Страница 14 из 68
– Нет. Она не знает, что мы здесь, я не знаю, где Маша, так что все по-честному.
– О господибожемой…
Я открыла глаза.
– Не беспокойтесь. Я уже прихожу в… в себя, – улыбнулась я, – и… здесь готовят суп?
– О, здесь готовят такие супы, Лера, – Влад заметно воодушевился, – например, ботвинью из раковых шеек. Хочешь?
– Очень! – Я вдруг почувствовала себя почти счастливой. Даже привычная слабость чуть отступила.
Официант записал заказ, разлил по стаканам «Перье» с запахом лайма, исчез. Влад извинился и вновь отошел от стола ответить на звонок по мобильному.
– Ты заметила, – заговорила Машина сестра, – он всегда как в маске? А меня всегда тревожили эти венецианские карнавальные надевалки на лицо, которые с дли-и-и-инным таким клювом.
А недавно один друг рассказал, что маски эти придумали в страшное время – во время эпидемий чумы. Люди пытались как-то заслониться от заразы, ну и вставляли в ноздри такие длинные турунды, пропитанные чем-то. Эти фитильки торчали из ноздрей сантиметров на десять. И чтобы обэстетить как-то этот видок, придумали надевать маску такую с «клювом», прикрывающим «фитильки».
А позже кто-то придумал раскрасить эти маски и надеть на карнавал.
Оттого-то они мне и страшны, видимо – несут инфу о собственном происхождении: аккумулированный страх многих людей, а я ловлю. Я вообще легко всякую дрянь и мерзость славливаю на свой радар. И тревожно сжимаюсь.
Я улыбнулась:
– Та же фигня, как говорят мои сетевые друзья.
– Он сказал, что перевез тебя к себе, ты как себя там чувствуешь?
– Перевез? – переспросила я. – Нет, не совсем так… Он привез меня утром в эту квартиру, просил некоторое время побыть там. В рамках объявления об услуге. Хочет поговорить, но не знает, когда почувствует себя готовым. Мне, в общем-то, все равно, где зависать, если Кафка рядом.
– Кафка?! «Все равно, где зависать, если Кафка рядом» – это просто постмодернистский слоган! – рассмеялась Лика.
– Ага, – заулыбалась я, – только мой Кафка – это кот.
– К-к-кот?! – Лика захохотала было в голос, но, спохватившись, прихлопнула ладошкой рот. – Офигеть! Супер! Ну, раз Кафка рядом, то нашего Владика снести тебе будет легче.
Она как-то враз посерьезнела.
– Пока его нет, расскажу тебе немножко из этой эпопеи, хочешь?
Я кивнула. Отпила минералки. «Горячего супа – горячего супа – горячего супа хочу».
– Как-то ночью, – начала Лика, – мне снится, что я вожусь с таким красивеньким мертвецом.
Ну, просто гламурный красавчик, а не труп. Глаза закрыты, оцепенение еще не началось, температура тела еще не упала, и даже не совсем ясно, труп ли, но по сюжету сна – считается, труп.
А мне по сюжету приходится с ним «разговаривать», монолог такой сценический произносить. Сижу, словно на сцене, в купе поезда, что несет меня куда-то стремительно к неведомому пункту прибытия. Сижу, поправляю лежащий у меня на коленках труп молодого мужчины, разговариваю с ним о каких-то его траблах, и он, представь, временами оживает и выказывает понимание. Потом я вижу себя в туалете и чувствую, как уходит из меня вода – стремительно и обильно, как никогда не бывает в жизни. Ой, прости, я про туалет за столом, – спохватилась Лика.
Я рассмеялась:
– И что же дальше?
– А дальше… Днем мне звонит Влад – можно ли приехать поговорить, форс-мажор у него, мол.
Приезжает и рассказывает, что пытался покончить с собой. Очень разумным способом: не ел и не пил никакой жидкости четверо суток. При этом вода покидала организм стремительно, а жажды не было вовсе – помнишь мой сон?
«Я, – говорит, – такой способ естественный выбрал, чтобы никого не привлекали по моему делу. Типа такой вот радикальный дауншифтинг.
Оставил записку предсмертную, в которой были одни цифры. Маша бы поняла, что к чему, это касалось только бизнеса, чтобы вовлеченные в него люди не оказались выброшенными на улицу моим поступком. Но никто посторонний не воспринял бы эту записку предсмертным посланием.
Но когда почувствовал, что силы покидают настолько, что уже вот-вот потеряю сознание, то все-таки испугался и открыл дверь в квартиру. Потом включил телефон прослушать сообщения. Услышал дочкин голос. Вспомнил твои слова, сказанные накануне. И передумал умирать. Выпил коньяку и поехал к Маше. Бороться дальше».
– Н-да… сон и явь, однако… тут тебе и возня с трупом-не-трупом, тут тебе и потеря воды, как не в жизни… А что за слова, сказанные тобой накануне?
– Да ерунда. Сказала, что никто не может заставить жить или умереть другого человека. Только сам.
Я замолчала и снова уплыла взглядом в никуда. Я не хочу заставлять себя жить. Это совершенно точно.
– А вчера он пригласил меня с мелкой – ну, моей младшей дочкой, – в гости к себе.
Созрел показать свое новое жилье – стильная и комфортная стодвадцатиметровая квартирка с двумя санузлами, сауной и камином. Моя сестра не хочет в этой роскоши жить, предпочитая свободу.
– Это где я сегодня провела день? – уточнила Лера.
– Да, там я тебя и увидела сегодня днем с улицы.
Ну вот, а вчера вначале он завез нас в «Глобус-Гурмэ», чтобы купить еды – Маша же там не живет, и никто, соответственно, не готовит. Покупал он по принципу «тебе нравится? дайте три!» Продавцы усердствовали, совали нам в рот на пробу сыры, хамоны, наливали вино. К чести Влада – он покупал все, что пробовал, все, на что дети – его дочка и моя – показывали пальцем…
Заполнил тележку на сумму… мы на столько полмесяца можем жить.
И мы поехали смотреть закат над озером – окна гостиной выходят туда.
Квартирка оказалась хороша. Безупречно хороша – дизайнерская отделка, подбор мебели, вентиляция, микроклимат – все очень приятное, без дешевого шика. Да что я тебе рассказываю, – спохватилась Лика, – ты же сама видела!
– Я… я не совсем понимаю, что именно я вижу, когда вижу.
Лика внимательно смотрела на меня, не говоря ни слова, ожидая продолжения.
«У нее не такие глаза, как у Маши, и нос другой, и рот, и шея, и… стать, но всякий, едва взглянув, узнает в них сестер… о чем я говорила? Ах да, о дизайне квартиры…»
– Ну, вот ты говоришь «дизайнерская отделка», а я вижу просто светлые стены, раздвижные ниши – пространство, словно оно было таким всегда, как горы, море, трава… Я странная, да?
– Ты – чудесная, господибожемой, какая же ты чудесная, – улыбнулась Лика и продолжила: – Мы ужинали печеной молодой картошкой, заедая ее белугой горячего копчения, свежим розмарином и помидорчиками черри, пили какое-то английское темное пиво с привкусом меда…
Вернее, ела я, а он только говорил-говорил-говорил… о сестре. О том, что не мыслит без нее ничего, о том, что она – идеальная женщина, идеальный друг, идеальная жена и что он не ценил, потому что не понимал, а теперь вот она не хочет его слушать, стекленеет глазами…
А я неловко пихала в рот маленькие вкуснючие картошечки, старалась незаметнее жевать белугу, щипала розмарин – его я не стеснялась поедать, вроде как горьковатая трава соответствовала случаю…
Слушать и не есть я не могла, ибо монолог – с моими репликами-вставками – длился и длился, и потом – кушать, это я очень люблю, – Лика улыбнулась и забавно сморщила нос.
– Кстати, я уже есть хочу, что ж так долго эту ботвинью не несут… Ну вот, потом мы перешли в гостиную. Свечи, камин, супердорогой «Remy Marten Louis XIII» из бокалов «Riedel» ручной работы… Ой, прости, опять я гружу тебя подробностями, ничего тебе не говорящими…
– Нет, говори, как тебе говорится! – запротестовала я. – В этих незнакомых словах столько музыки и… флера! Пусть будут!
– Да? Хорошо, – улыбнулась Лика, – словом, я старалась отвлечь его от Маши, переключить его мысли на него самого. Заметила ему, что он не стал нуворишем, несмотря на стремительное становление самостоятельным человеком.
Сказала, что мне нравится, как он подтягивается интеллектуально к тому, что может позволить себе материально, и это красиво. А потом сказала, что, видимо, жизнь просто сталкивает его теперь с вызовом, и от него требуется выйти в вопросе построения отношений на тот же уровень, на котором он находится материально и интеллектуально.