Операция «андраши»

Корнуэлл молчал,

— Значит, они смогут сами пробраться, Станко? — спросил Бора. — Одни?

— А что же? Раз у нас, троих, получилось, так получится и у других троих. Или четверых. Если они все надежные люди. И умеют двигаться быстро и без шума.

Бора сказал медленно:

— Но их семеро. Считая двух пленных.

В наступившей тишине Станко опустил глаза и сказал зло:

— Ты думаешь, я не провел бы семерых, если бы там могли пройти семеро?

Бора произнес вслух то, что думали они все:

— То есть семеро наших…

На этом они кончили. Корнуэлл уже даже не слушал. Они торопливо попрощались со Станко и его бойцами. И с Борой.

Он сжал руку Боры обеими руками:

— Дурак ты старый, Бора. Ну, чего ты от нас уходишь?

Но Бора покачал головой, глядя на их руки, сплетенные в пожатии.

— У тебя нет больше сил терпеть, Бора, так, что ли?

Бора отнял руку, шагнул вперед и стиснул его в неуклюжих объятиях. Маленький крючковатый нос Боры тыкался в его щеку, голос Боры бормотал бессмысленные слова.

Когда они начали подниматься в гору, он оглянулся. Те четверо уже вдалеке смотрели им вслед. Он увидел, как они помахали ему и скрылись за деревьями справа.

Корнуэлл повел их назад, в Бешеново. Они вновь поднялись по дороге к каменоломне и вскарабкались по склону среди молодых лиственниц. Тесной кучкой они вошли в лес на гребне. Он, Митя, Корнуэлл. И двое пленных.

Глава 17

В монастыре Корнуэлл развязал Андраши и девушку — без объяснений, молча, и так же молча связал пленных. Связал и вытолкнул в соседнюю комнату. Потом вернулся и сел, привалившись к стене, ни на кого не глядя.

Но Андраши тут же принялся снова доказывать, что им следует вернуться к реке, перебраться на другой берег, найти безопасное убежище. Они не мешали ему говорить. Том перехватил взгляд Мити и отвернулся. Он знал, о чем думает Митя. Он сам думал о том же.

Наверное, и Андраши об этом думает. Андраши просто тянет время. В надежде, что вдруг найдется какой-нибудь другой выход.

Но другого выхода не найдется.

Андраши и Митя заспорили, хотя спорить было не о чем. Митя говорил:

— Да, это правда. Спасая себя, мы вынуждены будем спасать и вас, таких людей, как вы. Это очевидно.

— Интересно, — говорил в ответ Андраши. — Ведь то, что им требуется от меня, — это, так сказать, вклад в будущее. Наука об атомах еще очень, очень молода.

Том сказал — просто чтобы сказать что-нибудь:

— То есть уже не для этой войны?

— О, возможно, я, кроме того, требуюсь им и для этой войны. — Андраши даже сумел усмехнуться. — У них есть выбор.

И тут вдруг он ясно понял, что ему хочется сказать, что ему хотелось сказать все это время.

— Правильно, — сказал он. — Выбор есть. Сейчас, верно? Вот здесь. — Он указал на соседнюю комнату. — В том, что касается этой войны, вопрос стоит так: вы или они, верно? Выигрыш или проигрыш. Спасем мы вас или спасем их?

— Вы можете взять их с собой.

— Нет. Теперь уже не можем. Андраши испробовал другую тактику:

— Тогда я обличу вас в убийстве. Сообщу вашим правительствам, что вы убийцы.

— Мы теперь все убийцы.

— Так, значит, можно спасти мир с помощью убийств?

— А как-нибудь иначе можно? Андраши зло посмотрел на него.

— Ах, так, значит, кровь за кровь? Вы, конечно, думаете о тех двух женщинах?

— Если хотите. Но это неважно.

Он не заметил, что Корнуэлл встал. Он даже не подобрал ноги, когда Корнуэлл, пошатываясь, прошел мимо. В трех шагах перед ним Андраши наклонялся вперед и размахивал руками. Ему почудилось, что Корнуэлл как будто вошел в соседнюю комнату.

— Это чудовищно!.. — кричал Андраши.

Но конец фразы утонул в ошеломляющем грохоте автоматной очереди.

Одна очередь. Еще одна. И тишина.

Они вскочили на ноги, но они не успели. Корнуэлл, спотыкаясь, прошел по двору мимо двери. Они увидели, как рука в хаки подняла автомат. Они увидели, как дернулось и вскинулось его тело, отброшенное назад пулями. Они увидели, как он упал навзничь на груду досок. Когда они подбежали к нему, у них недостало сил посмотреть на размозженную голову без лица.

Они стояли посреди двора, как смятые глиняные фигурки, А жизнь уходила от них, лишая их последних остатков достоинства, и самое их присутствие тут было грязным кощунством. Ничто не вторгалось в их тупое молчание, только где-то вдали с окутанных туманом деревьев падали капли росы — где-то там, в мире, который закрылся для них, живой частью которого они перестали быть. Минуты втаптывали их в землю, слагаясь в мертвую тяжесть пустых часов.

Они ушли оттуда.

Но они не могли оставить трупы валяться там. Им необходимо было потрогать их, осознать факт смерти. И перед тем, как уйти, они принудили себя стащить трупы в темный подвал — по очереди, за ноги, так что головы подпрыгивали и стучали на каменных ступеньках.

Андраши им не помогал. Но когда они кончили и поднялись наверх, он ждал их у лестницы, он кричал на них. И они тоже начали кричать, размахивая кулаками. Они бросились на него, оттеснили к стене, а он язвил их:

— Вы, вы двое, вы его заставили… — Слова звенели и впивались им в уши.

Том чувствовал судорожную боль при каждом вздохе. Его душила ненависть к этому человеку у стены. И ненависть выхлестнулась наружу.

— Вы, болтуны, печальники за человечество, свиньи, которые всегда выходят сухими из воды, меня тошнит от вас. — Митя ухватил его за локоть. Он вырвался. — Мы вас отсюда вытащим, не бойтесь. Мы с Митей. Мы вас вытащим. — Боль в груди не давала ему говорить. — И вы сможете снова болтать. Лить слюни по поводу ваших чертовых принципов. Принципы… А сделали вы хоть что-нибудь ради принципов? Ухнули ради них в дерьмо? Дрались за них? Взять бы да пристрелить вас на месте!

Митя тряс его за плечи. Он отступил от Андраши и опустил кулак, но Андраши все еще прижимался к стене — измученный старик с грязными седыми волосами. Он почувствовал, как ненависть иссякает в нем.

— Не тревожьтесь, вы еще поживете. Мы вас отсюда вытащим. Любой ценой. Хотите вы того или нет.

Потом они с Митей опять спустились к двери подвала и завалили ее обломками и щебнем.

А потом они пошли на юг — тупо, без надежды: двое сумасшедших, которые вели с собой еще двоих.

Они без оглядки бежали среди лиственниц вниз по южному склону. Когда начало смеркаться, последние деревья остались позади, и перед ними распростерлась бесконечная равнина Сриема.

Они вступили на эту равнину в последних отблесках угасшего дня и пошли через заброшенные пашни среди зеленоватых теней, сгущавшихся в серые, синие, фиолетовые сумерки. Они пытались найти старый длинный ров, по которому, говорил Станко, можно незаметно проскользнуть между Сушацем и Сишацем — двумя деревнями, стоящими над ним.

Теперь они шли так: впереди он, а позади Митя. Тут у них не было никакого укрытия, кроме вечерней тьмы. Они высматривали начало рва и не могли его найти. Где-то неподалеку в небе распустился цветок осветительной ракеты и закачался на своем парашюте. Они бросились на землю, но ничего больше не произошло. Он помнил наставления Станко: «Между Сушацем и Сишацем можно пройти только по рву. В любом другом месте вас увидят». Но он не мог отыскать ров, и им пришлось рискнуть. Вторая ракета вспыхнула гораздо ближе. Пригибаясь к земле, они бежали вперед, а ракеты висели справа и слеза.

Но почти уже у самого пустыря между деревнями он увидел роз, нырнул в него и услышал, как остальные трое спрыгнули за ним. В небе расцвела еще одна ракета — на этот раз почти прямо у них над головой. Они вжались в жидкую грязь, а пулеметы в Сушаце и Сишаце строчили по опушке леса, по склону, с которого они только что сбежали, по краям рва позади них. Он приподнялся и совсем близко увидел Сушац — плоские крыши рублеными ступенями уходили в черное небо. В Сушаце раскатилась еще одна очередь и оборвалась.