Прилив

— Может быть, она мертва, — невнятно, словно старик, пробормотал я.

Мы положили Фрэнки на дно катера. Из нее полилась вода. Затем кто-то стал делать ей искусственное дыхание «рот в рот».

— Там еще одна, — сказал я.

— Видим ее.

Я смутно осознавал, что они втаскивают кого-то через борт: Бьянку, с которой ручьями стекала вода. Но всю свою энергию я вложил во взгляд, устремленный на Фрэнки, страстно желая ей выжить. Пока все оборачивалось так, как и хотел Креспи.

Нет, не все. Но большей частью. Человек, который делал Фрэнки искусственное дыхание, распрямился. У него были большие черные усы. Он улыбался:

— Elle vit.

Что означало: она жива.

Я ощутил, как ширится моя собственная улыбка. Стоя на коленях, я покачивал голову Фрэнки. Ее дыхание овевало теплом мою щеку.

Она была жива, хотя все еще не приходила в сознание.

Двигатель длинно и пронзительно взвыл. Катер стоял у волнолома.

Мы вынесли Фрэнки из лодки и положили ее на набережную, соорудив из курток подушку. Бетон был горячим, от него пахло известью и пылью. Послышалась сирена — это примчалась машина «скорой помощи».

Теперь к делу приступили доктора. Они доставили Фрэнки в какой-то госпиталь, более чистый, чем госпитали Англии, с цветами на столике в приемном покое. Врач покачал головой и забормотал о рентгене. Фрэнки увезли.

— Черепно-мозговая травма, — сказал доктор. — В сосуде головного мозга образовался тромб.

«О Боже! — мысленно взмолился я. — Фрэнки!»

— Ее необходимо доставить в Монпелье, — добавил он. — Мы направим.

— Как скоро вам дадут знать?

Доктор пожал плечами.

— Трудно сказать. Не ранее чем через двадцать четыре часа.

— Где она?

— Ее готовят к транспортировке.

— Мне бы хотелось взглянуть на нее.

Доктор кивнул. Я последовал за ним через зеленые, пахнущие хлоркой коридоры. Люди, завидев мою влажную еще одежду и босые ноги, бросали на меня испуганные взгляды, словно я был бактерией.

Фрэнки лежала на каталке без сознания. Веснушки стали заметнее на ее лице, бледном, как воск. Она едва дышала. Ресницы ее касались щек.

— Постарайтесь не беспокоить, — сказал доктор. Голос его звучал малообещающе.

Моя улыбка, я знал, выглядела трещиной на лице. Я держал руку Фрэнки, теплую и живую, но безвольную.

— Желаю тебе удачи! — сказал я, обращаясь к Фрэнки, а не к доктору.

Стараясь сохранить в ладони оставленное Фрэнки тепло, я вышел из госпиталя в сухой пыльный ветер, который жег глаза, ослабляя зрение.

По дороге попался бар. Я зашел и выпил коньяка. «Ну, Креспи, — думал я. — Пришел твой конец».

Я втиснул монету в монетоприемник телефона-автомата, набрал номер Боннара, страхователя, и сказал ему, что работаю с Артуром Креспи.

— Большой сюрприз, — добавил я. — «Лаура» затонула.

— О, какая трагедия! — сказал Боннар. У него была манерно-медлительная речь марсельца. Даже по телефону можно было почувствовать запах сигарет и анисового ликера.

— Вы будете горой стоять за произведенное обследование?

— Надо же мне кормить детей.

А мой ребенок был на пути в Монпелье с закупоркой сосуда головного мозга.

— Вы сейчас в офисе?

— Нет, дома.

— Нам нужно встретиться.

— Разумеется, — согласился Боннар. — Кафе «Спорт». Столик возле кабины телефона-автомата.

Я повесил трубку.

Глава 32

Перед кафе остановился черный «мерседес». Стекло окошечка скользнуло вниз. Из машины выглянула Бьянка.

— Садись, — сказала она. — Где ты был?

Я молча сел в автомобиль.

— Куда?

— В центр города, — сказал я по-французски.

Бьянка медленно повела машину сквозь пыль, которую ветер сдувал с брезента строительных площадок.

— Как Фрэнки? — спросила она.

Я рассказал.

— Прости.

— В том нет твоей вины.

— Что касается моего отца, — голос Бьянки звучал сухо, словно мы едва были знакомы, — я рада поблагодарить вас.

— Я вас прошу! — столь же официально сказал я вновь по-французски. А затем положил свою руку на ее и добавил: — И благодарю вас за заботу о Фрэнки.

Бьянка пожала плечами.

— Это не доставило мне хлопот.

Мы проезжали под платанами сквера. Я сказал:

— Выйду здесь.

— А потом?

У меня на уме была одна идея, которая не имела ничего общего с «потом».

Я вышел из машины.

— Я буду на вилле, — сказала Бьянка.

Поблагодарив ее за то, что подбросила меня, я направился сквозь толпу к террасе кафе «Спорт». У человека, сидевшего за столиком возле кабинки телефона-автомата, был обычный сильный загар, «потертые» джинсы и кепочка с длинным козырьком, оттянутая на затылок. Перед ним стоял стакан анисового ликера. Я миновал столики, за которыми туристы и местные жители дышали вечерним воздухом, и сел рядом с ним. Он поднял глаза, посмотрел на мою одежду и улыбнулся той улыбкой, которую, видимо, годами вырабатывал перед зеркалом.

— Итак, — сказал Боннар. — Буль-буль-буль?

— Буль-буль.

Я улыбнулся ему в ответ, испытывая при этом ощущение, будто лицо мое приклеено к чужому черепу. Боннар носил золотой браслет, два золотых кольца и золотой «Роллекс», явно подлинный. Его медного цвета глупое лицо продолжало однообразно улыбаться.

— Для какой компании вы производили обследование судна? — спросил я.

Очки Боннара сползли на нос. Он поправил их. Его густые черные брови нависли над глазами.

— Эй, обождите-ка минуточку, — промолвил он.

И тогда я сказал, очень спокойно:

— Я провожу расследование о мошенническом затоплении «Поиссон де Аврил», а теперь и «Лауры», для лондонской компании «Ллойд».

Бокал, который Боннар сжимал в руке, с силой стукнулся о блюдце.

— Нет! — воскликнул он.

— Это не сон, — сказал я. — И перед вами не привидение. Это происходит с вами. Здесь. Сейчас. Семь человек погибло в результате ваших «обследований». Я обещаю вам снижение меры ответственности в случае чистосердечного признания.

— Но господин Креспи...

— У него свои проблемы. И он теперь не в том положении, чтобы покрывать вас. Обдумайте мое предложение.

На лбу Боннара, словно на бутылке «Краг», проступил пот. Он был слишком напуган, чтобы сохранить способность думать, но все же поднапрягся.

— Что вы подразумеваете под «снижением меры ответственности»? — наконец вымолвил Боннар.

И я понял, что он у меня в руках.

Боннар начал рассказывать. Спустя пять минут я попросил у бармена листок бумаги и подал ему. Он перечислил там всех, кого знал, и расписался.

Фамилия «Креспи» стояла во главе списка. Я сложил листок и сунул его в карман. Боннар уставился на кубик льда, лежащий на донышке бокала, словно это был прозрачный шар, через который он видел конец света. Я предоставил Боннара его раздумьям.

На площади, возле ларька с мороженым, стояло такси. Я сел в машину и попросил водителя отвезти меня на виллу «Окцитан».

Дворецкий впустил меня. В доме было холодно. Эхо звучало как-то по-иному, словно здание в еще большей степени опустело. Я поднялся наверх, принял душ, надел свежую рубашку и брюки и сунул в карман кассету с записью разговора патрона с Креспи, наложенного на песни Шарля Азнавура. Затем позвонил в аэропорт города Монпелье и заказал билет на самолет, через два часа вылетающий в Лондон.

Телефон находился в большой комнате. Она была затенена шторами, в ней было сумеречно, почти темно. Большая обнаженная натура над камином отливала синевой теней и золотом плоти. Я позвонил еще в офис Креспи в «ле Диг». И с английским акцентом сказал:

— С вами говорят от компании «Ллойд». У нас большая проблема с инспектором из ваших краев. Несомненно криминальная. Мы встречаемся завтра в полдень. В том же офисе, что и обычно. В случае затруднений звоните по этому номеру.

И я продиктовал номер рабочего телефона Мэри Эллен в Лондоне.

Едва я опустил трубку, как услышал: