Пленник гибнущего мира

Духов виновато шмыгнул носом, будто незадачливый студент, попавшийся со шпаргалкой, и протянул вопросник писателю. Тот резко выхватил его, поднес к самому носу. Вытаращил глаза и стал беззвучно шевелить губами.

«Жесть, – думал Андрей, наблюдая, как читает Кагановский вопросы. – Интересно, я живым отсюда выберусь?..»

Юноша уже понял, что, скорее всего, провалил первое задание. «Но ведь… это несправедливо. Что я сделал такого плохого? Отчего Кагановский так на меня накинулся?»

«Он уже старый, – Андрей сидел и не сводил с писателя глаз. Тот по-прежнему таращился в листок. – Вот характер и испортился. Плюс страшные воспоминания и болезнь. Неизвестно, как давно она мучает его. Но видно, что осталось недолго».

Кагановский тем временем дочитал, хлопнул вопросник об стол.

– Банально, – прокаркал он, вновь сверля Духова маленькими мутными глазками. – Неинтересные вопросы. Стандартные. Штампы. Нужно было лучше готовиться.

Андрей напрягся, вспомнив, с каким усердием работал над вопросником. Как долго сидел перед пустым «вордовским» документом, не решаясь положить пальцы на клавиатуру и начать. Как печатал, стирал и заново набирал текст. Как менял местами слова и сами вопросы. Как раз за разом перелопачивал статьи о книгах писателя и его биографию, надеясь зацепиться за что-нибудь… И вот пожалуйста: «Неинтересные вопросы. Стандартные. Штампы».

– Все это ты мог найти в столь любимом молодым поколением Интернете, – продолжал Кагановский. – Совсем необязательно было беспокоить меня, приезжать и терпеть, как я поливаю тебя грязью, – он с прищуром посмотрел на изумившегося Андрея. – Посидел бы дома перед компьютером, глядишь – и нацарапал бы статейку.

Писатель замолчал, все еще глядя на Духова. Тот неподвижно сидел и скользил глазами по голубым полосам на рубашке писателя. Он не знал, что делать дальше. Встать, извиниться и уйти? Сложить лапки? Проиграть? Или попытаться уговорить Кагановского ответить хоть на несколько вопросов – наименее штампованных, на взгляд самого писателя? А вдруг тот снова разозлится?

В голову опять вклинились воспоминания. Как Духов летел домой после разговора с редактором «Вестника»… Летел и мечтал, что блестяще выполнит первое задание: познакомится с писателем и подготовит отличный материал, который станет пропуском в главную городскую газету.

«Вот и познакомился, – мрачно размышлял Андрей. – Вот и написал».

– Тем не менее, – заговорил Кагановский, – я рад, что ты здесь.

Первые пару секунд Духов не верил ушам. Потом в груди екнуло, и он растерянно посмотрел на писателя. Тот прищурился – хитро и… впервые с тенью добродушия.

– Представь себе, – чуть заметно кивнул он. – Конечно, побесил ты меня изрядно, но это простительно. Ты молод, полон сил, впереди у тебя целая жизнь.

– Значит, вы согласны ответить на вопросы? – тихо, осторожно, словно по минному полю шел, спросил Андрей.

Писатель тут же болезненно сморщился, и внутри у Духова все сжалось. Он ожидал новой волны гнева, но вместо этого Кагановский положил ладонь на вопросник, придвинул его к себе, пожевал губами.

– Предлагаю построить беседу по-другому, – сказал писатель. – Я тоже хочу у тебя кое-что спросить. Скажи, ты читал мои произведения?

– А как же! – обрадованно отозвался Андрей. – Как раз на той неделе, когда готовился к интервью, перечитал «Лабиринт». Еще читал ваш роман… название, правда, забыл, давно это было… Про каменную горгулью, которая оживала по ночам…

– «Узник мрачного особняка», – покивал Кагановский. Он задумчиво смотрел сквозь Духова. – И какие впечатления у тебя от моих романов? Стой! – он поднял руку, останавливая Андрея, который уже открыл рот. – Не отвечай сразу, подумай хорошенько. Мне нужны твои мысли, а не вежливо-банальное: «сюжет этого произведения произвел на меня огромное впечатление». Такими отзывами я сыт по горло.

«Думай! – приказал себе Андрей, стискивая пальцами края табурета так, что заныли фаланги. – Это шанс! Облажаюсь сейчас – уйду несолоно хлебавши!»

– Знаете, – выговорил он после минутных раздумий. В горле пересохло, Духов кашлянул. А Кагановский подобрался: похоже, ему и впрямь было интересно. – Я с детства люблю фантастику и мистику. И фильмы, и игры компьютерные, – он смущенно поерзал, – и, конечно же, книги. Пожалуй даже, книги люблю больше, чем все остальное, – Андрей посмотрел писателю в глаза. – Я много всего прочитал, большую часть позабыл уже. А ваши романы хорошо помню.

– Особенно «Узника мрачного особняка», – ворчливо вставил Кагановский, намекая на забытое название.

– Это неважно, – внезапно осмелев, продолжил Духов. – Главное, сюжет и герои все еще здесь, – он коснулся пальцами виска. – И вряд ли когда-нибудь забудутся. А все благодаря вам. Вы придумали их и сделали живыми. Я болел за них, переживал, пока читал. А когда книга закончилась… знаете, стало так грустно.

– Всегда можно перечитать, – сказал писатель. Тихо, спокойно, без привычной сварливости в голосе. – Спасибо, что был откровенен. Позволь еще один вопрос… Многие – и читатели, и критики – говорят, что мои книги чересчур жестоки. Что по этому поводу думаешь ты?

– Честно сказать, они правы, – осторожно, но твердо ответил Андрей. Внутренняя уверенность крепла с каждым словом. – Вы не боитесь показать ужас, боль и отвращение. Вот тот же «Лабиринт» взять… Там такие создания, жуткие, мерзкие. Наверняка не каждый до конца его дочитал. А кто-то дочитал, но с трудом.

– А тебе как читалось?

– Мне было интересно. У вас все настолько ярко и подробно описано – я будто сам в этом лабиринте побывал. И еще, честно признаюсь… – Духов помедлил и решился улыбнуться – застенчиво, едва заметно, – нравятся мне всякие темные сущности. Особенно если это не обычные бесы, демоны, вурдалаки или драконы, про которых уже много чего написано, а что-то новое. Вот как в ваших книгах. Те же поводыри… Бр-р! Как представлю их головы раздутые, нитки из жил, что к конечностям тянутся, – так мороз по коже. Но приятный, если честно.

– Что ж, – задумчиво проронил Кагановский. Он вздохнул и немного передвинул руку-протез. – Рад слышать. Честно.

– К тому же, – воодушевившись, продолжал Андрей, – вас вполне можно понять. В детстве вы пережили такое. Сами чудом выжили, – он кинул беглый взгляд на черную пластмассовую кисть, – а потом видели много страданий, десятки смертей. Это ведь повлияло на ваше творчество, верно? В биографии вы говорили, что спасались от ночных кошмаров, сочиняя жуткие истории…

Кагановский приподнял руку, останавливая Духова.

– Это правда, – произнес он. Помолчал, потом добавил: – Но лишь отчасти. Хочешь узнать почему?

– Конечно! – с жаром кивнул Андрей. Он больше не чувствовал себя червяком, как в начале встречи.

– Я не просто описываю события. Я их проживаю, – последнее слово Кагановский выделил.

– Проживаете? – переспросил Духов.

– Именно. Сможешь отгадать эту загадку?

«Попробую», – мысленно ответил Андрей, чувствуя самый настоящий азарт.

– Вы проживаете события, – пробормотал он, морща лоб. – Это значит… Наверное, вы перед каждой сценой, а то и перед каждым абзацем, э-э-э, закрываете глаза, представляете все во всех подробностях… Окружающую героев действительность, их ощущения, мысли… Мне кажется, как-то так.

– В общем-то, ты прав, – писатель, скривившись от усилия, подался вперед и заглянул Андрею в глаза. – И в то же время чрезвычайно далек от истины. Хотел бы ты узнать, что значит прожить события?

«Вот это поворот! – подумал Духов. – Он хочет поделиться секретами мастерства. Статья получится потрясающая!»

– Хочу. Очень, – Андрей тихонько вытащил ручку и раскрыл блокнот. Кагановский заметил это и мотнул головой.

– Они тебе не понадобятся, – заявил он. – Для начала попрошу тебя кое-что повторить. Четко и громко. Ты согласен?

Две последние фразы писатель произнес, явно волнуясь. С желтых воспаленных глаз исчезла муть, тонкие губы сжались.

«Что с ним такое?» – Андрей растерялся и оттого помедлил с ответом.