Страница 16 из 89
Джерси, ноябрь 1852
IX
ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ
1 Ну что ж, грабители, мздоимцы, интриганы, Пора вам у стола полней налить стаканы. Скорее все в кружок! Спешите есть и пить. Уходят дни за днями. Народ, что угнетен и одурачен вами, Теперь у ваших ног! Страну — всю с молотка! Вы с грабежом знакомы. Уничтожайте же леса и водоемы, — Пришел наживы час! Последний жалкий грош, ликуя дни и ночи, Тяните у крестьян, тяните у рабочих, — Доступно все для вас. Кутеж! Кутеж вовсю! Веселье в вашем доме. Пусть в жалкой хижине томится на соломе Семейство бедняка. Отец ушел просить хоть грош во имя неба, И тщетно ищет мать кусок сухого хлеба, Ребенок — молока… 2 Богатство, золото даны вам без усилий… Однажды я блуждал по подземельям Лилля, Я видел мрачный ад. Не люди — призраки по норам, в землю врытым, Худые, бледные, согбенные рахитом, Там дни свои влачат. Отравлен воздух там, во тьме бескровны лица, Слепцы чахоточным дают воды напиться Из луж у них в ногах. Ребенок в двадцать лет, старик глубокий в сорок… Все время чувствует живущий в этих норах Смерть у себя в костях. Здесь нет огня, и тьма крыло свое простерла; Дождь затопил окно; впилась рабочим в горло Безжалостно нужда; Здесь люди под землей, в проходах бесконечных, Как будто грешники, блуждают в муках вечных Под бременем труда. «Нужда проклятая!» — муж шепчется с женою, Старик отец поник тяжелой головою, — Лишь ночью дочь пришла И принесла с собой хлеб, купленный позором. Отец ее спросить не смеет даже взором: «Где ты его взяла?» Здесь спит Отчаянье в своих лохмотьях мрачных, А жизни май, всегда и нежный и прозрачный, Здесь выглядит зимой. Здесь девушки лицо облито мертвым светом, И кажется весь мир в отчаянье одетым, Придавленным землей. В землянках чахнущим, где городские стоки, Не виден небосвод лазурный и глубокий, Не виден солнца свет. Я встретил бледную, иссохшую старуху. Она сказала мне озлобленно и глухо: «Мне восемнадцать лет». Здесь, ложа лишена, холодными ночами Мать прячет малышей в отрытой ею яме, Тоской удручена. Здесь дети малые с улыбкой чистой, милой, Едва увидев свет, уж встречены могилой, Им колыбель она. О недра Лилля, смерть здесь людям шлет угрозы! Здесь старца дряхлого увидел я сквозь слезы, Мутившие мне взгляд, Безумье девушки, ребенка призрак белый В объятьях матери, от горя поседелой. О, Данта страшный ад! От этих горестей — вся роскошь, деньги ваши, О принцы! Нищета вам наполняет чаши, Властители пиров! Сочится ваш доход — живая кровь народа — Со стен подземных нор, из каждой щели свода, Из сердца бедняков. Под страшным колесом — владычеством тирана, Под прессом податей, давящим неустанно, Здесь золото течет И к вам скопляется, о властелины века, Из-под давильни той, что мучит человека Все сутки напролет. Из этой темноты, из этой агонии, Где жизнь свою влачат унылые больные, Где без надежд сердца; Из этих черных нор, тоскою угнетенных; Из мира, где отцы, и матери, и жены Томятся без конца; Из мрака, где беда сдружилась с нищетою, Течет к вам золото сверкающей рекою — Мильоны вновь и вновь. Оно для вас — дворцы, пиры, апофеозы, О вы, чудовища, кого венчают розы, Кто пьет чужую кровь! 3 Блаженство райское! Хозяевам — бокалы! Оркестр уже гремит; в цветах и шелке залы, Стол яствами покрыт. А под ногами тьма, и нищета, и холод; На проституцию толкает женщин голод, И горько плачет Стыд. Вы все, кому даны сокровища Фортуны, Льстецы, наемники, продажные трибуны, Епископы-лжецы, Ад страшной нищеты, под вашим Лувром скрытый, Болезни, голод, смерть — вот чем всегда вы сыты, Блаженств земных жрецы! В Сен-Клу, где свеж жасмин, где много маргариток, Мне слышен разговор беспечных фавориток, Веселый смех гостей; И там, на пиршествах, где залит зал огнями, Мне кажется, что рвут красавицы зубами Живую плоть детей! Что ж, смейтесь! Вы тоской предсмертной не объяты, О император, двор, принцессы и прелаты, — Что ж не смеяться вам? Пускай народ в слезах, в тисках нужды голодной, — Он должен славить вас средь ваших празднеств модных И пиршеств по ночам! Раскройте сундуки — ведь вам карманов мало, Тролон, Сибур, Барош! Вам петь под звон бокала — Иного счастья нет! Забудьте про народ, голодный и несчастный, Над тем, кто там, внизу, справляйте свой ужасный Сияющий банкет! 4 Народ! Они тебя давили без пощады, Хоть и поставил ты пред ними баррикады, Вступил в кровавый бой. Беспечных их ландо уже сверкают спицы, И ты под тяжестью летящей колесницы Вновь станешь мостовой. Тирану — золото, тебе ж — ни крошки пищи; Ты словно жалкий пес, над кем лишь плетка свищет, Кого влекут во двор. Ему — шуршащий шелк, тебе — лишь рубищ клочья, Ему — и женщин блеск и дев невинных очи, Тебе — один позор! 5 Нет! Муза — это суд Истории. И кто-то Возвысит голос свой и тьмы порвет тенета, О палачи-шуты! И кто-то отомстит за Францию в неволе. О, мать! Ведь есть слова, разящие до боли, Гром с горней высоты! Отбросы дикарей, что выросли в пещере, Злодеи, изверги, безжалостные звери, Грызущие народ, Двуличные душой, жестокие сердцами, Твердят мне: «Ты — поэт. Пари под небесами!» Но в небе гром живет!