Век

— Ты еще мне угрожаешь?! — заорал Гроссман.

— Я только от тебя защищаюсь. Я ошибся, наняв тебя, и я порываю с тобой. Между прочим, я сказал в союзе, что я больше не причиню им хлопот, и я так и сделаю. — Он встал. — Эти показания лежат в сейфе моего адвоката и будут оставаться там. Но на случай, если со мной что-нибудь произойдет, у него есть распоряжение передать бумаги окружному прокурору. Так что не выдумывайте ничего, о'кей?

Он взглянул на «Лезвие» и «Телячью отбивную». Потом пошел к двери:

— Пока, Джерри.

Он открыл дверь, чтобы выйти.

— Фельдман. — Голос Гроссмана стал мягким.

Эйб обернулся, чтобы посмотреть на него.

— Что?

— Ты делаешь большую ошибку.

Маленькие глазки сверлили его. На мгновение по телу Эйба поползли мурашки. Но он вышел из офиса, закрыв за собой дверь.

Когда он вернулся к себе в кабинет, там его поджидала Габриэлла.

— Ну, что? — спросила она.

Она стояла у окна и смотрела вниз на Седьмую авеню. Он подошел и поцеловал ее.

— Он не был в восторге, но, когда я предъявил копии своих показаний, ему нечего было сказать. Так что теперь мы расстались с шайкой, а в «Саммит» придут профсоюзники.

— Слава Богу. Ты что, жалеешь?

— Скорее, нет. Наверное, я плевал против ветра. Какого черта? Мы же все равно останемся лучшими на Седьмой авеню, даже без этого преимущества перед конкурентами. Может быть, ты и есть мое преимущество? — Он улыбнулся. Видишь? Это ты меня обратила в проклятого бойскаута.

— Тебе еще придется через многое пройти, но ты уже удостоен Большого Почетного знака за то, что взял Риту Альварес обратно на работу. Ох, Эйб, я рада, по-настоящему. И я тобой горжусь. Тебе потребовалась выдержка, чтобы все это довести до конца.

— Выдержка? — Он сел за стол. — А как насчет дела Сида Кона?

Она вначале промолчала. Потом подошла к нему сзади и положила свои руки ему на плечи.

— Я о многом передумала с тех пор, как ты рассказал мне о Гроссмане. Теперь, когда мы связались с профсоюзом, нам придется стать еще более конкурентоспособными. И мне, пожалуй, придется поработать над моделями для линии по выпуску дешевой одежды. Я, наверное, вплотную займусь готовой одеждой, потому что большие деньги идут именно оттуда.

— Зачем это делать? Ведь вся идея заключалась в том, чтобы победить парижские дома моды на их поле, чего мы и добились.

— Но ведь они теперь все равно составляют нам серьезную конкуренцию. Одно дело, когда восемь лет назад Париж был вне игры, но сейчас он перешел в нападение. Я могу заниматься и моделями высокой моды, но сколько платьев я смогу продать по своим ценам? Я хочу разработать модель платья за двадцать долларов и продать десять тысяч таких экземпляров, вместо того чтобы продавать двадцать двухсотдолларовых костюмов. — Она прижалась к нему всем телом и открыла альбом, который положила на его стол. — Посмотри на этот набросок. Видишь? Это — для девушки из колледжа. Без выдумок, простое, очень женственное, и ты можешь назначить цену даже ниже двадцати долларов.

Он внимательно изучал рисунок.

— Что скажешь?

— Мне нравится это платье. Оно мне очень нравится. Но зачем снижать цену на изделия, которые связаны с твоим именем? Мы потратили целое состояние, чтобы сделать имя «Габриэлла» синонимом качества товаров...

— Тогда не ставь мое имя. Но позволь мне заняться этими разработками. Пожалуйста, Эйб. Я хочу это делать.

— Почему?

— Потому что я — твоя жена, я люблю тебя и хочу, чтобы «Саммит» победил в этом соревновании честно, без форы.

Он посмотрел на нее:

— Ты именно этого хочешь?

— Да, я хочу именно этого.

— Ну, тогда принимайся за дело. Я потому на тебе и женился, чтобы кто-нибудь еще на стороне не смог нанять тебя. Кстати, я тебе не говорил сегодня, что я схожу с ума по тебе?

— Нет, ты уже мне это показал тем, что отделался от Гроссмана. — Она обняла его и поцеловала. — Спасибо, любимый, — сказала она, — ты удивительный человек.

В каталоге этой модели был присвоен номер 23—14, и она стала классикой. Когда платья этой модели в августе появились в магазинах, да еще пяти разных цветов и по цене 19,95 доллара, их мгновенно расхватали. «Саммит» едва успевал выполнять повторные заказы: модель 23—14 была волшебной. Ее милая простота привлекала девушек, обновлявших свой гардероб для колледжа. И в памятный день 23 августа 1950 года от восточного до западного побережья Штатов было продано восемнадцать тысяч семьсот сорок три платья этой модели. По мнению Эйба, это была модель, которая пользовалась самым большим спросом за всю историю «Саммита», и чтобы отблагодарить свою жену, он купил ей бриллиантовую брошь от Картье.

Кроме того, он устроил коктейль, чтобы отметить не только успех новой модели, но и открытие своего пентхауза, обставленного мебелью по эскизам Габриэллы, куда она, Ник и он переехали в июле того же года. Эйб предоставил ей карт-бланш, и она истратила целое состояние на оборудование нового жилища. Когда же в тот сентябрьский вечер гости толпой обрушились на пентхауз, жадно разглядывая картины, ткани, произведения античного искусства, каждый из них отметил, что деньги были вложены с умом.

— Это сказочно, — сказала Милли Декстер, взяв «мартини» с подноса у одного из дюжины нанятых официантов. — Но мне интересно, почему она решила нас пригласить?

— Видимо, для того, чтобы утереть мне нос своими достижениями, — сказал Дрю Декстер, который за шестнадцать лет ни разу не встретился и не поговорил со своей племянницей.

— У нее есть много таких достижений, которыми можно утереть нос, — ответила его жена. — Кто бы мог подумать, что та толстая маленькая девочка станет самой «Габриэллой»? Тебе завидно?

Дрю метнул на нее быстрый взгляд:

— Думаешь, я опущусь до этого?

— Я знаю, каков ты на самом деле.

— Ошибаешься. И, ради Бога, не напивайся. Мне бы меньше всего хотелось, чтобы она видела тебя пьяной.

— О-о, заткнись!

Габриэлла была ослепительна в своем черно-белом платье для коктейлей с новой бриллиантовой брошью. Встречая гостей, она подумала: «Я — сумасшедшая или я самая счастливая женщина в мире? Нет, я не сошла с ума. Я на самом деле самая счастливая женщина в мире. У меня есть любимый человек, мужчина, которого я люблю, сын, которого я люблю, работа, которую я люблю...»

В мыслях она перенеслась на десять лет назад. Ник, ее первая любовь, был ее мучительным воспоминанием, но таким, которое постепенно, со временем стирается. «Такой и должна быть жизнь, — думала она. — Каждый человек, который приходит в твою жизнь, оставляет о себе или хорошую память, как Ник, или плохую, как дядя Дрю... и разве он не завидует? Отлично! Пусть проглотит пилюлю... Поколения сменяются, и каждое оставляет своим детям наследие, как дед оставил свое моей матери, как мама оставила мне, и теперь я оставлю Нику... Все катится и катится, целый океан времени, жизни и смерти, любви и ненависти, войны и мира, успеха и неудач... Но самое лучшее — это любовь; и как я люблю Эйба! И как теперь смешно вспомнить, что я чуть не ударила его, когда встретила впервые».

— Чему ты улыбаешься? — спросил джентльмен, о котором она думала, подходя к ней и целуя ее. — Ты выглядишь прямо как Чеширский кот.

— Я как раз думала о тебе. А это всегда доставляет мне удовольствие и заставляет улыбаться. Все довольны?

— Все. Они прохаживаются по подносам с закусками. У нас хватит закусок?

— Вполне достаточно, но я все же пойду проверю.

Она направилась в кухню, а он вышел на террасу. Молодой официант, носивший поднос с шариками из мяса крабов, постоянно поглядывал на Эйба, так же, как и тот на него. «Пока нет, еще не время», — думал официант.

Габриэлла превратила террасу в фантастический сад под открытым небом с деревьями, кустами и цветами в горшках, расставленными повсюду, с белой кованой мебелью, с небольшим фонтанчиком и со всем остальным, как бы завернутым в подарочную обертку самого красивого в мире вида на город. Сейчас терраса была переполнена гостями. Эйб кружил между ними, поддерживая разговор на общие темы с людьми, не связанными с бизнесом, и обсуждая деловые вопросы с коллегами. «Король и королева Седьмой авеню, — думал он. — Я и Габриэлла, король и королева...»