Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Другие важнейшие географические объекты — это Вол­га и Дон как театр военных действий против татарской угрозы и то пространство, где русская натура выливалась в вольное казачество. А кроме того, в исторических пес­нях запечатлены те местности, где воевала русская армия. Оборона родной земли самой историей была сделана од­ним из стержней русского сознания: даже крестьяне вни­мательно следили за внешней политикой. Герои, богатыри и полководцы всегда были одними из главных фигур на­родного эпоса, а солдатские песни и солдатский фольклор вообще широко проникали в широкие массы (и малорос­сийские в том числе[30]), занимая в народной культуре одно из важных мест. Западное направление в исторических песнях встречается редко: чаще это «Литва», «Литовская земля», с которой воюет Русь, а также Киев и «Чернигов- град», образ которых аналогичен тому, что представлен в былинах.

Эти, столетиями сохранявшиеся в народном сознании представления об историческом и географическом про­странстве Русской земли проникали и в художествен­ную литературу, которая «отвечала» за мировоззрение высших, образованных слоёв общества. Причём процесс этот начался в конце XVIII века, то есть задолго до того, как былинный эпос стал сознательно записываться этно­графами и фольклористами. Ещё в 1780-1783 годах свои «богатырские сказки» пишет В. А. Лёвшин. Во второй по­ловине 1780-х годов в одном из сборников была помеще­на «Сказка о славном и храбром богатыре Илье Муромце и Соловье Разбойнике». В 1795 году выходит неоконченная сказочно-богатырская поэма «Илья Муромец» Н. М. Ка­рамзина. Это сочинение, оказавшееся фактически первой фольклорной поэмой в русской литературе, произвело на читающую публику сильное впечатление и повлияло на литературные вкусы современников. А затем появля­ются «русская эпопея в совершенно русском вкусе» «Добрыня» («Богатырская песня») Н. А. Львова (1796-1804 гг.), «богатырская повесть» «Светлана и Мстислав» А. Х. Вос­токова (Остенека), поэма «Утаида» В. Г. Масловича (1816 г.) и, конечно, «Руслан и Людмила» А. С. Пушкина (1817­1820 гг.).

Конечно, эти произведения, как и ещё ряд подобных им, были стилизациями под народное творчество, поис­ком новых литературных форм, произведениями своей эпохи. Их сюжеты отличались от былинных, а герои мало напоминали привычных богатырей из русских эпических песен. Скажем, карамзинский Илья Муромец — персонаж, скорее напоминающий героя волшебных сказок или ры­царских романов, чем своего былинного прототипа. На­стоящее знакомство российского общества с русским эпосом начнётся позже. И своего высшего взлёта в рус­ской литературе и более тесного приближения к перво­источнику (пускай даже внешнего — ведь это тоже были литературные стилизации) былинная тема получит в се­редине — второй половине XIX века, в стихах и балладах Алексея Толстого, так любившего и воспевавшего эту бы­линную Русь и даже считавшего её «золотым веком» рус­ской истории[31].

Но при всём том это была разработка эпического фольклорного материала. Из забвения возвращался и ак­туализировался целый глубинный пласт народного созна­ния, на основе которого российские литераторы, а вслед за ними и их читатели, осмысливали своё историческое «я», размышляли над проблемой национального в литера­туре и в культуре вообще[32]. На страницы журналов, в ли­тературные и светские салоны вступили Илья Муромец и Добрыня, князь Владимир и древнерусские богатыри, Боян и Соловей Разбойник. Внимание общества обрати­лось к «делам давно минувших дней, преданьям старины глубокой» (пусть даже сказочно-литературного плана), отсылающим к тем эпическим временам отечественной истории, что творились вокруг Киева, на днепровских кру­чах. Это литературное открытие «русского материка» и по­зволило молодому поэту, а вслед за ним и его читателям, с восторгом воскликнуть: «Там Русский дух... там Русью пахнет!»[33] А вместе с эстетическим постижением проис­ходило и усвоение «высокой» европеизированной куль­турой народных представлений и архетипов, в том числе историко-пространственных.

Другая черта традиционного образа Киева — это его роль как главного духовного и церковного центра Русской земли, священного места, где, по преданию, вёл свою апо­стольскую проповедь сам Андрей Первозванный.

писал о Киеве русский поэт XIX века С. А. Гютен[34].

Синодик Киево-Печерской лавры, начатый в конце XV века и ведшийся всю первую треть века следующего (то есть в литовские времена), свидетельствует о постоян­ном посещении монастыря и вкладах в него как русски­ми жителями Великого княжества Литовского, так и мо­сквичами, новгородцами, костромичами, калужанами[35]. Тысячи и тысячи паломников, представители разных со­словий: духовенство, князья, бояре, мещане, но прежде всего простые люди, крестьяне из самых дальних дере­вень — из года в год, из века в век шли со всех концов Руси-России на богомолье к киевским святыням. Шли по­молиться в священном для каждого православного месте, поклониться чудотворной иконе Успения Божией Матери, мощам святой великомученицы Ирины, равноапостоль­ного князя Владимира, печерских угодников (а в их чис­ле и мощам святого воина Илии Муромца — так образы былинной Руси и Святой Руси пересекались, взаимно до­полняя и поддерживая друг друга). А возвращаясь, бо­гомольцы рассказывали, что они там видели, слышали, перечувствовали.

Особенно много паломников прибывало в Киев вес­ной — в начале лета, на Троицу, и осенью, на Успение Пре­святой Богородицы. Даже во второй половине XIX века, когда в обиход прочно вошёл железнодорожный и речной транспорт, большинство паломников (по скудости средств, обету или горению в вере) двигалось пешком. А путь был тяжёлым, опасным (случалось, уголовники грабили и даже убивали богомольцев) и неблизким. До нас дошёл путе­вой дневник одного из таких паломников, «пешеходца» Г. А. Скопина (1746-1797 гг.), побывавшего в 1787 году в Ки­еве на богомолье. От родного Саратова до Киева он шёл со­рок пять дней и прошёл свыше тысячи двухсот километров (это только в одну сторону). В дороге он повстречал стару­ху, проделавшую ещё больший путь: в Киев, где уже был её сын, она шла от самого Нижнего Новгорода[36]. Случа­лось, что в числе богомольцев-«пешеходцев» оказывались и знатные люди. Князь Иван Михайлович Долгорукий (1764-1823 гг.) в своём «Путешествии в Киев в 1817 году» упоминает, что в дороге повстречал «московскую даму» М. С. Бахметьеву, которая весь путь от Москвы до Киева проделала пешком (обратно она уже позволила себе ехать в экипаже)[37].

Из простых бесхитростных дневников Скопина, из со­общений других свидетелей и участников этого всенарод­ного движения хорошо видно, как в одиночку и группами шли на поклон киевским святыням и держали обратный путь мужчины и женщины, старики и дети.

как бы обращался к ним поэт-славянофил А. С. Хомяков в своём стихотворении «Киев» (1839 г.). И вовсе не поэтиче­ским преувеличением является их «ответ»:

30

Лукашевич П. А. Малороссийские и червонорусские народные думы и песни. СПб., 1836. С. 5-7.

31

Толстой А. К. Собрание сочинений. Т. 1. С. 14, 16; Т. 5. С. 307, 369. А также стихотворение «Поток-богатырь».

32

Беньковская А. Д. Фольклорные рецепции в поэме Н. М. Карамзина «Илья Муромец» // http://nbuv.gov.ua/portal/soc_gum/prsl/2004_13/pdf/09.pdf

33

Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 3. М., 1981. С. 6-7. (Поэма «Руслан и Людмила».)

34

Цит. по: Супронюк О. К. Литературная среда раннего Гоголя. С. 84.

35

Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Указ. соч. С. 146-147.

36

Скопин Г. А. Дневная записка пешеходца — саратовского церковни­ка из Саратова до Киева по разным городам и сёлам. Бытие в Киеве и обратно из Киева до Саратова // Православный паломник. 2009. № 11. С 45, 50; 2010. № 2. С. 54.

37

Долгорукий И. М. Путешествие в Киев в 1817 году // Чтения в Им­ператорском Обществе истории и древностей Российских при Мо­сковском университете. 1870. Кн. 2. С. 174.

38

Хомяков А. С. Полное собрание сочинений. Т. 4. М., 1909. С. 37, 38.