Прилив

Согласно телефонному справочнику, агентство «Джотто» находилось в порту «Минимес».

Кроме меня, в квартире никого не было. Часы показывали десять. Уныние овладело мной, стоило лишь вспомнить, что мы с Фрэнки в размолвке и по какому поводу. С трудом передвигая ноги, я спустился вниз в поисках кофе: Фрэнки помогала слепой женщине наклеить ее фальшивые ресницы. Слепая доканывала свое старое сердце, начиная утро кофе с коньяком. Фрэнки искоса взглянула на меня своими удлиненными глазами и задрала нос.

— Твой дружок Жан-Клод — головорез, — сказал я.

— Ты сам затеял драку.

Уныние стало беспросветным, но я старался не обращать на это внимания и продолжил:

— Послушай меня. Он всегда при ноже. Вчера, когда я обнаружил его в доме Тибо, он пытался использовать нож против меня. Я не хочу, чтобы ты когда-либо виделась с ним впредь.

— О, — произнесла Фрэнки таким тоном, что стало совершенно ясно, что она думает о моих желаниях. — Ты надеешься, я поверю всему этому вздору?

— Да.

Пять лет назад, а именно, когда я покинул цирк «Кракен», Мэри Эллен показала мне спальню Фрэнки. Там была полка с альбомами для наклеивания разных вырезок. Альбомы ломились от газетных публикаций о морских подвигах Майкла Сэвиджа за предшествующее десятилетие.

Но то было пять лет назад.

— Я не верю ни единому твоему слову, — заявила Фрэнки. Лицо ее раскраснелось. — И знаешь почему? Потому, что я считаю: ты из ревности...

— Что?!

— Ты чертовски ревнив. Мамочка говорила. Она предвидела, что когда я начну встречаться с каким-нибудь парнем, когда я влюблюсь ты рассвирепеешь, так как это будет означать, что не ты уже центр мироздания, хотя, по сути, ты им никогда и не был. Мамочка говорила, что ты слишком много времени провел наедине с самим собой на своих яхтах, думая только о себе.

— Я вовсе не пытаюсь читать тебе нравоучения, — сказал я.

— О, пытаешься, и еще как.

Я сжал ее запястье.

— Послушай...

— Что ж, продолжай, — перебила Фрэнки. Глаза ее сверкали. — Поколоти меня. Отрешись от своих принципов.

Я отпустил ее руку.

— Благодарю, — сказала Фрэнки. — Кстати, кто указывал тебе, с кем гулять, когда ты был в моем возрасте?

Когда я был в ее возрасте, я уже вел свое собственное чартерное судно из Антигуа, и в течение двух лет никто не указывал мне, что делать.

Фрэнки с превосходством посмотрела на меня своими канадскими глазами и вышла из комнаты.

Слепую женщину звали Анни. «Молодежь всегда находится в состоянии влюбленности», — сказала она; ее незрячие зрачки беспомощно метались среди кошмарных накладных ресниц.

Я согласился, что, дескать, да, конечно, так оно и есть, и напомнил себе, что гнев — плохой советчик.

— Это все возраст, — сказала слепая Анни. — Она выйдет из него.

Я согласился, что да, конечно, она выйдет. Но в том-то и дело, что, как человек, любящий Фрэнки, я был очень встревожен: она слишком давно вышла из переходного возраста, чтобы теперь иметь шанс измениться.

Глава 8

Агентство «Джотто» занимало нижний этаж здания, которое выглядело так, словно было возведено на скорую руку буквально неделю назад человеком, который прежде проектировал оранжереи: сплошное стекло, за редким исключением, из темно-синего винила. Внутри помещения за виниловым письменным столом сидела сильно накрашенная блондинка. На виниловом кофейном столике лежали тонкие проспекты, рекламирующие страхование яхт на выгодных условиях. По виниловым стенам плавали лодки: яхты в основном и пара маленьких, должно быть каботажных, судна. «Securite en Mer», — гласила вывеска, что означало: "Безопасность на море с «Джотто».

Рекламные плакаты попахивали сплошным надувательством, низкими премиальными и сложными исками. Где-то за всем этим обычно находится брокер, связанный со страховой компанией, который рекламирует свой интеллект и надеется, что никто не вляпается в переделку. Если бы предстояла выплата, то путь в банк надолго затянулся бы разного рода увертками и софизмами. Лично я не стал бы страховать яхту, подобную «Аркансьелю», в таком месте.

Блондинка сказала, что брокер, вероятно, отлучился пообедать, и спросила, не подумал ли я о том, чтобы загодя договориться о встрече. Я сказал: «Нет», встал и прошествовал через офис в одну из внутренних комнат. Блондинка подняла трубку местного телефона и в два счета организовала мне встречу с господином Буффе.

У этого господина была стрижка «авианосец», очки в золотой оправе, сердечная улыбка и костюм из ткани наподобие мягкий твид. Он усадил меня в глубокое кожаное кресло, откинулся на спинку мягкого вращающегося стула и спросил, чем может быть полезен.

— У вас застрахована яхта под названием «Аркансьель»?

Господин Буффе еще шире заулыбался.

— Мы являемся звеном обширной страховой цепи по всей Европе, месье. Только на западе Франции мы застраховали двадцать шесть тысяч яхт. Я помогу вам, если это в моих силах. — Судя по глазам, он, несмотря на растянувшиеся в улыбке щеки, вовсе не намеревался этого делать. — Полагаю, у вас есть сертификат страховки?

У меня его не было.

— Я построил эту яхту, — сказал я и объяснил затруднения с доставкой судна и его оплатой. — И потому, в отсутствие господина Леду, я желаю сделать исковое заявление.

Теперь улыбка брокера смахивала на гримасу, как если бы он надкусил лимон:

— Страховка оформлена на имя господина Леду, а вы желаете сделать исковое заявление в свою собственную пользу?!

— Верно.

— Весьма сожалею, — отрезал Буффе, — но только сам господин Леду вправе сделать такое заявление. Мы не сможем помочь вам, пока от него не поступят соответствующие указания.

— А он не говорил с вами?

— Нет.

Брокер приподнял свои пухлые руки и привел в порядок стопку документов на столе, а затем ловко выудил один из них из этой стопки, словно сдающий в баккара незаметно достал карту из ботинка. Меня более не задерживали.

Удивляло не то, что брокер не имел намерения выплачивать страховку, а то, что Тибо не вошел с ним в контакт. Когда вы теряете квартиру или ваша яхта разбивается вдребезги, то, прежде всего, вы сноситесь со своим спонсором и со своим страхователем. Тибо по натуре вовсе не был скрытным.

Когда я вышел в приемную, возле здания остановился длинный «мерседес». Смуглый коренастый водитель открыл заднюю дверцу. Из машины вышли двое. Сначала первый, в бермудах с узором из цветов красного жасмина и с копной крашеных волос, блондин, покрытый бронзовым загаром. Он стрельнул глазами направо-налево и что-то сказал человеку на заднем сиденье «мерседеса». Тот тоже вышел. У него были черные, масляные волосы и красивое римское лицо, утяжеленное преуспеванием: щеки, хотя и едва заметно, уже начали сливаться с шеей. На нем был рыжевато-коричневый костюм в полоску. Водитель и блондин следовали непосредственно за ним. Он толкнул входную дверь, и вся компания вошла в офис.

Блондинка подняла глаза, и ее будто током ударило.

— Господин Креспи, — молвила она.

Тот на ходу одарил ее широкой механической улыбкой. Он и сопровождавшие его лица сразу же прошли во внутренний офис.

— Так это Креспи? — спросил я.

— Хозяин. — Блондинка порозовела и разволновалась. — Он наносит визит.

— А, — протянул я.

Хозяин, господин Креспи, был тем самым человеком, который вчера вечером находился в кокпите «Уайт Уинг». Это он не уступил ни дюйма, когда Бьянка провела «Аркансьель» буквально под носом у кеча. Мужчины, сопровождавшие Креспи, должно быть, служили у него секретарем и шофером, но выглядели они скорее как телохранители. Немного найдется страховых брокеров, которые чувствуют необходимость обзавестись телохранителями.

Когда я вернулся в Старый порт, часы показывали двенадцать и столики на мостовой были заполнены народом. Жерард стоял у двери, рот его то открывался, то закрывался, как у выброшенной на берег кефали.

— Что с тобой? — спросил я.