.
И ставит тебя человек в положение выбора именно из-за глубинной очень своей потребности найти ответ, или вырваться за круг привычных представлений своих, которые его тяготят, но перспектив иных он не видит, хотя и подозревает, что иное – есть.
Именно самая „наглость“ его есть не что иное, как просьба: „Докажите же мне, что можно иначе!!!“
Я всегда так поступала – выдавала свою реакцию на вызов, а не на человека, его посылающего, поэтому не переживай.
Выплывем.
Лера»
Маша…
Что же, если писать рассказы о «клиентах», то начинать нужно с нее.
…У меня, кажется, получилось. Получилось написать о Маше.
Остатки кофе пахли почему-то сигаретным пеплом.
Она все ловила ускользающий кончик мысли, потянув за который, можно стянуть на землю один из запутанных сюжетов мироздания и разными закорючками на белой бумаге составить его подобие – рукопись.
Рукопись рассказа, а может быть, романа, а может быть, саги, а может быть, уже пора домой…
Дома муж и ребенок – отдельный сюжет. Не отпустит, если даже вырисовать закорючками по бумаге, не уйдет в другую реальность, этот сюжет рисуешь кровью и плотью, и он никогда не бывает достаточно хорош.
Наверно, и правда уже пора. От дыма слегка щипало глаза и першило горло. Хотелось молока и спать, спать, спать.
Первая же машина кинулась под ноги, мягко закачала, неся сквозь летящий навстречу снег, похожий на компьютерный звездный дождь в искрящейся темноте.