Страница 340 из 348
На восточном побережье континента был другой очаг литературного творчества. Здесь к XVIII в. существовала уже достаточно развитая литература на языке суахили, записанная арабской графикой. Содержание произведений целиком определялось влиянием мусульманских идей; значительное воздействие арабской литературы наблюдалось и в области форм и жанров. Вместе с тем для авторов этого региона характерно и определенное стремление расширить круг проблем, пусть даже в рамках привычных и ставших уже традиционными канонов мусульманской литературы. Но и в смысле формы суахилийская литература выработала уже собственную традицию; одним из самых ярких ее проявлений становится стихотворная форма утенди. Для суахилийской литературы XVIII в. был достаточно плодотворным, в это время созданы были некоторые из крупнейших произведений суахилийской классики.
Третьим крупным регионом, где существовала письменная литература, оставался в XVIII в. Западный и Центральный Судан. Здесь сохранялась письменная арабоязычная традиция, которая дала в XVII в. такие крупные исторические труды, как хроники «Тарих аль-Фатташ» и «Тарих ас-Судан». Жанр исторической хроники вообще занимает важное место среди дошедших до нас произведений, написанных в суданском регионе; здесь, как и в некоторых других жанрах, продолжалось развитие средневековой арабоязычной литературы. В XVIII в. была написана третья из арабоязычных суданских хроник, связанных с Томбукту — «Напоминание забывчивому относительно сообщений о царях черных». Хроники создавались не только на арабском, но и на местных африканских языках, в частности, на хауса.
Что касается прочих литературных произведений на языках хауса и фула, то, хотя в рассматриваемое время они, как правило, еще не были письменно зафиксированы, однако вне всякого сомнения общая культурная обстановка в странах Западного и Центрального Судана способствовала подготовке того подъема письменного литературного творчества на этих языках, который наступил в последние годы XVIII и в первой трети XIX в.
Наконец, в XVIII в. продолжалось формирование еще одной историко-культурной области — южноафриканской. Здесь в этот период в основном завершилась консолидация африканерской этнической общности, и на этой основе наблюдалось определенное оживление культурной жизни, включая и литературное творчество.
Таким образом, можно говорить об определенных успехах письменной литературы в названных регионах Африки в XVIII в., о формировании специфического культурного лица этих регионов и заметном вкладе их в общеафриканское художественно-литературное наследие.
*Глава первая*
ЮЖНОАФРИКАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА НА НИДЕРЛАНДСКОМ ЯЗЫКЕ
На протяжении всего XVIII в. язык африкаанс, возникший в Южной Африке в конце XVII в. на базе нидерландских (преимущественно голландских) диалектов, выступал главным образом в функции разговорной речи, тогда как в качестве письменно-литературного языка по-прежнему использовался нидерландский язык.
Южноафриканская литература на нидерландском языке продолжает в XVIII в. ту же линию развития, которая наметилась во второй половине XVII в., с началом ее раннего, так называемого «голландского» периода. Ей все еще присуща жанровая ограниченность и известная однотипность. Преобладает жанр мемуарно-описательной литературы, унаследовавший традицию создания дневников и журналов хроникально-документального характера (типа «Дневника» Яна ван Рибеека), регистрирующих жизнь и быт переселенцев «колонистов», осваивающих новые земли, внешние события и происшествия. Необычайная продуктивность этого жанра в условиях Южной Африки поддерживалась его практической необходимостью и жизненной актуальностью. Авторами этих дневников являются уже не официальные должностные лица типа Ван Рибеека, а «свободные бюргеры» — африканеры (уроженцы Южной Африки), привносящие в них специфический местный колорит и новую тематику.
Незаконное распределение земельных участков и монополизация морской торговли на Капе в начале XVIII в. вызвали массовые протесты и даже волнения среди свободных бюргеров. Душой этого движения был Адам Тас (1668—1722), автор сохранившегося в отрывках «Дневника» (1705—1706), в который он заносил события из своей личной жизни и эпизоды борьбы за права свободных бюргеров. Это бесспорно лучшее из произведений данного жанра в XVIII в. Автор бичует в нем бездушный бюрократизм должностных лиц, которых он изображает едко, саркастично. Неукротимая энергия автора и пылкий его темперамент воплощены в стиле и языке произведения. Перу Таса принадлежит также опубликованный в 1712 г. в Амстердаме памфлет «Контрадедукция» с резкой критикой деятельности губернатора на Капе.
В последней четверти XVIII в. также появляется ряд дневников, близких по стилю «Дневнику» Таса. Описанию экспедиции вглубь страны посвящены записки молодого африканера (бура) Питера Клуте (1756—1790), сопровождавшего в этом путешествии сына одного из губернаторов Капской провинции. Клуте любовно описывает в своем дневнике природу,
разнообразные занимательные приключения (уже частично на языке африкаанс). Определенное познавательное значение имеет также увлекательный «Отчет» о плаванье по реке Оранжевой уроженца Швеции Хендрика Викара, проведшего четыре года среди местных жителей. Следует упомянуть также дневники четырех братьев Ван Реенен, участвовавших порознь в экспедициях в глубь страны («в землю кафров», на Хроот Ривир, в Китовую бухту, в восточные области). Наибольшего внимания из них заслуживает дневник четвертого брата Дирка Хейсберта ван Реенена (1754—1828), обрисовавшего отчаянную борьбу переселенцев-буров за свое существование в годы наибольшего обострения их недовольства правлением Ост-Индской компании.
*Глава вторая*
ЭФИОПСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
XVIII в. в эфиопской истории был веком быстрого расцвета, а затем столь же скорого упадка Гондара, первой эфиопской столицы со времени крушения древнего Аксумского царства, основанной царем Василидом еще в 1636 г. До этого средневековая Эфиопия не знала крупных городов. Эфиопские цари большую часть года (сухой сезон) проводили в седле, объезжая со своим войском страну, собирая подати, усмиряя непокорных и демонстрируя свое присутствие и военную мощь всегда готовым отложиться вассалам. Центрами эфиопской книжности, культуры и искусства до основания Гондара были не города, а монастыри, в особенности же те из них, которые пользовались царским покровительством, получали богатые пожертвования и нередко служили царскими усыпальницами.
Отношения между царской властью и отдельными монастырями строились на том же феодальном принципе, что и отношения монарха и феодалов. Хотя формально эфиопская церковь еще с XIII в. считалась связанной навек заветом со времен Иекуно Амлака (1270 г.) со всей династией соломонидов, причем треть всех земель в государстве причиталась церкви, каждый царь должен был лично возобновлять этот завет своими, прежде всего земельными, пожертвованиями. И как в отношениях со своими вассалами царь, не полагаясь на гордых потомков знатных и богатых феодальных родов, старался окружить себя «новыми людьми», всецело обязанными своим высоким положением лично монарху, так и в отношениях с монастырями царь, не обходя своими щедротами древние и знаменитые обители, усиленно занимался возведением новых храмов и монастырей, в безусловной поддержке которых он мог быть уверен.
Этому принципу следовали и гондарские цари. Таким образом, в XVIII в. Гондар скоро становится городом со множеством церквей, которые строятся в подражание древним и знаменитым эфиопским храмам. Стремясь сосредоточить в своей столице все святыни христианской Эфиопии, гондарские цари создали невиданный дотоле в стране большой культурный центр, где под монаршим покровительством пышно расцвело духовное образование, книжность, музыкальное, поэтическое творчество, а также живопись и архитектура, для которых храмовое зодчество открывало большие возможности. Никогда прежде эфиопские храмы не строились так пышно и не расписывались так богато.