Гнев

14 апреля 1938 года. Юаньпин.

Из-за этого паршивого города наши войска ожесточенно дрались пять дней. Только сегодня нам удалось взять его. Теперь отдохнем.

Интересно, о чем думает Сиракава, какое у него настроение?

15 апреля 1938 года. Юаньпин.

Все спокойно. В городе истребляем всех подозрительных. Сиракава доволен. Он взял на себя дела с торговцами. Я хожу за ним по пятам со взводом солдат. Шумящих мы здесь же на улице или в доме приканчиваем.

На войне, как на войне! Мне очень нравятся эти слова.

18 апреля 1938 года. Юаньпин.

Даже хорошие дела, оказывается, могут огорчать. У меня накопилось всяких пожертвований на армию, даже после дележа с полковником, около тридцати тысяч долларов, и все это серебром. Это очень тяжелый мешок. Таскать его с собой невозможно, не под силу.

Хорошо бы теперь вернуться в Токио. Я действительно стал богатым человеком. У полковника я видел изящную статуэтку Будды, всю из золота. Чорт возьми, где он ее сумел раздобыть? Она стоит не менее двадцати тысяч иен. Как это мы с Сиракава прозевали? Надо будет лучше искать.

21 апреля 1938 года. Юаньпин.

Но ночам участились случаи убийства наших людей на улице, из-за угла. Взяли триста человек горожан заложниками; среди них более ста женщин и девушек. Мы с Сиракава уже ходили к этим женщинам. Ходят все офицеры, даже некоторые солдаты…

26 апреля 1938 года. Юаньпин.

По сообщениям нашей разведки, к городу подходят китайские части и с ними партизаны. Значит, опять бои. Когда же будет передышка?

Я сужу по моим солдатам: они озлоблены, устали, хотят домой. Может быть, они правы. Некоторые жаловались унтеру, что, мол, командование обещало через месяц покорить весь Китай, а прошло уже полгода — и ничего не покорили. Такие разговоры надо пресекать. Я не допущу их больше. Я сам поговорю с солдатами. Наверное! завелся среди них какой-нибудь коммунист…

27 апреля 1938 года. Юаньпин.

Вчера ночью в штаб была брошена бомба неизвестным китайцем. Его застрелили на месте. Бомбой убит наш полковник, ранен майор Каруно. Настроение у всех офицеров тяжелое.

Сегодня расстреляли всех заложников на городской площади. Расстреливали, для быстроты, из пулеметов. Согнали смотреть все население. Я считаю, что за одного самурая это еще очень мало…

29 апреля 1938 года. Юаньпин.

В городе тихо. Зато за городом плохо. Вокруг партизаны. Теперь известно, что сюда приближается часть войск красного генерала Хо Луна. Это очень плохо. Мы уже знаем, как они дерутся. Мы запросили по радио подкрепления. Из Тайюани вышел 92-й полк. Но когда он подойдет?..

Между прочим, статуэтка Будды теперь у меня. Я дал за нее адъютанту полковника пятнадцать тысяч серебряных долларов. Какой же он все-таки дурак, этот адъютант! Будет таскаться с тяжелым мешком. Это в походе-то! Сиракава завидует мне.

1 мая 1938 года. Юаньпин.

Все входы и выходы из города забаррикадированы нами. Начался невероятный ливень. Впечатление такое, что опрокинулось небо. Усилили повсюду караулы: всех, кто появляется ночью на улице, приказано расстреливать на месте…

2 мая 1938 года. Юаньпин.

Ливень неистовый, ураган. К городу приближаются части Хо Луна… Вокруг города попрежнему кольцо партизан. О 92-м полку, вышедшем к нам на помощь из Тайюани, нет никаких вестей. Положение наше катастрофическое. Солдаты повинуются нехотя, они озлоблены и откровенно смотрят на нас ненавидящими глазами…

3 мая 1938 года. Юаньпин.

Ливень не перестает. Все такой же сильный. Быть может, это остановит китайцев. Сиракава командует батальоном, я — ротой! Сейчас я уже не испытываю от этого никакого восторга… Меня смущает ожидаемое нападение китайцев. Мы глупейшим образом попали в эту дьявольскую ловушку. Тогда, 15 марта, было ужасно. Но на этот раз мы, правда, в лучшем положении. Мы сильно укрепились в городе и с часу на час ждем подхода 92-го полка. По времени он должен был быть у нас еще вчера.

Больших трудов стоило нам привести наши части в полную боевую готовность. Крайними мерами мы заставили солдат повиноваться…

Сейчас глубокая ночь, страшно тоскливо. Собственно говоря, я уже все решил. После того как мы вырвемся из Юаньпина, я приму все меры к тому, чтобы вернуться в Токио. Но эту последнюю осаду я должен выдержать во что бы то ни стало. Если только 92-й полк подойдет во-время, мы разобьем этих варваров. Самураи никогда не отступят перед…

Самурай Хякутаке не успел дописать эту фразу. Японские войска были выбиты из Юаньпина и уничтожены.

Чжан, сын Ван Шина

Японская колонна двигалась на запад.

Далеко впереди нее катилось десятка два грузовиков, уставленных пулеметами и легкими орудиями. Дорога была размыта недавними дождями, и машины глубоко ныряли в частые ямы. Время от времени все машины останавливались, замирали на дороге. Мгновенно во все стороны разбегалась караульная команда, уже на бегу настороженно осматривая местность. Пулеметная и орудийная прислуга высыпала на землю, разминая затекшие ноги.

Иногда такие остановки затягивались на час и больше. Пехотный отряд отставал, и как бы тихо ни двигались грузовики вперед, они намного обгоняли пехоту.

Это был большой, хорошо снаряженный отряд, внезапно выброшенный японским командованием в сторону западной границы провинции Шаньси. Отряд получил задание захватить маленький, но весьма важный в стратегическом отношении китайский городок Чаньдин. Захват Чаньдина открывал японским войскам удобную дорогу к переправам через Хуан-Хэ[43], что означало прорыв в провинцию Шэньси и великолепный фланговый охват китайских войск, сосредоточенных на юге на стыке этих двух почти однозвучных провинций. Главное в этой операции заключалось, по мнению японского командования, в неожиданности появления японских войск у Чаньдина и стремительности атаки. Если еще добавить к этому, что в Чаньдине находился маленький китайский гарнизон, то эффект этой операции станет ясным даже неопытному в военных делах человеку.

Часть дороги проходила в горах, которыми так богата провинция Шаньси. Дорога петляла среди скал, на изгибах гор, не надолго выравниваясь в долинах. В некоторых местах дорога, изогнувшись, стремительно уносилась ввысь, чтобы, перевалив через гору, столь же круто опуститься в долину. Японский отряд двигался медленно: его задерживали неровные спуски и крутые подъемы; пехота все больше отставала, несмотря на грозные офицерские окрики: «Прибавить шаг!»

Вокруг тишина. В горах гремит гулкое эхо, когда прокатываются грузовики, но после опять все затихает. Во встречных деревнях пусто, словно кто-то тщательно выскреб из них все живое.

Так казалось японцам. В действительности вокруг них были люди, много людей. Тысячи ненавидящих глаз следили из-за скал и кустов за каждым движением японского отряда. Это были крестьяне, еще недавно обитавшие в окрестных деревнях, которых война подняла с насиженных мест и бросила в тяжелые скитания по всей огромной стране. Многие объединились в отряды, ушли партизанить; эти отряды носились по японскому тылу, обрушиваясь на врага внезапно и жестоко.

Вот и теперь они молча и неотступно следовали за японским отрядом. Партизаны пробирались глухими, лишь им одним известными горными тропами. Дорога вела только к Чаньдину, и они понимали участь, уготованную этому городу японцами.

Партизаны были плохо вооружены и не решались атаковать японцев, чтобы не спугнуть этот так хорошо вооруженный отряд. Они слали одного гонца за другим в расположение частей Хо Луна с подробными донесениями о численности японской колонны, ее вооружении и месте нахождения. А пока они продолжали двигаться вместе с японским отрядом вперед, к Чаньдину.

Иногда, свесившись с какой-нибудь высокой скалы над дорогой, партизаны старательно подсчитывали, сколько орудий в отряде, сколько пулеметов станковых и ручных. Они с трудом удерживались от искушения сбросить на японцев связку гранат. Они заставляли себя недвижно следить за продвижением японцев, но зато давали волю своей ярости, когда разрушали за ними дорогу, заваливая ее камнями, подрывая мостки в горных ущельях.

43

Хуан-Хэ — Желтая река, одна из крупнейших рек Китая.