Век

— Я говорил тебе, что ты увидишь здесь настоящий спектакль? — ухмыльнулся Фаусто, поглядывая на своего застенчивого брата. — Розина — не просто хозяйка борделя, она еще и импресарио. Ну, что скажешь?

Тони уставился на девиц, медленно раскачивающихся над его головой.

— Все это немного странно...

— Конечно. В этом-то и весь смак.

— И более чем отвратительно.

— Тогда сама жизнь отвратительна, так как это и есть жизнь, что бы ни говорили священники.

Тони отвел взгляд от трапеций.

— Ты поступил правильно, приведя меня сюда, — тихо произнес он.

Фаусто хлопнул его по спине:

— Конечно, правильно! Я должен был сделать это гораздо раньше... Посмотри, — он показал на пьяного мужчину во фраке, который пошатываясь вышел из одного из salles privées, — сенатор Бонкампаньи! Заведение посещает добрая половина нашего чертового сената...

— А отец? Он ходит сюда?

— Возможно, хотя я никогда здесь его не видел. Пойдем, я представлю тебя Розине... Она тебе понравится. Она такая величественная... Ты бы принял ее за герцогиню.

Схватив Тони за руку, он провел его через толпу к маленькому алькову за овальной комнатой. Негр в белом пиджаке стоял за стойкой бара, около стойки высокая женщина разговаривала со служанкой.

— Розина! — позвал ее Фаусто. — Посмотри, кого я привел вам, — это мой брат Тони!

Женщина повернулась. Она действительно выглядела очень величественной в отделанном кружевами шикарном вечернем платье от Пуаре и ожерелье из бриллиантов и жемчуга, в ее крашеных золотистых волосах гордо покачивалось черное перо. Розине было за шестьдесят, но лицо ее, сохранившее красоту благодаря хорошему массажу, храбро бросало вызов возрасту. К тому же она знала, как скрыть за искусным гримом неизбежные «гусиные лапки» вокруг глаз. Она улыбнулась и протянула руку Тони.

— Добро пожаловать, — сказала она низким мелодичным голосом. — Я много слышала о вас от милого Фаусто.

Тони, не зная, что делать, поцеловал ей руку.

— Какое прекрасное лицо, — продолжала Розина, коснувшись его щеки рукой с тщательным маникюром, — оно так похоже на твое лицо, Фаусто, правда, может быть, в нем больше утонченности. Но, конечно, по сравнению с Фаусто даже сатир на нашем потолке выглядит святым Франциском... Вы испуганы, молодой человек?

— Немного...

— Не надо бояться. Мы дадим вам Йоланду. Это очаровательное создание! Она приехала к нам два года назад из Пульи. Почти не имела опыта, за исключением нескольких незамысловатых любовных историй, но очень быстро развилась во всех отношениях. Селестина, приведи Йоланду, — обратилась она к служанке, — она в третьей комнате.

Селестина сделала книксен и быстро ушла. Розина собиралась сказать что-то Тони, но ее прервал вопль, донесшийся из овальной комнаты. Они повернулись и увидели, как сенатор Бонкомпаньи налетел на высокую пальму, росшую в кадке из голубого фарфора. Сенатор повалился на спину и радостно икал, уставившись в потолок. Розина нахмурилась.

— Сенатор, как всегда, перебрал. Хотя человек, состоящий в родстве с половиной римской знати, должен, казалось бы, уметь пить шампанское.

Она приказала бармену помочь сенатору подняться на ноги. Между тем Тони разглядывал редкой красоты девушку в белом платье, которую Селестина вывела из комнаты номер три.

— Это Йоланда, — шепнул Фаусто, — лучшая проститутка в этом борделе. Она тебе нравится?

Тони, пораженный ее красотой, кивнул. Спустившись вниз, девушка подошла к ним.

— Это Йоланда, — сказала Розина. — Йоланда, дорогая, это брат Фаусто — Тони.

— Он у нас девственник, — предупредил Фаусто. — Доставь ему счастье...

Проститутку Анджелину привели в восторг сильное молодое тело Фаусто и его юная страсть, которая была упоительно грубой по сравнению с неуклюжей суетливостью большинства ее клиентов среднего возраста. Даже запах его пота нравился ей. Она обхватила ногами его талию, ощущая острое мучительное желание. Когда все кончилось, она сказала:

— Неправильно получать деньги за такое наслаждение.

Фаусто рассмеялся и оделся. Около двери прислушался, но ничего не услышал. Он оперся на перила балюстрады и стал ждать. Пианист внизу начал наигрывать мелодию «Кленовый лист». Спустя десять минут дверь открылась, и Тони вышел на галерею. Его лицо было бледнее обычного.

— Ну? — спросил Фаусто. — Тебе понравилось?

Тони не сказал ни слова. Он пошел вниз по ступеням, Фаусто последовал за ним. Когда они вышли на улицу и взяли велосипеды, Фаусто не выдержал.

— У тебя должна быть хоть какая-то реакция! — выпалил он.

— Что, по-твоему, я должен сказать? — рассердился Тони. — Да, мне понравилось это! Теперь тебе стало легче?

— Хочешь прийти сюда еще раз завтра вечером?

Тони не ответил. Он сел на велосипед и поехал к дому.

На следующее утро он объявил матери, что решил принять сан священника.

ГЛАВА 20

Лорна и Барбара Декстер, пятнадцати и тринадцати лет соответственно, стояли в дверях танцевального зала и наблюдали за танцующими с нескрываемым любопытством, свойственным юности. Люсиль преуспела в своих планах: ее городской дом на перекрестке Семьдесят третьей улицы и Пятой авеню стал достопримечательностью, а ее званые вечера вошли в моду. Правда, реализуя свои планы, она потратила буквально миллионы, но приобретения были значительными. Вкус у нее был безошибочный, а обстановка в доме первоклассная. На стенах танцевального зала, освещенного великолепной хрустальной люстрой, висели портреты графа и графини Дерби в полный рост кисти Лоренса[45], что давало танцующим возможность ощутить себя почти что накоротке с досточтимой английской аристократкой. Но среди танцующих можно было увидеть и здравствующих титулованных особ, включая двух виконтов и целую россыпь баронетов. Люсиль, может, и была выскочкой, но умела добиваться своего.

— Обладает ли отец привилегией убедиться в том, что уроки танцев, за которые он платит, приносят свои плоды?

Лорна улыбнулась, увидев отца:

— Я так надеялась, что кто-нибудь пригласит меня!

— Ты же знаешь, что ты неофициальная гостья. А кроме того, ты должна сейчас делать уроки.

— О, папочка, я уже сделала их.

Они закружились в вальсе, смешавшись с толпой. Оба выглядели чудесно: Лорна в своем белом платье и стройный Виктор с висками, тронутыми сединой.

— Ты очень красивая, Лорни, — назвал он ее домашним уменьшительным именем.

— Спасибо, папа! Ты считаешь, я смогу разбивать сердца?

— Без сомнения. У тебя будет возможность проверить свое очарование на твоих римских кузенах в следующем месяце.

Ее глаза сверкнули.

— Мы едем в Рим?

— Да. Мой брат и княгиня Сильвия женятся. Наконец-то.

Лорна хихикнула:

— Дядя Франко, наверное, ужасно безнравственный. Не могу дождаться, когда увижу его. Я думаю, это просто отлично, когда в семье есть кто-то безнравственный. Мы всеедем в Рим?

— Да.

— И мама тоже?

— Да.

Она помолчала секунду. Потом робко спросила:

— Вы будете ссориться с мамой?

Виктор поморщился. Вальс кончился, и звуки быстрого фокстрота избавили его от необходимости отвечать на вопрос.

Он ушел с вечера незадолго до полуночи, вышел через дверь, выходящую на Семьдесят третью улицу, сел в свой лимузин «Грейт Эрроу» и велел шоферу Клоду везти его на Пятьдесят четвертую улицу. Как все американцы, Виктор был помешан на автомобилях, и эта великолепная машина была одной из его радостей в жизни. Сейчас он сидел на кожаном сиденье, а Клод вез его к дому, расположенному между Медисон и Пятой авеню. Когда они доехали до места, Виктор вышел из машины и приказал шоферу заехать за ним через час. Он отпер парадную дверь своим ключом, поднялся на второй этаж, зашел в спальню и включил свет. Джулия Ломбардини повернулась в постели и зевнула:

— Как вечер?

Он присел на кровать, обнял ее и начал целовать: