Век

— Карло, ты здесь? Ты здесь сейчас, Карло? Если это так, пожалуйста, поговори с нами. Мы ждем от тебя послания, Карло. Твоя мать здесь, и она хочет знать, все ли у тебе в порядке...

Тишина. Профессор Сальваторелли, проводивший спиритический сеанс в библиотеке виллы Фаусто в римском квартале Парноли, держал руки Нанды Монтекатини Спада на карточном столе. Глаза Нанды тоже были закрыты. Жалюзи на окнах были закрыты, пропуская слабые лучи неяркого зимнего солнца.

— Вы чувствуете что-нибудь? — прошептала Нанда, от волнения забывшая одно из правил профессора, запрещавшее разговоры во время сеанса.

— Карло, ты здесь? — повторил профессор. — Твоя мать так ждет, чтобы ты заговорил.

Нанда приоткрыла глаза посмотреть, что происходит, нарушая тем самым еще одно правило. Она увидела, как профессор напрягся, и почувствовала, что он крепко сжал ее руки. Потом он резко откинул голову и заговорил негромким фальцетом:

— Мама, это я, маленький Карло. Как ты, мама?

Нанда задрожала:

— О, дорогой мой, как хорошо слышать твой голос! У меня все хорошо, а как ты?

— Здесь холодно, так холодно...

— Милый, если бы я была с тобой, я бы согрела тебя... Радость моя, я так скучаю по тебе. А ты скучаешь по мне?

— Да, мамочка. Я по тебе очень скучаю. Здесь так одиноко... Мне не с кем играть здесь...

— Но тебе не страшно, милый?

— Нет, не страшно. Просто одиноко и холодно... Теперь я должен идти, мамочка. Я очень люблю тебя и скучаю по тебе.

— Я тоже по тебе скучаю, солнышко мое. А ты не можешь остаться? Не уходи пока.

— Нет, я должен идти. До свидания, до следующего раза.

— До свидания, мой дорогой. До свидания.

Молчание. Она открыла глаза. Как обычно, профессор Сальваторини начал медленно расслабляться. Потом внезапно осел в кресле и выпустил ее руки из своих. Она достала платок из кармана своего нарядного черного платья и вытерла глаза. Затем встала и открыла жалюзи.

— Контакт состоялся? — спросил профессор, открыв глаза и выпрямившись в кресле.

— Да, — вздохнула она, — это было прекрасно.

— Отлично. Я чувствовал, что контакт получится. Вибрации были правильные, ну и, конечно, то, что это была вторая годовщина его смерти, тоже оказалось благоприятным моментом. Как он?

— Так же, как в прошлый раз, — ответила она печально. — Ему холодно и скучно. Одиноко. Бедный Карло, мой бедный малыш.

— Успокойтесь, успокойтесь. — Профессор погладил ее по руке и поднялся с кресла. — Вы же знаете, дети любят жаловаться. Я уверен, что пока он не рассказывает нам о счастливых моментах своей жизни там, но он расскажет. Они всегда рассказывают. О Боже, я опаздываю! — Он взглянул на золотые карманные часы. — В три часа я встречаюсь с графиней Сфорца. Боюсь, что мне надо бежать...

Он поцеловал протянутую руку Нанды.

— Дорогой профессор, — улыбнулась она, — вы делаете меня такой счастливой. И такой несчастной.

— Ах, синьора, у вас нет причины печалиться. Ваш сын жив, только он живет в другом мире, в другом виде. И сознание этого должно радовать вас. Должен ли я прийти снова на следующей неделе в это же время?

— Да, если я сама первой не позову вас раньше. И помните: вы должны посылать счета моему отцу, а не мужу.

— Ну разумеется, синьора. Я никогда не забываю столь важную деталь.

Он придержал двери и склонился в легком поклоне, пока она не вышла из комнаты. Он проследовал за ней в центральный холл, отделанный белым мрамором. Вилла была построена в XIX веке, но после того как Фаусто приобрел ее в 1925 году, Нанда продала или отдала на хранение всю старинную мебель и переделала весь дом в сверхмодном стиле — арт деко. Теперь новые вещи смешались со стариной, слегка дисгармонируя с ней.

Она двинулась, чтобы проводить профессора до парадного входа, в это время двери распахнулись, и на пороге появился ее муж в черной фашистской форме.

— Фаусто! — воскликнула она, внутренне напрягаясь.

Он запер двери и прошел через холл, глядя на профессора Сальваторелли.

— Я ждала тебя только завтра...

— Понятно. Мне казалось, я говорил тебе, что не хочу видеть снова профессора Сальваторелли в моем доме.

— Дорогой, он просто нанес мне визит...

— Ты лжешь, Нанда.

Он положил пилотку на кресло и обернулся к профессору, который явно нервничал.

— Профессор, в новой Италии нет места для шарлатанов, наживающихся на предрассудках таких слабых женщин, как моя жена.

— Фаусто, прекрати!

— Заткнись! — рявкнул он, поворачиваясь к ней. Нанда разразилась слезами и побежала через холл к лестнице. Фаусто смотрел ей вслед, пока она не скрылась наверху, потом поглядел на профессора.

— Если я услышу, что вы опять надоедаете моей жене, я сделаю так, что вы никогда не сможете устраивать свои лжесеансы в Риме. Это понятно? — спокойно произнес он.

Профессор задрожал:

— Да, синьор Спада.

— А теперь убирайтесь.

— Да, синьор Спада. Извините.

Он пулей вылетел из дома.

Когда Фаусто вошел в спальню, Нанда лежала ничком на большой, покрытой черным лаком кровати и плакала. Спальня была овальной, ее высокие окна выходили во двор с садом, огороженным забором. Все в этой комнате — ковер, шторы, стены — было белого цвета. Только мебель, включая кровать, была черной, с инкрустацией в виде серебряных полосок. На туалетном столике стояли вставленные в рамки фотографии обоих их сыновей — Карло и Энрико.

— Безмозглая женщина, — он подошел к кровати, — неужели ты на самом деле думаешь, что этот шарлатан может разговаривать с Карло? Чертов Папа не может этого сделать, а этот траченный молью профессор может? Пошевели мозгами, Нанда. Господи, когда я на тебе женился, я ведь считал, что они у тебя имеются.

Она обернулась, и в ее покрасневших от слез глазах сверкнул гнев.

— А как он узнал о красных рукавичках? Он же не мог знать, что я подарила Карло на его четырехлетие красные рукавички, но он упомянул о них! Он сказал: «Мамочка, я скучаю по моим красным рукавичкам!» И игрушечный поезд, и миндальные леденцы — профессор назвал их!

— Дура, а ты не подумала, что он подкупает слуг? Или собирает сведения у друзей и родственников? Он прохвост, однако голова у него соображает. Он слушает, запоминает, потом скармливает тебе это, а ты веришь ему!

— Да, верю, потому что он возвращает мне сына!

— Карло мертв! — Он сорвался на крик. — Мертв! Никто не может возвратить мертвых! У нас есть Энрико. Почему ты должна разрушать свою жизнь из-за Карло! У тебя есть многое, ради чего стоит жить.

— Что? — воскликнула она с вызовом в голосе. — Ты? Мой замечательный, красивый муж, который насильно вливает касторку людям в глотки? Я думала, что вышла замуж за мужчину, а получилось, что мне достался безобразный хулиган!

Он влепил ей пощечину, потом другую, третью. Она съежилась и закричала.

— Глупая шлюха, — сказал он негромко и вышел из комнаты.

Нанда лежала на кровати минут пять, сотрясаясь от рыданий. Потом с трудом села, потирая щеку. Встала с постели, шатаясь, подошла к комоду с черно-серебряной инкрустацией, на котором стояла фотография Фаусто в фашистской форме, вставленная в серебряную рамку. Взяла ее в руки, на секунду задержала на ней взгляд, потом нежно поцеловала.

И вдруг со всей силой швырнула ее в другой конец комнаты. Фотография ударилась о стену и упала на пол среди осколков разбитого стекла.

Если что и могло считаться сердцем Рима, так это площадь Венеции — широкая и красивая, в центре которой стоял белый мраморный памятник Виктору Эммануилу II. По контрасту с ней палаццо Венеция казался строгим по стилю и рассматривался многими как один из самых прекрасных образцов архитектуры Возрождения. Построенный в 1455 году, этот дворец был в свое время резиденцией венецианского посла, теперь он стал резиденцией фашистского правительства. Уже приобретший скандальную известность балкон, с которого дуче произносил свои крикливые речи, находился в середине фасада дворца. Фаусто хорошо знал это здание, но никогда не был в кабинете Муссолини на втором этаже; поэтому, когда привратник ввел его туда, ожидание встречи с дуче могло сравниться лишь с его искренним благоговением перед ним.