Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Сословно-казачья трактовка прошлого (а вслед за ней во многом и национально-украинская концепция исто­рии) и явно, и даже подсознательно не ощущает духовной близости того «казачьего народа», от лица которого вы­ступает, не только с эпохой Древней Руси, но даже с про­шлым южнорусских земель литовско-польского перио­да, если только оно не связано напрямую с казачеством. Причина проста. Чтобы консолидироваться в особую социальную группу и добиться признания российским государством своего статуса, претендующей на всю пол­ноту власти в малороссийском крае казачьей старшине просто необходимо было искать «подтверждения» сво­ей социальной, а то и этнической особости в прошлом. Или же сконструировать их сознательно. По понятным причинам времена древнерусского единства для этого совсем не подходили. Так же, как затруднительно было их отыскать (или создать) и в рамках концепции обще- русскости, которую западнорусские церковные и свет­ские деятели конца XVI — первой половины XVII века использовали для достижения целей, прямо противопо­ложных: для утверждения своей русскости и обоснова­ния желательности единства с Россией. Зато это вполне можно было сделать в рамках идеи особого «казачьего народа»[77].

Тем самым её адепты сами «разводили» «казачью» и русскую истории во времени. И литераторы-малороссы конца XVIII — начала XIX века (скажем, И. Ф. Богданович, К. М. Парпура, В. Г. Маслович) разрабатывали древнерус­скую историческую тематику именно как историю рус- скую-российскую. Которую, впрочем, они считали своей (как и историю России вообще), но не по причине собствен­ного малороссийского происхождения, а исходя из своей принадлежности к общерусскому культурному простран­ству, как русские люди. Однако «казачья» и русская история были «разведены» лишь во времени, но не в пространстве.

Именно наличие этнографически-специфического «ка­зачьего народа» и приводило оба присутствовавших в рус­ском сознании ментальных пласта-восприятия этой земли в известное противоречие. Посещая Чернигов, Переяславль или тот же Киев, известные им по летописям, современным историческим сочинениям и недавно открытому «Сло­ву о полку Игореве» (оно было опубликовано в 1800 году и произвело глубокое впечатление на современников), пу­тешественники ожидали и хотели увидеть что-то, что на­помнило бы им о той поре. Или, лучше сказать, что укла­дывалось бы в имевшийся у них образ региона как древней Русской земли и «колыбели отечества».

«Нет ничего замечательного» — вот лейтмотив при взгля­де на города Украины как на современные населённые пун­кты. Даже Киев оказывался в том же ряду, если человек смотрел на него не как на святой град, а как на «мать го­родов русских». «Странный этот город Киев, здесь только крепости и предместье, и мне наскучило отыскивать город, который по всем признакам, в старину был так же велик, как Москва». «Я всё ищу: где город; но до сих пор ничего не обрела», — такое впечатление произвёл Киев на госуда­рыню Екатерину II, посетившую город в 1787 году. Впро­чем, она отметила его «прелестное местоположение»[78].

То, что это впечатление не было её субъективным взгля­дом, а отражало реальное положение дел, подтверждают и комментарии других современников. Например, писа­тель В. В. Измайлов в своём «Путешествии в полуденную Россию» отмечал: «Сообщение между тремя частями го­рода чрезвычайно затруднительно, ибо горы отделяют их одну от другой. Кажется, что вы видите три разные се­ления. Я говорю — селения, ибо сей город едва ли заслужи­вает имя города»[79]. А вот какое впечатление произвёл Киев на «командировочного» И. М. Сбитнева, оказавшегося там несколькими десятилетиями спустя. Ощущая трепет и благоговение при посещении киевских святынь, любу­ясь «очаровательными окрестностями», он одновременно не мог отделаться от чувства разочарования при знаком­стве с Киевом сегодняшним. «Множество изб ветхих, по­луразваленных, на Печерском, Крещатике и Старом Киеве и толпы жидов слишком безобразят город», который «так мало двинулся во внутреннем благоустройстве», — отме­чал он[80].

Действительно, облик Киева ещё в первой трети XIX века был не слишком притязательным. Расти, благоустраивать­ся, превращаться не только в духовный, но и культурно-­образовательный центр страны (чего стоит хотя бы откры­тие там в 1834 году университета) он начал при Николае I и во многом благодаря его личным стараниям и заботе о «древней столице Российской». Именно тогда главные исторические районы Киева были соединены между собой в единый городской организм и приобрели, наконец, вид цельного градостроительного ансамбля[81].

Впрочем, было у Киева нечто, что позволяло «прощать» ему многие недостатки: это его природные красоты, зелень и уют, о которых с восторгом отзывались все посещавшие город (и даже, как мы помним, сама царица). Они стали такой же неотъемлемой чертой образа города, что и его святыни или воспоминания о седой древности, придав Киеву эмоциональную теплоту, мягкость и какую-то «нестоличность», определив его развитие ещё и как своеобраз­ного города-курорта. «Природа великолепная; с нагорного берега Днепра на каждом шагу виды изменяются... зелень, тополи и виноградники, чего нет у нас!» — с восторгом от­зывался о городе Александр Грибоедов. При этом, одна­ко, радуясь, что попал туда в лучшую пору, в начале лета, а не зимой, когда Киев, по словам людей знающих, «немно­гим лучше северной России»[82].

Кстати, нечто подобное в XIX веке могли испытывать ко­ренные петербуржцы, привыкшие к сухой «столичности» и чёткой линейности «города», при встрече с диковинной для их взора Москвой, где ничего подобного не было. Зато, как писал проницательный современник, связавший свою жизнь именно с северной столицей, «взамен этого есть та­кие живописные ландшафты», зелень и размеренная уют­ная «семейственность»[83].

Часами мог смотреть с Андреевской горки на днепров­ские луга, на Подол и лежащие левее от него Кожемяцкое удолье и Кудрявец и Николай Гоголь. Вид днепровских круч с золотыми куполами церквей или, наоборот, откры­вающиеся с них бескрайние просторы не могли не про­будить в человеке чувства прекрасного. Друг Гоголя,

М. А. Максимович позднее рассказывал запомнившийся ему эпизод. В июле 1835 года Гоголь, проездом из родной Васильевки в Петербург, заехал к нему в Киев. Гуляя по го­роду и «любуясь ненаглядною красотою киевских видов», Гоголь и Максимович увидели такую картину. «Стояла не­подвижно малороссийская молодица, в белой свите и намитке, опершись на балкон и глазея на Днепр и Заднепро­вье. — “Чего ты глядишь там, голубко?” — мы спросили. “Бо гарно дивиться!” — отвечала она, не переменяя своего положения». И Гоголь, как вспоминал Максимович, «был очень доволен этим выражением эстетического чувства» в своей землячке[84].

Но сколь бы ни была красива киевская природа, она могла служить лишь обрамлением — и к увиденному, и к тому, чего желали видеть в Киеве. И дело было не столь­ко в банальной неустроенности этого, как и ещё целого ряда других древних по возрасту, но не по облику, горо­дов Малороссии, сколько в том, что посещавшие их почти не встречали того самого ожидаемого. Красноречиво пе­редаёт эти чувства в своих изданных в Харькове «Письмах из Малороссии» А. И. Лёвшин, тогда ещё молодой человек, а в будущем видный государственный деятель. Вот перед ним Киев — город «воинственных предков наших, кото­рые на борзых конях, с булатными мечами, в блестящих панцирях и шлемах являлись сюда на защиту отечества» (заметна перекличка с былинными образами и «Словом о полку Игореве», строки из которого Лёвшин приводит далее); город, в котором «предки наши получили первое понятие о всемогущем Творце». Но там, где гарцевали витязи и гремели княжеские пиры, теперь красовалась «кривая, довольно грязная улица, унизанная по обеим сторонам вывесками различных ремесленников», и кри­чали торговцы-евреи[85].

77

См.: Толочко А. «Русь» глазами «Украины»: в поиске самоидентификации и континуитета // http://zarusskiy.org/russ/2008/07/22/ukraina/. Оригинал статьи: II Мiжнародний конгрес украïнiстiв. Ч. 1. Львiв, 1994. С. 68–75.

78

Русская старина. Т. 8. 1873, ноябрь. С. 671-672, 684; Верстюк В. Ф., Горобець В. М., Толочко О. П. Указ. соч. С. 322.

79

Измайлов В. Путешествие в полуденную Россию. М., 1805. С. 87.

80

Записки Ивана Матвеевича Сбитнева // Киевская старина. 1887. № 2. С. 305-306.

81

История Киева. Т. 2. Киев периода позднего феодализма и капита­лизма. С. 175.

82

Грибоедов А. С. Сочинения. С. 586.

83

Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в 13 т. Т. 8. М., 1955. С. 391.

84

Максимович М. А. Письма о Киеве и воспоминание о Тавриде. Спб., 1871. С. 56-57.

85

Левшин А. Письма из Малороссии. Харьков, 1816. С. 85, 86-87, 91.