Гнев

15 марта 1938 года. В походе.

Мне стыдно писать эти строки. Мне стыдно за всю нашу императорскую армию, за всех самураев… Мы поспешно отходим. Наша бригада понесла неслыханные потери: она потеряла почти половину своего личного состава. Вторая бригада уничтожена чуть ли не полностью. Убит капитан Ватанабэ. Это тяжелая утрата. Он был самураем, примером для нас. Я огорчен и потрясен.

Красный генерал бесстыдно обманул нас. Когда мы пошли в атаку, к реке, на нас напали с тыла… Наш полк потерял шестьсот человек…

Чудовищный удар! Они напали на нас, как страшные духи. Я благодарю небо, даровавшее мне жизнь в этом бою.

16 марта 1938 года. В походе.

Сегодня сожгли трупы павших в бою солдат и офицеров. Конечно, не всех, а только те трупы, которые нам удалось унести. Сто двадцать человек солдат и офицеров. Сжигали долго, с церемониями. Была выстроена вся бригада; только остатки 23-го полка несли караульную службу.

Генерал Окура слабым голосом произнес речь. Говорил не больше трех минут. Ни одного слова о сражении… После сожжения прах разложили по урнам.

Почти все убитые — из нашего полка, поэтому урны передали нам. Отправить их домой или в глубокий тыл невозможно, нет никакой связи; придется таскать их с собой в походе. Неприятно итти рядом с мертвецами: их духи будут нас повсюду сопровождать.

27 марта 1938 года. Тайюань.

Поистине у нашей бригады горькая судьба: взбунтовались солдаты 23-го полка. После сражения 15 марта их осталось не так много. Они потребовали отправки на родину. Уговоры не повлияли на решение солдат. Многих из них пришлось расстрелять…

Они сопротивлялись. Неприятно было расстреливать своих же японцев… Но какой-то умный японский генерал сказал как-то (я читал об этом в одном патриотическом романе): «На войне, как на войне!» Мы должны были их расстрелять для поддержания духа императорской армии и дисциплины.

Настроение среди офицеров подавленное. До сих пор никто не может забыть день 15 марта. Мне, как самураю, особенно горестно вспоминать об этом.

Из дому тоже неприятные вести. Ханиму выкупил из чайного домика какой-то офицер генерального штаба.

У нас в стране осталось еще много подлецов. Они окопались в штабах… Мы — единственные, кто героически защищает Японскую империю… А они столь неблагодарны. Я хотел бы увидеть эту штабную крысу здесь, на фронте: посмотрел бы я на него 15 марта! Настоящий самурай так не поступил бы… Живут они в тылу припеваючи.

Наш полк (уже дополненный) должен будет выступить вместо 23-го полка. Почему именно наш полк должен выступить? После такого сражения мы имеем право на продолжительный отдых. Чорт знает, что делается наверху! Никто не думает о нас. Эта сволочь Маеда говорил, что война будет продолжаться всего один месяц, а мы воюем уже полгода, и никто не знает, когда будет конец!

30 марта 1938 года. В походе.

Настроение солдат в нашем полку прямо преступное. Солдаты говорят неслыханные вещи. Сегодня я случайно подошел к солдатской палатке и невольно подслушал солдатские разговоры. Беседовали солдаты Киндэу, Ота, Рокудзо и Сиро. Вот весь этот разговор, записанный мною по памяти:

Рокудзо. Я слышал, что нас скоро домой на отдых отправят. Верно ли это?

Киндзу. Если это тебе сказал сам полковник, то, конечно, верно. Только ты плохо его расслышал. Он, наверно, сказал так: скоро наши останки отправят на отдых домой!

Ота. Наш прах скорее попадет на родину, чем мы.

Рокудзо. Я думаю все-таки, что нас должны вернуть домой. В нашем полку половина людей перебита. Нельзя так.

Сиро. Кто сказал, что нельзя так? Война идет уже девять месяцев, а умные люди говорят, что это только начало. Пока всю нашу кровь не выпьют, нас не оставят в покое.

Рокудзо. Но если солдаты не захотят, кто же будет тогда воевать?

Ота. Разве ты не слышал про двадцать третий полк? Там солдаты не захотели воевать. Ты знаешь, что с ними сделали?

Рокудзо. Знаю.

Ота. Нет, ты не знаешь, раз так говоришь! Их всех расстреляли наши же солдаты и офицеры. Спроси в седьмой роте, там тебе солдаты все скажут, они были в этом деле.

Рокудзо. Значит, мало того, что мы с китайцами воюем, мы еще и между собой деремся? За что же мы умираем?

Сиро. За императора! Мало тебе об этом говорили? Спроси у унтера, он тебе еще раз скажет.

Киндзу. За что умираем, не знаю, но умираем. А умирать никому не хочется. На кой чорт мне нужен Китай! Я не хочу умирать здесь. Скорее бы заключили мир. В Токио думают, что мы совершаем по Китаю прогулку, а не знают они, что мы совершаем поход с траурными урнами в руках!

В это время в палатку вошел унтер Симидзу. Солдаты сразу замолчали.

— Чем заняты? — спросил унтер у солдат.

— Скоро ли будет мир, и когда нас домой отправят, господин унтер? — спросил солдат Сиро.

— Не могу знать. Сегодня идете в ночной дозор по городу все четверо.

Сказав это, унтер повернулся и ушел.

Ота. Вот сволочь, душегуб! Когда же это кончится? Я не хочу умирать!

Сиро. Кончится, когда мы сами возьмемся за дело, — вот когда. Подумайте, подумайте хорошенько. Рокудзо правильно сказал: если солдаты не захотят воевать, война кончится. Но все солдаты должны сразу отказаться от войны, только тогда мы выиграем. Я так думаю…

Больше солдаты ни о чем не говорили. Вот какие у них настроения! Я написал полковнику подробный рапорт. Надо принять экстренные меры. Это бунт.

2 апреля 1938 года. В походе.

Мы следуем длинной автомобильной колонной, сто шесть грузовиков. Движемся медленно, все время исправляя дорогу. Держим направление на Юаньпин. Это маленький городок на западе провинции Шаньси. Высшее командование приказало взять его во что бы то ни стало. Нашему полку приказано остаться там гарнизоном.

Сиракава попрежнему молчалив. Вчера ночью он сказал мне, что мечтает о Токио, видит его во сне. Рана на руке у него зажила. Он рассказал мне, что в восьмой дивизии коммунисты распропагандировали целый батальон. Но, к счастью, их выловили и расстреляли…

3 апреля 1938 года. В походе.

Ночью партизаны оторвали хвост нашей колонны. Уничтожили тринадцать грузовиков с солдатами. Они забрасывают нас гранатами. Они внезапно налетают и мгновенно рассеиваются. Интересно, где сейчас генерал Маеда (из военного министерства), воюет ли он тоже?

Из-за нападения партизан мы задерживаемся на весь день: надо сжечь трупы павших. Опять мы маршируем вместе с мертвецами, несем их урны в руках…

5 апреля 1938 года. В походе.

Мы медленно движемся вперед. День сегодня прошел спокойно. Рядом с нами урны с прахом павших… Это очень нервирует солдат. Да и мы, офицеры, не можем не думать все время о тех, кто уже убит, прах которых находится с нами. Прямо какой-то дьявольский марш мертвецов! Где-то я читал об этом. Да, вспомнил, — это в поэме Ногуци Нейсай:

«Мертвецы маршем возвращаются на родину…».

9 апреля 1938 года. Под Юаньпином.

Стоим уже сутки недалеко от города, ждем подкреплений. Китайцы устраивают вылазки. У нас уже значительные потери. Завтра должны подойти танки.

11 апреля 1938 года. Около Юаньпина.

Идет жестокий бой. В дело брошены свежие подкрепления вместе с танками. Подошли к самому городу. Вновь прибывшие части получили по две чашки саке для укрепления духа. Помнится, еще генерал Ноги перед штурмом Порт-Артура выдал своим солдатам из отряда «Белых Тасуки»[42] изрядное количество саке. Это совершенно правильно: подвыпивший солдат меньше думает о себе и больше злобится на противника.

Сейчас передышка. Мой взвод, как пострадавший, отведен в тыл для отдыха.

Надо признаться, китайцы научились драться. И все-таки у них с вооружением очень плохо, — как видно, не-хватает. Мы отбили у них одно орудие. Оно оказалось нашим. Значит, еще до этого они отбили его у какой-нибудь нашей части. Безобразие!

42

Отряд «Белых Тасуки» составлялся из отборных солдат разных дивизий.