Страница 11 из 11
– Хватит смотреть, – сказал Фрон. – Или он тебе понравился? Может, ты в него влюбился?
Погонщики отозвались мерзким хихиканьем.
– Неси шлем мне, – вновь заговорил бородавчатый.
«Урод! Тварь!» – от странного, сродни уважению, чувства, которое возникло после боя Фронов с Извергом, не осталось и следа.
Андрей выпрямился, отвернулся и, держа шлем в вытянутых руках, направился к погонщику.
– Так-то, – хрипнул тот, забирая шлем. Обернулся к сгрудившимся в полусотне шагов Шкурникам и объявил: – С работой все. Можете рассаживаться по повозкам.
Зажав шлем под мышкой, Фрон подошел к другим погонщикам. У всех вспыхнули Очаги Умений, и из специальных раструбов, крепившихся к корпусам Дымовиков, полился протяжный гул.
Гудок.
Вскоре сигнал к завершению работы подхватили за тысячи шагов справа и слева. Шкурники потянулись прочь от стены уродливых побегов. Выглядело это странно и жутко: напоминало исход непонятных существ – полулюдей-полуптиц.
«И я такой же, – подумал Андрей, чувствуя, как тяжелой глыбой, но бесшумно, накатывает тоска. – Пойду сейчас точно так же, как все они. Но я не хочу!..»
– Опять спишь на ходу! – недовольный бас заставил вздрогнуть. – По-моему, ты уже поплатился за это. Причем не раз! И все равно продолжаешь зевать! Видать, недостаточно наши лобастые господа плетьми по твоей хребтине прошлись!
«Достаточно», – мысленно возразил Духов, поворачиваясь к Перлмару.
Тот снял шлем, и Андрей понял, что не ошибся, когда представлял сурового Шкурника. У Перлмара и впрямь оказались курчавые волосы, борода и даже брови, узко и глубоко посаженные темные глазки. Они, как обычно, угрюмо буравили Духова.
«Нет! – новый прилив отчаяния. – Не как обычно! Я впервые вижу этого человека! Так же, как все вокруг!»
Андрей отвел глаза и огляделся. Он стоял посреди чужого мира. Жестокого и страшного, которого и вовсе быть не должно. Однако этот мир существовал, и Духов, судя по возникающим из ниоткуда воспоминаниям, был его частью, причем давно. Но как это может быть? Он ведь прекрасно помнил свой город, дом, родителей, друзей, университет…
– Да что с тобой?! – Перлмар повысил голос. Глаза гневно сверкали из-под нахмуренных бровей, массивный подбородок ходил влево-вправо. – Может, это тебя разбудит?!
Шкурник обхватил Духова за плечи, встряхнул. Андрей мотнул головой и охнул, когда тело отозвалось болью.
– Очнулся теперь?!
– Очнулся, – пробормотал Андрей, освобождаясь от железной хватки Шкурника.
– Тогда пошли.
Не дожидаясь ответа, Перлмар повернулся и направился к длинным деревянным вагонам, оставленным в сотне шагов от Ползучего Бора. Повозки держались на шести огромных – почти в человеческий рост – колесах, с каждой стороны темнели десятка три небольших квадратных окошек. От раскрытых прямоугольных дверей тянулись узкие лестницы, по которым один за другим поднимались Шкурники. Поднимались и пропадали в темной утробе повозок…
От последней мысли Андрей передернул плечами и повернулся к проклятому лесу. Возле стены деревьев возились Дымовики. Им предстояло собрать стесанную шкуру и мертвую древесину. Все это использовали Зельевары – проводили опыты, надеясь, в конце концов, найти средство, которое сможет раз и навсегда одолеть Ползучий Бор, составляли снадобья, вроде мерзкого, но необходимого дыши-зелья. К тому же, если просто бросить шкуру, из нее появятся Гнильцы – бесформенные и вредные твари, маленькие, но довольно опасные.
«Надо идти», – подумал Духов. Он снова взглянул на повозки и увидел, что снаружи осталось не больше двух десятков Шкурников.
Подобрав топор, он медленно пошел прочь от Ползучего Бора. С краника воспоминаний сорвалась еще одна капелька – и Андрей понял, что ему нужно в повозку с большой красной тройкой на боку.
Оказавшись внутри, он присел на скамью – напротив Перлмара. Тот бросил на него недовольный взгляд, скривил губы и уставился на истоптанные доски пола.
Из глубины вагончика донесся кашель. Натужный, глухой, похожий на лай. Сразу несколько Шкурников повернулись на звук. Андрей вытянул шею и увидел метрах в пяти толстяка, сложившегося едва ли не пополам. Он прятал лицо в ладонях, кашлял и сотрясался так, что в любой момент мог слететь с лавки. Остальные смотрели на него – молча, напряженно и сочувственно.
Приступ длился не меньше минуты. Потом толстяк немного распрямился, вытер рот и вспотевший лоб и, поймав десяток тяжелых взглядов, пробормотал:
– Простыл вот немного, – голос у него оказался сдавленным. По круглому лицу прошла судорога – Шкурник сдерживал новый приступ.
«Ненадолго это», – понял Андрей, чувствуя тошноту.
Остальные молча смотрели на толстяка. Тот растерянно скользил взглядом по неподвижным фигурам.
– Чего вы?! – с нотками обиды и страха спросил он. – Смотрят, молчат, как будто со мной неладно что-то! Все хорошо, говорю вам! Ясно?!
Несколько человек кивнули, отводя глаза.
– Вот, – толстый Шкурник шмыгнул носом, дернул губами, пытаясь улыбнуться. – Другое дело. А то вылупились, непонятно на что!
– Фабел, – тихо, осторожно заговорил сухой старик с длинными обвислыми усами. – Пятую Стёску уже заходишься.
– И что?! – выкрикнул толстяк. В глазах – злость напополам с испугом. – Пятую Стёску! – он передразнил, сморщился и надул щеки – кашель рвался наружу. – Подумаешь! Говорю еще раз: простудился я маленько! Простудился! Не верите?! У меня и жар, и голова болит! И кости ломит! Вы лоб мой потрогайте!
Шкурник подался вперед, сцапал старика за руку и приложил тонкую кисть с узловатыми пальцами к своему вспотевшему лбу.
– Ну?! – требовательно выкрикнул он. – Чувствуешь жар?!
– Чувствую, – бесцветно отозвался усач, убирая руку. Андрей понял, что ничего тот не чувствует.
– То-то же! Выдумывают себе невесть что!
Фыркнув, толстяк откинулся и, едва спина коснулась стены, согнулся в новом приступе. На этот раз он мучился не меньше трех минут. Прижимал руки к лицу, пытался задерживать дыхание, но кашель отчаянно бился внутри несчастного. И когда тот, наконец, успокоился, на рукаве защитного костюма остались пятна – гной с кровью, вернейший признак лающей болезни.
Несколько секунд Шкурник рассматривал темные следы. Затем, с выражением мольбы на красном лице, повернулся к усатому старику.
– Это… – в горле забулькало, толстяк несколько раз крякнул и продолжил: – Это ничего еще не значит, правда ведь?! У меня простуда, просто очень сильная! Такое бывает, когда простужаешься, верно?! Я знаю! У меня дядя так болел! Кашлял, кашлял, плевался кровью, а потом – раз! – и выздоровел! И я так же!..
Усач молчал. Андрей понимал его: он и сам не представлял, что тут можно сказать.
– А простуда – это пустяки! – торопливо, сбивчиво, успокаивая самого себя, продолжал больной Шкурник. – От нее Зельевары давным-давно кучу снадобий придумали! Хороших и дешевых! Я Зеглу свою на торгашеский виток отправлю, она и купит! Обязательно купит! Нам есть на что купить! У нас дома целых две облигации хранятся – это меня еще месяц назад наградили, потому что работал хорошо! Мы их не тратили, берегли! Вот и сберегли! Купит Зегла снадобье, вылечусь и еще лучше работать стану!
– Станет он лучше работать… – тихо и зло пробормотал Перлмар.
Андрей посмотрел на сурового Шкурника и увидел, что тот наклонился, уперев локти в колени, качая головой.
«Зачем же… так?!» – подумал он. Тошнота усиливалась, вдобавок закружилась голова.
Толстый Шкурник, к счастью для себя, не услышал Перлмара. Приступ кончился, и теперь он сидел, кусая губы и притопывая. Наверняка представлял, как отправит свою Зеглу за бесполезным лекарством…
– Так, – у входа возникла нескладная фигура погонщика. – Все на месте? Тогда я закрываю.
Дверь захлопнулась, снаружи залязгал металл. Это Дымовики прицеплялись к специальным реям, привинченным вдоль бортов – им предстояло тащить повозки до самой Степной Обители.
Путь занимал не меньше двух часов, заняться в повозке было нечем, и Андрей, наконец, смог собраться с мыслями. Понять требовалось многое.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте