Страница 5 из 9
— Верно. Точнее говоря, последнее слово, которое вы произнесли по этому поводу, было «однако».
— Точно. Вчера я еще раз обдумал всю эту историю и пришел к выводу, что это было весьма серьезное «однако». Но вообще-то я вынужден признаться, что мне удалось обнаружить, в сущности, самую пустяшную малость. В настоящий момент я все так же далек от сути этого происшествия. Как вы помните, замечания одного из врачей, дававших показания в суде, сильно заинтересовали меня, и я решил прежде всего попытаться узнать от него самого что-нибудь более определенное и вразумительное. Мне удалось связаться с ним, и он назначил время, когда я мог бы зайти и поговорить с ним. Он оказался очень приятным, открытым человеком, еще молодым и совсем не таким занудой, как большинство ученых врачей. Наше свидание началось с того, что он предложил мне сигары и виски. Мне не хотелось долго ходить вокруг да около, поэтому я сразу объяснил ему, что меня поразили некоторые места в его заявлении на Харлесденском процессе. Кроме того, я показал ему отчет о заседании суда, в котором интересовавшие меня фразы были подчеркнуты. Он бросил быстрый взгляд на страницу отчета и как-то странно посмотрел на меня.
— Значит, вам все это показалось необычным, — тихо сказал он. — Должен вам сказать, что все харлесденское дело было весьма необычным. В некоторых отношениях оно было — не побоюсь этого слова — уникальным.
— Совершенно согласен с вами, — отозвался я. — Именно поэтому оно так и заинтересовало меня. Я хотел бы узнать от вас подробности. Я полагаю, если кто и сможет дать мне полную информацию, то только вы. Что вы сами думаете об этом происшествии?
Я задал вопрос слишком прямо — мой собеседник на миг растерялся.
— Вот что, — сказал он наконец, — поскольку вы интересуетесь этой историей только из любопытства, то я, пожалуй, могу говорить с вами откровенно. Итак, мистер Дайсон, раз вы хотите знать мое мнение, оно заключается в следующем: я уверен, что мистер Блек убил свою жену.
— Но как же вердикт? — воскликнул я. — Ведь присяжные вынесли его на основе ваших показаний.
— Совершенно верно, они вынесли вердикт на основании моих показаний и показаний моего коллеги — и, по-моему, поступили вполне разумно. Честно говоря, я и не представляю, что еще они могли бы сделать. Тем не менее, я остаюсь при своей точке зрения и не боюсь признаться вам в этом. Я не удивляюсь тому, что Блек сделал то, что (как я твердо уверен) сделал. Я полагаю, он имел на это право.
— Право! Какое же у него могло быть право?! — воскликнул я. Сами понимаете, слова этого врача порядком удивили меня.
Мой собеседник развернул свое кресло и пристально посмотрел мне в глаза, прежде чем ответить.
— Как я понял, вы сами не врач? Стало быть, подробности вам ни к чему. Я лично всегда возражал против попыток объединить психологию с физиологией. От этого союза страдают обе науки. Я как специалист лучше других представляю себе ту непреодолимую бездну, что отделяет сознание от материи. Мы знаем, что любое изменение в сознании сопровождается перестройкой молекул серого вещества — но и только. Но какова связь между этими явлениями и почему они происходят одновременно — этого мы не знаем и, как полагает большинство медицинских авторитетов, нам и не суждено это узнать. Тем не менее, когда я делал свое дело и анатомировал мозг этой женщины, то, вопреки общепринятой теории, был убежден, что передо мной был отнюдь не мозг умершей женщины — этот мозг вообще не мог принадлежать человеческому существу. Я видел ее лицо — плоское, лишенное всякого выражения. Она была красива, но, честно говоря, даже за тысячу гиней — да что там, и за втрое большую сумму! — я бы не решился взглянуть ей в лицо, когда она была жива.
— Уважаемый сэр, — перебил я его, — вы чрезвычайно заинтриговали меня, сказав, что этот мозг не принадлежал человеку. Что же тогда это было?
— Мозг дьявола, — сказал он совершенно спокойно, и ни один мускул не дрогнул на его лице. — Это был мозг дьявола, и я уверен, что Блек нашел какое-то средство, чтобы положить конец жизни этого существа. Я не могу винить его за это. Чем бы ни была на самом деле миссис Блек, ей не следовало оставаться в нашем мире. Вы хотите узнать что-нибудь еще? Нет? Тогда всего доброго.
— Довольно странное заключение в устах ученого, не правда ли? Когда он сказал, что ни за тысячу, ни за три тысячи гиней он не решился бы взглянуть в лицо той женщины, когда она была жива, я вспомнил лицо, которое видел в окне дома — но промолчал. Я вернулся в Харлесден и стал бродить между тамошними лавочками, делая всевозможные мелкие покупки и прислушиваясь к разговорам в надежде разузнать какие-нибудь свежие сплетни относительно семьи Блек, но узнал очень мало. Один из торговцев, с которыми я говорил, сообщил, что был хорошо знаком с умершей, так как она покупала у него зелень для своего маленького хозяйства — служанки у них не было, лишь изредка приходила женщина помочь с уборкой, да и к той миссис Блек перестала выходить уже за много месяцев до своей смерти. По словам этого человека, миссис Блек была «весьма приятной дамой», доброй, внимательной, и все были уверены, что они с мужем глубоко и взаимно любят друг друга. И все же, даже если бы я не беседовал с врачом, мне все равно не удалось бы забыть то ужасное лицо. Обдумав все как следует, я пришел к выводу, что единственный человек, который может мне что-то объяснить, — это сам доктор Блек, и я тут же решил разыскать его. Конечно, в Харлесдене его уже не было — он покинул эти места сразу после похорон. Всю обстановку дома он распродал и в один прекрасный день с маленьким чемоданчиком в руках отбыл в неизвестном направлении. Только невероятная случайность могла вновь вырвать из небытия его имя. Как раз благодаря такой случайности я в буквальном смысле слова столкнулся с ним нос к носу. Однажды, как обычно, безо всякой цели, я прогуливался по Грей-Инн-роуд, поглядывая по сторонам и то и дело хватаясь обеими руками за свою шляпу, потому что был один из тех пронзительных мартовских дней, когда верхушки старых деревьев раскачиваются, а их стволы содрогаются от резких порывов ветра. Я шел со стороны Холборна и уже добрался почти до Теобальд-роуд, когда заметил человека, который медленно брел впереди меня, опираясь на палку, и по своему виду казался ослабевшим после долгой болезни. Что-то в его облике возбудило мое любопытство. Сам не зная зачем, я ускорил шаги, рассчитывая нагнать его, но тут внезапный порыв ветра сорвал с него шляпу и покатил по мостовой к моим ногам. Конечно, я подхватил шляпу и, прежде чем вернуть владельцу, бросил на нее взгляд. Шляпа эта сама по себе могла бы рассказать целую историю жизни: когда-то ее сделали на заказ в мастерской на Пикадилли, но теперь даже нищий не поднял бы эту шляпу, если бы нашел ее в канаве. Вручая шляпу владельцу, я поднял на него глаза — передо мной стоял доктор Блек из Харлесдена. Странное совпадение, не правда ли? Но Боже, Чарльз, как он переменился! Когда я впервые встретил доктора Блека на крыльце его дома в Харлесдене, у него была отличная осанка, он шагал уверенно и прямо, как человек в самом расцвете сил. Теперь передо мной стояло какое-то съежившееся и жалкое существо, слабое, скорчившееся, со впалыми щеками и поседевшими волосами. Ноги его дрожали и подгибались, глаза были глазами больного и глубоко несчастного человека. Он поблагодарил меня за спасение шляпы, добавив:
— Мне бы, наверное, не удалось ее поймать. В последнее время я разучился бегать. Ветреный день, не правда ли, сэр?
Затем он отвернулся, собираясь продолжить свой путь, но мне удалось незаметно втянуть его в разговор и сделать так, что мы вместе отправились в восточную часть города. Кажется, он был бы не прочь избавиться от меня, но я не собирался выпускать его из рук, и в конце концов он привел меня к жалкому домишке на какой-то обшарпанной улице. Это был самый мерзкий и заброшенный из лондонских кварталов, какой мне только довелось увидеть на моем веку. Дома были достаточно безобразными, даже когда их только что построили, а теперь они еще и набрались сырости, пропитались запахом распада и, казалось, готовы были в любую минуту завалиться набок или рассыпаться на куски.