Страница 23 из 88
до того увлекся им, что, забывая о проходящей публике, далеко не вполголоса напевал:
«Мене ждуть праведниці, а тебе, Палажко, на горі семінаристи ждуть, дондеже» и проч.
Случилось мне за короткое время моего знакомства с Тарасом Григорьевичем быть с
ним вместе на одном семейном обеде, а в другой раз на скромном гуляньи на Оболони близ
Почайны. Радушнейший хозяин, пригласивший Тараса Григорьевича на обед, пожелал
выдержать все предковские церемонии угощений, поэтому пили «стукания» настоящей
запеканки на калгане и баддяне, пили до борщу и после борщу, пили потому, что рыба в
воде плавала, и потому, что она воду любила, полоскали зубы и на потуху пили. День был
нестерпимо жаркий, в комнате — духота; к концу обеда Тарас Григорьевич, видимо,
ослабел. Когда потом замужняя дочь хозяина села за фортепьян и под аккомпаниман его
запела общеупотребительные тогда «Віють вітри» и «Їхав козак за Дунай» (изданий
народных песен с музыкою тогда совсем еще не было), он стал непринужденно и с
некоторым раздражением высказывать свое неодобрение всему этому наследию гр. Сарти и
других италианско-малорусских композиторов... Совсем иначе прошло чаепитие, на
Почайне, устроенное молодыми почитателями таланта Шевченка из /49/ чиновничьего и
педагогического кружков. Компания была небольшая; собрались люди близкие; пили чай,
расположившись на траве, и вели беседу о прелестях киевской природы и Украйны вообще,
о минувших временах, о богатстве народной поэзии, о необходимости собирать памятники
народного творчества и пр., и пр. Ничего лишнего не было ни в речах, ни в угощении; вечер
прошел живо и закончился общим удовольствием. Дорогой наш гость был сначала задумчив
и молчалив; потом мало-помалу разговорился, восхищался Днепром, Почайной, видом
Киева, Андреевской церкви, Щекавицы, а когда солнце скрылось за горами, легкий туман
пошел по Оболонью и вверху на чистом небе стали показываться то там, то сям ярко
светившиеся звезды, Шевченко, стоя лицом к западу, своим чистым, серебристым, чуть-чуть
дрожавшим голосом запел свою любимую песню «Ой ізійди, зійди, ти вечірняя зіронько...»
И пел он с таким одушевлением, с таким глубоким чувством, что звуки этой песни и теперь,
спустя 26 лет, отдаются в моих ушах. Воздух постепенно свежел; август давал себя знать, и
мы поспешили по домам.
Отъезд Шевченка из Киева в Петербург последовал так скоро и неожиданно, что я не
мог ни проститься с ним, ни проводить его. Из Петербурга он прислал мне свою
46
фотографию, снятую Гудовским, и два экземпляра вышедшего тогда «Кобзаря». Другой
экземпляр он просил меня передать проф. Н. Д. Иванишеву, его, так сказать, сослуживцу по
комиссии для разбора древних актов. Покойный Иванишев, рядом с которым я квартировал,
принял подарок Шевченка с обычным своим зоильством, по которому он ради красного
словца не щадил иногда и родного отца.
— А, это наш славный поэт! Скажите, какую толстую книгу написал. Видно, там
недаром его фухтелями угощали...
Я не возражал многоученому профессору, зная довольно уже его натуру и то, что за
этими язвительными словами у него скрываются самые верные о людях суждения, которых
он, однако, в большей части не имел привычки высказывать.
Прошло более полутора года; я готовился начать семейную жизнь. В это именно время
привезли в Киев покойного уже Шевченка. Мне было тогда не до похорон и не до проводов;
я едва мог побывать на отпевании и проводить гроб до парохода. Оттого и воспоминаний у
меня об этом времени осталось немного. Были у меня В. Г. Шевченко и художник
Честаховский в ту пору, когда гроб покойного остановлен был за Днепром, и толковали со
мною и братом о каких-то затруднениях, представившихся для провоза тела чрез Киев, и о
месте погребения, которое окончательно избрали близ Канева. Не помню, сколько дней гроб
Шевченка простоял в Киеве, но при провозе его по набережному шоссе из-за Днепра к
церкви Рождества Христова и обратно к пароходу собирались огромные массы народа, да и
вообще в те дни в Киеве было значительное оживление и возбуждение в некоторых
кружках. При отпевании церковь была переполнена, Александровская улица запружена
самою разнообразною публикою. Нигде, кажется, нет населения столько любопытного и
охочего до зрелищ, как в Киеве...
Незадолго до привоза тела Шевченка в Киев пришлось мне проехать на родину и быть в
последний раз у о. Григория и Ксении Прокопиевны Кошицовых. Дошла и туда весть о
смерти жившего не-/50/когда у них Тараса и о том, как чествовали его по смерти. О.
Григорий и теперь не мог признать в своем бывшем наймите какого-то бессмертного поэта и
судил об нем только по воспоминаниям, как о простом работнике.
После распродажи имущества Т. Г. Шевченка переслан был мне из Петербурга летний
парусинный костюм его, который и доселе хранится у меня.
Ф. Г. Лебединцев
МИМОЛЕТНОЕ ЗНАКОМСТВО МОЕ С Т. Г. ШЕВЧЕНКОМ И МОИ ОБ НЕМ ВОСПОМИНАНИЯ
(С. 43 — 50)
Впервые опубликовано под псевдонимом Ф. Лобода в ж. «Киевская старина» (1887. — № 11. — С. 563
— 577). Печатается по первой публикации.
Лебединцев Феофан Гаврилович (лит. псевдоним Ф. Лобода; 1828 — 1888) — украинский историк,
издатель и редактор ж. «Киевская старина» (1882 — 1887), опубликовал ряд исследовательских и
документальных материалов о поэте.
Не вспоминал он и о... сестре Катерине... — О сестре Катерине Шевченко с большой теплотой
вспоминал в повести «Княгиня».
...его блуканье... от отчима к старшей сестре... — Здесь ошибка; нужно «от мачехи».
...о портрете генерала, проданном им на вывеску... — Этот вымысел (ходячий анекдот, кем-то
отнесенный к Шевченко) повторяло несколько мемуаристов, в частности П. Мартос. П. Селецкий и др. С
47
действительными обстоятельствами выкупа Шевченко из крепостных он не имеет ничего общего. По
свидетельству Н. Костома-/473/рова и М. Лазаревского, Шевченко решительно его отрицал. О том, как
возникло у К. Брюллова намерение выкупить Шевченко из крепостной неволи и дать ему возможность
учиться в Академии художеств, см. записи в дневнике А. Н. Мокрицкого. Прочел... «Наймичку» и не
поверил Кулишу в его сочиненной истории... — П. А. Кулиш издал в 1856 — 1857 годах в Петербурге,
когда печатать Шевченко было еще запрещено, двухтомный литературно-фольклорный сборник «Записки
о Южной Руси», во втором томе которого, не раскрывая авторства Шевченко, опубликовал его поэму
«Наймичка» — как произведение якобы анонимное, случайно найденное издателем в альбоме панночки-
хуторянки. Оставил воспоминания о Шевченко, Характеристику взглядов, деятельности и творчества
Кулиша см. в примечании на с. 495 — 496.
...после известной катехизации с зернами... — Имеется в виду наглядный способ агитации Шевченко
среди крестьян. Поэт брал горсть гороха или какого-нибудь зерна: пшеницы, ржи. Одно зерно клал на стол
и говорил: «Это царь»; клал еще несколько вокруг: «А это баре», — а тогда, засыпая все это горстью
зерна, говорил: «А это мы, громада, люди простые. Ищите теперь царя и господ! Где они?»
Ботвиновский Ефим Георгиевич — священник киевской Святотроицкой церкви. Познакомился с
Шевченко в начале августа 1859 года у киевского художника и фотографа, товарища Шевченко по
обучению в Академии художеств — И. Гудовского. ...о задуманном... издании «Основы*... — «Основа» —
первый украинский общественно-политический и литературный журнал. Выходил в Петербурге в 1861 —
1862 годах. В его подготовке Шевченко принимал активное участие. В «Основе» печатались произведения
Шевченко, Марко Вовчок, С. Руданского, Л. Глебова, А. Свидницкого и др.