Страница 3 из 11
Атмосфера была праздничной и невыносимо позитивной. Они впускали нас, отдел за отделом, и мы спешили вверх по лестнице, на которой выстроились руководители, рукоплескавшие и восхищавшиеся нами так, словно мы – святые-покровители Нью-Орлеана. Они бросали конфетти, хлопали нас по спине и вскрикивали в приливе благожелательности и радостного волнения. К тому моменту, как мы добрались до третьего этажа и вошли в большой банкетный зал, к лицу каждого из нас приклеилась широченная, удивительно искренняя улыбка. Эти улыбки не сходили с наших лиц и тогда, когда мы по очереди пожимали руку генеральному директору, на голове которого, ей-богу, красовался лавровый венок. Полагаю, это булла шутка.
– Я Чарльз Дэниелс. Пожалуйста, называйте меня Чак.
– Хорошо, Чак, – сказал Перри, стоявший передо мной, и подождал, пока господин Дэниелс выдаст ему позолоченный бейдж с именем «Перри».
Г-н Дэниелс потрудился приколоть нам бейджи собственноручно, по сути, благословляя нас. Но мы пребывали в таком щенячьем восторге, что запросто кинулись бы на колени перед ним и позволили ему приколоть этот бейдж к нашей плоти.
А потом был открыт бесплатный бар. Не знаю, откуда привезли ребят, готовивших отель к открытию, они явно были не местными. Я тоже приезжий, но я провел все детство в переездах, меняя города так часто, что приобрел полезный навык: ассимилироваться в любой новой культуре, неважно, в какой. В этом смысле я – оборотень. И в преддверии четвертой годовщины жизни в Луизиане (самого долгого срока моего пребывания на одном месте) – Новый Орлеан уже стал самым родным для меня городом за всю жизнь. А бесплатный бар был реверансом этому городу, которым движет алкоголь, и это было великолепно. В этом городе можно найти алкогольные напитки со скидками даже в рождественское утро. Нет, Рождество не заставало меня на улице Бурбон; в ту пору я не пил. Я был трезвенником все время, пока учился в колледже, и не брал в рот алкоголя с пятнадцати лет, с тех пор, как запивал школьные обеды вискарем «Джек Дэниелс» в своем подвале. Но бесплатный бар в Нью-Орлеане? У людей просто снесло крышу. У отдела обслуживания номеров голова шла кругом.
Теперь, когда стало известно, в какие отделы нас распределили, мы присоединились к вечеринке, чтобы получше узнать друг друга.
– К чертям этого генерального директора. В этом венке он похож на рабовладельца, – говорил Уолтер.
– Нее, – отвечал Перри, – Чак – мужик что надо. Ты вон радуйся, что тебе бесплатное бухло наливают, – и долго высасывал последние капли из своей бутылки «Хайнекен».
Все улыбались. Все были доброжелательны. На каждом красовался именной бейдж. Казалось, что все мы – одна большая сумасшедшая семейка, а открытие предстояло уже завтра. Мы все тут были единомышленниками, и каждый в этом банкетном зале после двух недель тренировки и двух зарплатных чеков, полученных ни за что, жаждал продемонстрировать свое мастерство настоящим постояльцам. К тому моменту нас привели в такое неистовство, что, если бы какой-нибудь настоящий гость отеля забрел на эту вечеринку, мы заобслуживали бы его до смерти, растерзали бы его, как голодные шакалы сервиса.
Отель этот стал для меня возможностью обрести дом и какое-то будущее. Он казался таким шикарным со всем этим постельным бельем, люстрами и липкой выпечкой. Отель был прекрасен, и я удостоился чести быть членом команды, готовившей его открытие. Именно в тот самый момент я понял, что вечная кочевая жизнь привела меня в эту точку пересечения переселенцев, этот дворец всего временного, где я мог теперь задержаться, позволить миру плыть мимо и вопреки всему ощутить почву под ногами. Я изучал господина Дэниелса, пока тот переходил от одной группы людей к другой, и всякий раз, когда он подходил к людям, те вежливо замолкали. Вот должность, которую мне хотелось занять. Вот какой жизнью я мог бы жить. И я отчетливо осознал (потому что именно это внушали нам на занятиях): если я буду работать преданно и достойно, приму близко к сердцу принципы пятизвездочного сервиса, искусство гостеприимства откроет мне свои тайны, и я найду себя в этой отрасли. Я хотел быть Королем. И главное – стать Королем было реально. В тот день я поклялся, что когда-нибудь стану генеральным директором собственной гостиницы.
На следующий день, когда открылся отель, это возбуждение перелилось через край и разбилось, как волна о берег. Но прежде, чем нам позволили пристать к первому гостю, мы должны были отсидеть всю церемонию открытия.
Вот что я заметил: как только гостиницы открываются, они уже не закрываются.
Я не имею в виду, что они не разоряются; конечно, так бывает. Но сам факт, что тот или иной отель перестает приносить прибыль, изумляет меня. Почему? В среднем себестоимость содержания номера и ежедневного приведения его в порядок колеблется между тридцатью и сорока долларами. Если вы платите меньше тридцати долларов в сутки в отеле или мотеле, держу пари, себестоимость содержания этого номера где-то около пяти долларов. Фу, сразу хочется принять душ. Причем дома. В эти сорок долларов входят моющие средства, электричество, почасовая заработная плата горничных, работников, обслуживающих мини-бары, администраторов за стойкой регистрации (и всех остальных сотрудников, необходимых для обслуживания номера), а также расходы на стирку постельного белья. Все. Сравните это со средней стоимостью номеров, и вы поймете, почему это прибыльный бизнес с давней историей, восходящей к Марии и Иосифу, которые нарвались на аншлаг в придорожной таверне, вынудивший бедного плотника с беременной женой устроиться на ночлег в яслях с грязными ослами.
Само слово «отель» было заимствовано из французского примерно в 1760 году. За океаном же «отель» означал не постоялый двор, а, напротив, большое правительственное здание, дом аристократа или любое место, где собирались люди, но не предлагался постой. В то время в Америке было полно грязных маленьких постоялых дворов и таверн, предлагавших ночлег путешественникам. Они же были грязными местными забегаловками. Монополия на алкоголь была благом, дарованным владельцам таверн в благодарность за приют для путешественников. И только когда Джордж Вашингтон пустился в первую за президентский срок поездку по своим новым владениям, на этих вертепах зажглись фонари. Чтобы выглядеть человеком из народа, Вашингтон отказывался от приглашений своих соратников и богатых друзей и кочевал от таверны к таверне, принюхиваясь к запахам в комнатах и хмуро глядя на кровати. Впервые в американской истории городским властям стало стыдно за свое отношение к путешественникам и их размещению. Страна объединялась и расширялась. С нашей гостиничной системой что-то надо было делать.
Поэтому в 1794 году какой-то осел открыл первый «отель» в Нью-Йорке – громадину на 137 номеров на Бродвее, прямо на Нижнем Манхэттене. Это было первое здание, построенное специально как «отель» – это слово стремительно вытесняла термины «постоялый двор» и «трактир», даже если темнокожие хозяева только писали «Hotel» поверх старых вывесок, но по-прежнему разливали клиентам дешевую выпивку и укладывали путников спать рядом друг с другом на грязном и кишащем клопами тряпье. Первые крупные отели разорялись или сгорали дотла, а иногда с ними происходило и то и другое. И только с развитием железнодорожного сообщения по всей Америке отели, большие и малые, начали процветать и обеспечивать работой людей вроде меня.
В общем, я имею в виду не то, что, раз уж отель открылся, он не обанкротится (или не сгорит дотла). А то, что, как только мы перерезаем ленточку и открываем двери фойе, они уже не закрываются. На самом деле мы просто снимаем цепочку, потому что на дверях гостиничных вестибюлей обычно не бывает замков. Три утра – открыто. Канун Рождества, три утра – открыто. Массовое отключение электричества – открыто. Мировая война (неважно какая) – открыто (только цены повыше).
Мэр любезно почтил своим присутствием церемонию открытия, прошел вдоль строя элегантно одетых сотрудников и пожал всем руки (или проделал замысловатые па – в зависимости от этнической принадлежности сотрудника). А затем стали входить посетители; и вот мы стоим – сияющие, гордые, готовые услужить. Местные хлынули в «зал бистро». Они прогуливались по фойе, будто по музею классического искусства, оставляя свежие отпечатки ладоней на стеклянных дверях, и потихоньку пачкали, затаптывали и портили безукоризненно чистую обстановку. Они опускали свои задницы в кресла, мяли кожу, царапали и гнули столовые приборы.