Страница 23 из 141
Такие фигуры, как Салих Абдаллах, встречались нередко. Только год или два назад выступал другой дервиш со своей свитой в Дамаске. Они постригли себе бородку, зато носили густые усы, и на них вообще было неприятно смотреть: на плечах лежит клюка, на голове шапка из фетра с рогами, на которых висят колокольчики; были они подпоясаны веревкой, на которую повесили кости рогатого скота, одеты в белый войлок и шкуру, окрашенную хной, верхние зубы выбиты. А перед ними вышагивал барабанщик. Другим дервишам в насмешку должно было служить это шествие.
Стрижка бороды — признак сильнейшего унижения в мире; подлинных ученых, хранителей и толкователей закона божьего можно было узнать по их длинной бороде 75. Ханафитский нотариус по прозвищу «лягушка», пользующийся дурной славой из-за своих остроумных пасквильных стихов, так настроил однажды против себя знатных персон из каравана паломников, что ему на скорую руку обрезали бороду и водили его повсюду, лишенного признака достоинства. Через несколько дней он скончался от этого оскорбления76. Когда странствующие дервиши сбривали себе бороды, то все могли воспринимать это не только как акт самоунижения, но, пожалуй, думали также о бессовестном надругательстве над исламскими учеными и шариатом: предполагали, что они самоутверждались непристойными выступлениями и неприличной одеждой. Газан-хан однажды, как поговаривали, убедился в святости названного странствую щего дервиша: он натравил на него хищную кошку, тигра, которого дервиш сразу использовал как ручное скаковое животное и, таким образом, «завоевал уважение Газана». В Дамаске он еще раз показал по приказу правителя свой фокус. Там была птица страус, которая причинила много вреда, но была такая сильная, что никто не отваживался подойти к ней близко.
Такого склада были люди, против которых выступал Ибн Таймия. Что было в них от шарлатанства, что от одержимости и что от восторженного экстаза, пере хода в область сверхчувственного растворения в истине единого Бога, — мы никогда не сможем узнать. Во всяком случае, об этих людях были высокого мнения; эмиры и ученые-правоведы имели, конечно, для этого различные причины. В сирийских и египетских источниках есть частые ссылки на меры, принимаемые против таких одержимых суфиев. Так, в начале ноября 1359 года в Дамаске был провозглашен указ султана, который предписывал дервишам одеваться по-мусульмански, а не как волшебникам, а также отказываться сбривать бороду, брови и усы. Если все же этот за прет нарушался, они лишались права находиться на территории империи мамлюков. Дамасский хронист полагает, что нужно было бы намного энергичнее преследовать тех пьяниц и наркоманов77.
Из мускатной друзы пробивался аромат,
который скоро заполнил весь мир
Из глубокого моря судеб вышла жемчужина
и стала украшением короны и трона.
Из темной шахты появился на свет рубин,
который каждому кольцу давал лучи солнца.
«Тимур» — так назвало его провидение,
так как его тело должно было быть всегда железным.
Мать дала ему судьбу в качестве раба
и кормила его молоком разума.
Когда из колыбели он ступил на землю,
его темя уже коснулось высшей сферы...
Когда ему исполнилось двадцать лет,
его разум раскрыл ему суть вещей:
Страстно требовало теперь господствовать
его никогда более не утихающее желание1.
Хатифи (ум. 1521)
Зимой 1362-1363 гг. коменданту Хивы сообщили, что около шестидесяти рыскающих по стране всадников вместе с их сторонниками приближаются к его посту — правда, не с враждебными намерениями. Как только комендант узнал, кто были эти чужие, он сразу мобилизовал тысячу, так как предположил, что они владеют драгоценностями2. С мужеством отчаяния сражались застигнутые врасплох со значительно превосходящими силами гарнизона форта. После ужасающей бойни они отступили, но пятьдесят лошадей у них еще осталось. Была быстро сформирована поисковая разведгруппа, которая гналась за чужаками; те ускользнули с большим трудом на юг в степь. Из них, кроме обоих предводителей с их женами, спаслись около десяти способных носить оружие мужчин, и из этих немногих трое считали проигранным дело своих господ. Ночью, когда другие спали в изнеможении, они исчезли, лошадей они взяли с собой3.
Немного позже кучке блуждающих грозило новое несчастье. Они бежали к воде, а там наткнулись на клан туркменов, которые сразу обнажили мечи, чтобы отогнать непрошенных гостей. Один из обоих предводителей — это был Тимур — быстро спрятал свою жену в каком-то подземном амбаре4 для зерна и напал на готовых к бою туркменов. Но случилось так, что один из них узнал в нем своего старого соратника. Битва не состоялась: Тимура снабдили несколькими лошадьми, за которых он отдал драгоценный рубин и две соколиные шапки, унизанные жемчугом5. Знакомый с местностью туркмен проводил Тимура назад к его попутчикам, которые без него чувствовали себя в величайшей опасности. Лошадей, приобретенных при таких счастливых обстоятельствах, Тимур подарил эмиру Хусейну, другому предводителю, своему шурину. Наконец беглецы добрались до одного места, которое, казалось, было пригодно для продолжительного отдыха. Здесь они наткнулись, несмотря на обычную для зимы засуху, на достаточное количество воды, после того как немного покопали землю6. Однако надежда на покой не оправдалась. В степи ничто не происходит незамеченным. Али Бек, правитель на востоке Хорасана, получил сообщение от странствующих нищих. Он велел схватить Тимура и Хусейна и заключить в тюрьму в Махане, в местечке оазиса Мерв7.
И так как теперь перо, о котором говорится «засох его росчерк заранее предназначенного», в перечне дел того подлого преступника — Али Бека, изложило, что он когда-то должен будет подвергнут многократному наказанию и позорным образом уничтожен и что приносящая беду испорченность его деяний распространится также и на его свиту и погубит всех вместе в позоре и нищете, его злая судьба внушила ему призвать шестьдесят вооруженных всадников и напасть на эмира Хусейна и господина счастливых обстоятельств. Ничего не подозревающих схватили, потащили в Махан, заковали и заточили в темное подземелье, к ужасам которого добавились еще блохи в таком количестве, что напрасны были усилия справиться с ними голыми руками, Прежде чем найдена в ракушке жемчужина, достойная короля, она не может быть на зубце короны счастливого султана; и прежде чем сверкающий рубин не прорастет некоторое время в темнице горы, он не может достичь своей цели и находиться на поясе могущественного господина. Красная роза приобретает свой живительный аромат в тесноте почки, приятно пахнущая ракушка, закрытая в друзе, приобретает свой резкий аромат8.
У Али Бека было достаточно оснований смотреть на Хусейна и его людей с недоверием, так как Ху-сейн был внуком Казагана, уничтожившего однажды кровавого тирана Мавераннахра Газана и объединившего южную империю Чагатая под своим господством, которое он считал счастливым; сын Казагана Абдаллах, дядя Хусейна, добавил к этому наследству временно Хорезм9. В северо-восточных пограничных областях Хорасана — и естественно, также Хорезма — потомки Казагана не могли пользоваться хорошей репутацией; они, должно быть, пробудили воспоминания о нацеленных на юг экспансивных устремлениях Чагатаидов, от которых нужно было защищаться раз за разом почти столетие. Кого удивит нерадушный прием, который был уготован Хусейну и его сопровождающим в Хорезме и Махане?10