Страница 4 из 11
Долгое время нам у стойки парковщиков было совсем нечем заняться. Мы стояли первые несколько часов, расставив ступни на ширину плеч, сложив руки за спиной, как нас учили. Затем начали переминаться с ноги на ногу. Потом – украдкой переговариваться уголками ртов. После – вертеть головами и открыто болтать своими обычными голосами. Дальше мы начали отлучаться в подсобку и проверять, не звонил ли нам кто на сотовые телефоны. Хотя нет, Перри не отлучался: он не сходил со своего места и только качал головой, глядя на остальных.
– Мы ни черта не зарабатываем, – сказал Кит, размахивая сжатыми в кулаки руками взад-вперед и обращаясь к Перри, которого все почему-то уже воспринимали как лидера. Не только из-за возраста – хотя Перри и правда был на добрых пять лет старше каждого из нас; но было что-то в его спокойствии, в том, как мало суетилось его худое тело, какими белыми были его глаза и каким черным – лицо, и весь он был так чертовски спокоен и хладнокровен.
– Это первый день такой дерьмовый, Кит. Расслабься.
– Черт, мне нужны деньги. Мы получили полную зарплату за предыдущие две недели, но теперь мы на почасовой оплате с учетом чаевых, слышишь? В смысле, мы не видели еще ни единой машины, и…
– Подтянитесь. Чак идет.
И мы подтянулись. Но не только из-за Перри. У господина Дэниелса была невероятная президентская харизма. Я хотел работать у него. Мы все хотели. Он вышел из дверей вестибюля в порт-кошер (причудливое слово, означающее крытый подъезд, черт бы его побрал) и пошел вдоль нашего строя, называя каждого из нас по имени, словно старых приятелей. Но вдруг он остановился, будто что-то забыл, вернулся и встал перед нами на вымощенной плиткой площадке у входа, и струя мраморного фонтана мягко шелестела за его спиной в нише порт-кошера.
– Вроде кажется, мы слишком много народу набрали, да? Господа, мне неприятно это говорить, но, когда открывается гостиница, особенно такая роскошная, как наша, знаменитая своим сервисом, на первые несколько недель мы должны набирать чуть больше людей, чем нужно. Видите ли, люди приезжают сюда и хотят видеть сервис. Они действительно хотят видеть кучу сотрудников, стоящих вокруг и ничего не делающих. Печально, но это правда, поверьте. И это хорошо для службы регистрации, потому что они получают фиксированную зарплату, но гораздо труднее для людей, которые зависят от чаевых – как вы, например. Парни, я буду честен. Чтобы у нас появилась работа, потребуется некоторое время. Однако у нас уже забронированы ряд совещаний и вечеринок, разовых мероприятий, на которые будут съезжаться до ста пятидесяти автомобилей за раз. Так что мы ждем их с нетерпением. А сейчас я попрошу бухгалтера платить вам фиксированное жалованье, пока бизнес не начнет процветать. А он будет процветать, уж поверьте. Как вам это? Кроме того, в конце месяца мы будем выбирать капитана парковщиков из тех, кому это интересно и кто заслужит это. В качестве бонусов обещаем повышение почасового тарифа и смены в самые лучшие часы. Держитесь, господа. Кстати, вы выглядите потрясающе.
Он хлопнул Кита по плечу и пошел в гараж.
– Вот это дело! – сказал Перри, вновь сцепил руки в замок у себя за спиной и улыбнулся фонтану.
Перри был избран капитаном парковщиков единогласно.
Через месяц все прогнозы господина Дэниелса сбылись: работы прибавилось, гараж заполнился роскошными автомобилями, а наши карманы – чаевыми. Высшие слои нью-орлеанского общества тоже повысили наше благосостояние, устраивая в наших залах банкеты, балы и благотворительные мероприятия, вызывая чрезвычайный и непродолжительный приток трафика, а потом – шквал квитанций в конце вечеринки. Очень скоро нашим любимым гостем из высшего общества стал человек, которого мы между собой прозвали Генералом. Его привозили в канареечно-желтом «бентли», который невозможно было не заметить. Парковщик, стоявший во главе очереди, становился у борта машины, а швейцар открывал дверь. Генерал плохо слышал, плохо видел, его полосатый костюм пестрел и переливался военными наградами (отсюда и прозвище); он приподнимал подбородок и силился разглядеть сквозь свои катаракты того, кто был готов помочь ему. Его покрытая пятнами рука всегда сжимала стопку свежих липких двухдолларовых купюр. Парковщик вставал рядом с автомобилем, как будто намеревался поставить его (хотя шофер скорее позволил бы нам помочиться на свои туфли, чем прикоснуться к рычагам этого «бентли»). Генерал пристально смотрел на парковщика, бормотал что-то милитаристское и вытаскивал для него из пачки двухдолларовую купюру. Единственное, что мы должны были делать – это убедить Генерала, что мы ему помогаем; тогда нам перепадали чаевые. Нажать кнопку лифта, придержать дверь. Черт, просто сделать широкий жест рукой, как бы показывая ему дорогу – и получить двухдолларовую купюру. Он видел так хреново, что можно было семенить за ним, выполняя множество преувеличенно любезных и по сути бесполезных действий, а потом вернуться к остальным парковщикам с десятком свежих липких банкнот.
Не то чтобы наши карманы лопались от чаевых. Я открыл для себя одну неоспоримую истину: парковщик, независимо от места службы, – это работа на износ.
Представьте себе темный душный десятиэтажный гараж без лифта в Новом Орлеане, где летний зной лижет вашу шею толстым влажным языком, пока вы пробегаете десять пролетов вверх, потом проходите по десятому уровню, держа ключ над головой; пот стекает по рукам, вы жмете кнопку блокировки, и машина пищит, помогая вам себя отыскать. Садитесь в нее, весь мокрый, изучаете кнопки, включаете фары, кондиционер, включаете заднюю передачу, перебрасываете свою влажную руку за кожаный подголовник пассажирского кресла и сдаете назад, кондиционер только дует горячим воздухом в ваше потное лицо, быстро едете задним ходом, и тут – ГРЕБАНЫЙ ТОРМОЗ! – Кит на «порше» ломится со скоростью девяносто, шины визжат, а хип-хоп с пригородного железнодорожного вокзала сотрясает всю парковку до основания. Теперь вы потеете еще сильнее, но уже от страха, что чуть не стукнули друг о друга две машинки примерно по семьдесят пять тысяч долларов каждая, но кондиционер набирает обороты, и, кто знает, это же «мерседес-бенц» S500, пригонишь его в целости и сохранности – и все эти пот и страх могут и окупиться.
Шины визжат, я кручу руль с безумством маньяка и лечу по уровням так быстро, что желудок скачет вниз (и передняя часть машины тоже, прямо в бетон, но плевать – это внутренние и незаметные повреждения), пулей мчусь на прямых участках, врубив Вивальди на полную громкость, потому что под него моя сумасшедшая езда кажется красивой, и снова царапаю переднюю часть где-то на седьмом уровне – эта чертова машина постоянно поднимает зад, но не слышу царапины, только чувствую, потому что скрипки орут что есть мочи, и тут – ГРЕБАНЫЕ ТОРМОЗА! – встречаюсь бампер к бамперу с другой машиной. Мой «мерс» почти подминает под себя гигантский черный «Кадиллак Escalade», его фары жгут мне глаза, как свет в конце белого туннеля, в котором я чуть не умер. В кресле водителя сидит Перри, он смеется, указывая на меня. Я резко сдаю назад, и задняя часть «мерса» вплотную приближается к стене – может, был и удар, но не остается никаких следов, которые клиент заметит прежде, чем покинет отель. Перри останавливается рядом и опускает стекло.
– Мне доводилось ездить на таком. Еще когда я возил кирпич. Езжай туда, Томми, Зулу Крю уже сворачивают вечеринку, и Кит с Уолтером перехватывают все квитанции. Говнюк Уолтер хватает по три квитка за раз. Не с тем он связался.
Я трогаюсь с места, два автомобиля остаются в дюйме от меня, боковое зеркало «кадиллака» проходит прямо поверх моего «бенца», а затем я выжимаю газ в пол, шины взвизгивают, последний уровень прохожу уже на тридцати, затем снижаю до пяти, очень медленно выкатываюсь из темной парковки так внимательно и осторожно, что успеваю перехватить взгляд клиента, волнующегося за свой автомобиль.
– Прошу, сэр. Приятного вечера.
– Хм, – говорит он и проходит мимо.