Причина смерти

– Нам известно, когда это произошло? – поинтересовался Дэнни, меняя лезвия скальпеля.

– Можно предположить, что сразу с наступлением темноты.

– Он не выглядит старым.

– Тридцать два.

Дэнни вгляделся в лицо Эддингса и опечалился.

– Помните те случаи, когда у нас оказываются дети? Или как тогда, с баскетболистом, который насмерть разбился во время тренировки в спортзале на прошлой неделе, – продолжал он, взглянув на меня. – Вас такое когда-нибудь выбивало из колеи?

– Я просто не могу себе этого позволить, – ответила я, продолжая делать записи. – Я обязана хорошо выполнять свою работу.

– Ну а когда закончите? – не отставал он.

– Это не закончится, Дэнни. Разбитое сердце уже не склеишь. Те, что прошли мимо нас здесь, останутся с нами навсегда.

– Потому, что мы никогда не сможем их забыть, – сказал он, вкладывая пакет в ведро для внутренностей и ставя его на пол рядом со мной. – По крайней мере, я не смогу.

– Если мы забудем о них, значит, что-то не в порядке с нами, – подытожила я.

Наконец из раздевалки вышел Рош; в защитной маске и бумажном халате он походил на астронавта, вышедшего в космическое пространство. Он старался держаться подальше от каталки, но поближе ко мне.

– Я заглянула в лодку. Что вы оттуда изъяли?

– Пистолет и бумажник. И то и другое у меня с собой. Вон там, в пакете. Сколько пар перчаток нужно надевать?

– А что насчет камеры, отснятой пленки?

– Все, что было в лодке, лежит в пакете. Похоже, вы надели больше, чем одну пару, – заметил он, склоняясь ближе и прижимаясь плечом ко мне.

– У меня – две, – ответила я, отодвигаясь.

– Наверно, мне стоит надеть еще одни перчатки.

– Они вон в том шкафу, – сказала я, расстегивая сырые боты Эддингса.

Оба гидрокостюма, нижний и верхний, пришлось вспарывать по швам скальпелем – полностью извлечь окоченевший труп иначе было невозможно. Тело, освобожденное от неопрена, выглядело розовым из-за длительного пребывания в холоде. Я сняла с него синие плавательные шорты, и мы с Дэнни, подняв тело, переложили его на стол. Нам пришлось силой распрямить окоченевшие руки, чтобы сделать еще несколько фотографий.

У Эддингса не было никаких ранений, за исключением нескольких старых шрамов, преимущественно на коленях. Но выявилась одна врожденная особенность – гипоспадия, то есть выход мочеиспускательного канала на нижней стороне пениса, а не в его центре. Этот небольшой дефект, должно быть, доставлял немало неудобств, когда он был мальчиком. Став мужчиной, он мог стесняться своей особенности и неохотно вступать в сексуальные отношения.

Что касалось профессиональной деятельности Теда Эддингса, он определенно не был ни стеснительным, ни пассивным. Наоборот, он производил впечатление уверенного в себе и очень обаятельного мужчины. Я ощущала его очарование, хотя меня поразить нелегко. Особенно репортеру. Вместе с тем я прекрасно понимала, что внешние проявления ничего не значат, когда двое остаются наедине друг с другом.

Прочь посторонние мысли!

Я не хотела думать о нем как о живом человеке, проводя измерения и делая пометки в диаграммах на рабочем планшете. Но какая-то часть сознания не соглашалась подчиняться воле, и память упорно возвращала меня к последней нашей встрече. Это было за неделю до Рождества. Я сидела спиной к двери в своем ричмондском офисе, сортируя слайды, и не слышала, как он вошел. Потом он заговорил, и я повернулась. Эддингс стоял в дверях с кустиком рождественского перца, густо усыпанным ярко-красными плодами.

– Не возражаете, если я войду? – спросил он. – Не тащиться же мне с этим в машину?

Я поздоровалась с ним, мысленно упрекнув своих подчиненных. Пропускать репортеров за закрытую пуленепробиваемую перегородку вестибюля без моего разрешения не разрешалось. Но мои коллеги, в особенности женская половина, питали к Эддингсу особые чувства. Он прошел от дверей к моему столу и поставил горшок на ковер. А потом улыбнулся так, что его лицо как будто осветилось.

– Должно ведь даже здесь быть что-то живое и веселое, – сказал он, глядя на меня своими голубыми глазами.

– Уж и не знаю, принимать ли ваше замечание на свой счет? – невольно рассмеялась я.

– Ну, что, перевернем?

Я снова увидела перед собой диаграмму и поняла, что Дэнни о чем-то спрашивает.

– Извини.

Он озабоченно посмотрел на меня. Тем временем Рош бродил по прозекторской с таким видом, словно впервые попал в морг, рассматривая содержимое стеклянных шкафов и то и дело посматривая на меня.

– Все нормально? – ненавязчиво поинтересовался Дэнни.

– Можно переворачивать, – ответила я.

Душа моя затрепетала, как огонек на ветру. В тот день на Эддингсе были поношенные брюки цвета хаки и черный свитер армейского образца. Мне очень хотелось бы вспомнить выражение его глаз. Может быть, уже тогда в них было что-то, предрекавшее его судьбу.

После долгого пребывания в реке тело было очень холодным на ощупь. Чем дальше, тем больше я ощущала непонятное беспокойство. Отсутствие первого коренного зуба указывало на вмешательство стоматолога. Эддингс поставил несколько очень дорогих фарфоровых коронок, а контактные линзы, зрительно увеличивая глаза, делали взгляд ярким и живым. Примечательно, что, когда под маску хлынула вода, уцелела только правая линза, и теперь его застывший взгляд был несколько асимметричен, отчего создавалось впечатление, будто на меня из-под полуопущенных век смотрят два разных человека.

Я практически закончила с внешним осмотром, но оставались еще инвазивные процедуры, необходимые в случаях, когда рассматривается вероятность насильственной смерти. В первую очередь требовалось исследовать сексуальные наклонности пациента. Столь очевидные знаки, как татуировки, указывающие на ту или иную ориентацию, встречались мне редко, а уж желающих добровольно поделиться со мной подробностями интимной жизни покойника не встречалось вообще. Впрочем, меня мало интересовало чужое мнение – я бы в любом случае искала свидетельства анальных сношений.

– Что вы ищете? – поинтересовался Рош, останавливаясь у меня за спиной.

– Проктит, анальные трещины, утолщение эпителия в результате травм, – ответила я, не прекращая работы.

– Значит, вы допускаете, что он – гей? – заключил Рош, выглядывая из-за моего плеча.

Дэнни залился краской, глаза его полыхнули злобой.

– Анальное кольцо, эпителий – не изменены, – ответила я, делая соответствующие пометки. – Другими словами, никаких травм, связанных с активным гомосексуальным поведением. А вам, детектив Рош, следовало бы отступить подальше, чтобы не мешать мне.

Я даже чувствовала его дыхание у себя на шее.

– Вы в курсе, что он часто бывал в том районе – брал интервью?

– Что за интервью? – поинтересовалась я. Детектив действовал мне на нервы.

– Не знаю.

– У кого он их брал?

– Прошлой осенью готовил материал о списанных кораблях. Возможно, капитан Грин рассказал бы больше.

– Я разговаривала с капитаном Грином совсем недавно, но он даже не упомянул ни о чем подобном.

– Материал вышел в «Вирджиниен пайлот» в октябре прошлого года… кажется, так. Ничего особенного. По-моему, он вынюхивал что-то еще.

– Например?

– Меня не спрашивайте. Я же не журналист, – резко отреагировал Рош, взглянув через стол на Дэнни. – Лично я их ненавижу, всю эту прессу. Лезут со своими дикими теориями и ничего не делают, чтобы их доказать. Этот парень такой же – один из ведущих репортеров, работал на «Ассошиэйтед пресс» и еще много на кого. По слухам, за девушками волочился только так, для видимости. Как говорится, картинка хороша, а за ней пустота. Ну, вы же понимаете, – добавил он с мерзкой ухмылкой.

Невероятно, но как же сильно он невзлюбил человека, с которым познакомился только сегодня.

– Откуда такая информация? – спросила я.

– Держу ухо востро.

– Дэнни, давай возьмем образцы волос и ногтей.

– Я, знаете ли, люблю послушать, что говорят на улице, – продолжал Рош, касаясь бедром моего бедра.