Суворов

6 Последний горный перевал… На Рингенкопфе пела вьюга, Холодный ветер завывал, Гуськом, хватаясь друг за друга, Ползли солдаты. Ни кирки, Ни альпенштока. Ветер в спину. Перевернувши карабины, Шли, опираясь на штыки. Подряд, как волны в океане, У ног катились облака. Протянешь руку — и рука Сейчас же пропадёт в тумане. По сторонам тропы лежали Обледенелые тела. Эй, чур, не плакать! Как ни жаль их, Но где добудешь им тепла, Где шуба, чтобы их согреть, Где заступ — вырыть им могилу, Где хоть фонарь, чтоб через силу В глаза умершим посмотреть?! Сегодня, заклепавши туго, Швырнули пушки под откос. Вся орудийная прислуга Глядела вниз, давясь от слёз. А пушки падали, стуча, Подпрыгивая на откосах, Теряя в воздухе колёса И медным голосом крича. Суворов едет рядом с нами. Он еле жив, два казака; Вплотную съехавшись конями, Подмышки держат старика. Пускай тиранит лихорадка, Горит в груди, во рту горчит — Суворов по свой повадке Всё ёрничает да ворчит. Артиллеристам помогая Забыть про гибель батарей, Австрийцев матерно ругает Под громкий хохот егерей. И, вдруг заметив, что отряд Опять в дороге унывает, Он для босых своих солдат Тверскую песню запевает: «Ах, что же с девушкой случилось, Ах, что же с красной за беда? Она все лапотки стоптала, Не может выйти никуда». Ни разу ни одни войска Ещё не шли по этим тропам. На них взирает вся Европа, Во всех углах материка Гадают, спорят и судачат: Пройдут они, иль не пройдут, Что ждёт их — гибель или сдача? Пусть их гадают! Только тут, Среди лишений и страданий, Среди камней и снежных груд, Солдаты знали без гаданий, Что русские везде пройдут! 7 Последний ледяной ночлег, Вповалку с ружьями, с конями, Друг друга прикрутив ремнями, Плашмя ложились прямо в снег. Где не улечься — долго щели Искали в каменной стене И, штык всадивши, на ремне Всю ночь над пропастью висели. Два неизменных казака, Как ехали весь день, так оба Легли с Суворовым бок-о-бок, Не выпуская старика. У казаков глаза слипались, А он никак заснуть не мог. Ночь непроглядная, слепая Закрыла от него восток. Он неподвижными глазами Смотрел вперёд на гребень льда, За край последних туч, туда, Где за горами, за долами, За пограничными столбами, В слезах, в распутице, в морозах, В сквозных владимирских берёзах, В зелёных волнах ковыля Лежала битая, штрафная, Стократ проклятая, родная, До слёз знакомая земля…

3. ОДИНОЧЕСТВО

1800 год1 По крайним улицам без света, Стараясь проскочить скорей, В столицу въехала карета Без гайдуков и фонарей. Солдат, стоявший у заставы, Ей путь загородил штыком, Намереваясь по уставу Дознаться, кто в ней седоком. Но кучер с козел наклонился И что-то на ухо шепнул: Солдат с пути посторонился И молча взял на караул. Минуя караульный пост, Карета быстро поскакала Сперва через Торговый мост, Потом вдоль Крюкова канала И с громом стала у крыльца. Два денщика, согнувши спины, Из дверец вынесли перину И, взяв её за два конца, Пройдя вдоль тёмных коридоров, Внесли в покой. Под простынёй В жару, простуженный, больной, Закрыв глаза, лежал Суворов. Он, застонав от боли, Прошку Костлявым пальцем поманил, Чтоб тот бельё переменил И в кресла посадил к окошку. 2 Суворов при смерти. С утра, К нему слетевшись, как вороны, Шныряют в доме доктора, Прогуливаются шпионы; А ближние зайти не смеют, Боясь немилости двора. Один лишь Прошка вечера С ним коротает, как умеет. Прозябнув, съёжившись в комок, Больной укутан в две шинели Уже которую неделю Никак согреться он не мог. То одеялом и платком Прикроет Прошка, то к затылку Из-под шампанского бутылку Прижмёт, наливши кипятком, То руки, синие, как лёд, Себе за пазуху положит И держит ночи напролёт, Как будто отогреть их может. Но как ни грей их, всё равно — Что пользы в том, когда наружу Весь день отворено окно И в комнате такая стужа… «Скорей закрой окно!» — «Да что Вам померещилось! Окно? Чай, с осени на все засовы Уж заколочено оно.» И Прошка пальцем сколупнёт Кусок замазки с зимней рамы И в доказательство упрямо Её показывать начнёт. «Да, показалось… Но откуда Так дует ветер, словно с гор? Ещё альпийская простуда Не отпускает до сих пор. Метель кружится по отрогам, Того гляди, сметёт на дно… Пока не поздно, ради бога, Закройте кто-нибудь окно!..» И чтобы не сердить больного, Придётся Прошке встать к окну И, створку отодрав одну, Тотчас её захлопнуть снова. «Ну вот, как будто и теплей, Теперь совсем другое дело… Да кипятку в бутыль подлей, Что б кровь в висках не холодела». Сейчас тряхнуть бы стариною, Воды черпнувши из Невы, Вдруг нестерпимой, ледяною Обдаться с ног до головы. Клин клином вышибить! Но где там Когда не шевельнуть рукой, Когда, небось, уж гроб с глазетом Давно заказан в мастерской! Всё можно взять у человека: Чины, награды, ордена, Но та холодная страна, Где прожил он две трети века, И синие леса вдали, И речки утренняя сырость, И три аршина той земли, Скупой и бедной, где он вырос, Земли, в которую его Вдвоём со шпагою положат,— Её ни месть, ни плутовство, Ничто уже отнять не сможет. Среди хлопот, обычных дел Он редко замечал природу, Но вдруг сегодня захотел К песчаному речному броду Подъехать на рысях в жару И жадно воду пить из горсти; Или, к своим оброчным в гости С ружьём забравшись поутру, Из камышей пальнуть по уткам; А коли на дворе зима — По новгородским первопуткам Скакать в лесу, чтоб бахрома С ветвей за шиворот, чтоб тело Кололо снегом, чтоб лиса, Как огненная полоса, Вдруг за стволами пролетела… Разжечь костёр, чтоб вдруг в дыму Вспорхнула вспугнутая галка… Всё это вовсе ни к чему — Да умирать уж больно жалко! И, Прошку с толку сбив, теперь. Когда все щёлочки заткнули, Он просит, чтоб открыли дверь И окна настежь распахнули. «А помнишь, Прошка, в Измаиле Как ты горячкою хворал?» — «Ещё б не помнить! Был в могиле, Да бог раздумал, не прибрал».— «Ты вспомни, Прошка, ты, похоже, Почти, как я, болел в те дни: Я рук не подниму — ты тоже Не мог поднять их с простыни, И кости у тебя болели, И лоб, как у меня, потел… И уж не думал встать с постели, А помирать всё не хотел. Сперва садился на кровать, Потом ходил, держась за стену… Вот так и я, глядишь, опять И встану и мундир надену… Что плачешь? Думаешь, не встать? Сам знаю — время в путь-дорожку. Начнёт за окнами светать, Один, как перст, ты будешь, Прошка Да разве ты один такой? Пересчитай полки и роты — Как только выйду на покой, Все будут без меня сироты…» Но Прошка, привалясь к стене, Не выдержав ночей бессонных, Уже дремал и монотонно Поддакивал ему во сне… И ни души кругом… Ну, что же, Пока ты важный господин, Так все готовы лезть из кожи, А умирать — так ты один… Он поспешил глаза смежить, Чтоб не прочли в последнем взоре Безумную надежду жить, Людское, будничное горе.