Суворов

Константин Симонов

СУВОРОВ

П. Антокольскому

1. ОПАЛА

1798 год1 Зима. Проспекты все впотьмах, То снег, то ростепель напала. Бьют барабаны. На домах Расклеены указы Павла. Их много этою зимой,— Один ещё не пожелтеет, Глядишь, другой уж сверху клеят: «Размер для шляп — вершок с осьмой, Впредь не носить каких попало, Впредь вальс в домах не танцовать, Впредь Машками, под страхом палок, Не сметь ни коз, ни кошек звать…» Перед дворцом помост сосновый, На невском ледяном ветру, Здесь второпях возводят новый Холодный памятник Петру. Должно быть, в пику Фальконету, В нём будет все наоборот: В проекте памятника нету Руки, протянутой вперёд, Ни змея, ни скалы отвесной,— Он грузно станет на плите, Казённый и тяжеловесный. Да, времена теперь не те, Чтоб царь, раздетый, необутый, Скакал в опор бог весть куда… Из всех петровских атрибутов Вы палку взяли, господа; Ей освящённые уставы Нейдут у вас из головы. Давно развеян дым Полтавы, Ещё далёк пожар Москвы, Ржавеют в арсеналах пушки, Зато сияют кивера… Пять лейб-гвардейцев на пирушке Решили, что царя пора… Пора, а что — нам неизвестно. Но у Гостиного двора Кинжал какой-то житель местный Купил, промолвивши: «Пора…» Пора, а что — мы не дознались. Но есть донос, что до утра В трактире, в нумере шептались, Всё повторяли: мол, пора… И в снег, и в хлябь, и в непогоду Возводят замок у Невы, Ещё в сырых подтёках своды, А уж крутом копают рвы. До света, обогнав зарю, Везут кирпич дорогой зимней — Такая спешка, словно Зимний Стал подозрителен царю. В вороньем гаме, в птичьем грае И в неразборчивом «ура-а!», То каркая, то замирая, К нему доносится: «Пор-р-а…» Он с детства помнит это слово. Он в страхе ищет до сих пор, Где тот гвардеец, тот актёр На роль Григория Орлова? Как наперёд его узнать? И ночью, в поисках измены, Он сам выстукивает стены И шпагой тычет под кровать. И, съёжившись, поджав колена, Не в силах до утра уснуть, Решается попеременно То всех сослать, то всех вернуть. Санкт-петербургской ночью серой. Пугая сторожей ночных, Осатанелые курьеры Несутся на перекладных; Их возвращают с полдороги, Переправляют имена: «Снять ордена, запечь в остроги», «Вернуть. Простить. Дать ордена» И в эту ночь к Ямской заставе Курьер скакал во весь опор. Он, у ворот коней оставив, Вбежал на постоялый двор. Потребовал стакан спиртного И на закуску что-нибудь, И, нахлобучив шляпу, снова Готов бы ехать в дальний путь. Но два проезжих офицера, Пока не улетел в карьер, Схватили за полу курьера: «К кому вы, господин курьер?» — «Да что вы, господа, как можно?! Язык казённый под замком. Но так и быть…» Он осторожно, Чуть слышно крикнул петухом… 2 Господский дом в селе Кончанском С обеда погружён во тьму. Везде лампадки, как в мещанском Добропорядочном дому. Хозяин экономит свечи, Он скуповат по мелочам. Когда не спится, возле печи Он греться любит по ночам; Бывает, примостив лучину, В ночном шлафроке, босиком, Сев по-турецки на овчину, Играет в шашки с денщиком: «Опять ты, Прошка, пересилишь, Опять мне в дамках не бывать…» — «Тут нужен ум, Лексан Василич, Ведь это вам не воевать. Ну, проигрались, что за горе? Вам нынче в шашки не с руки, По нонешним годам в фаворе Те, кто умеет в поддавки…» Суворов знает — Прошка снова Всё то же скажет, что вчера. И всё ж готов он до утра Сидеть и слушать слово в слово, Что Прошка скажет, как польстит. Нет, Прошка лестью не унижен; Его хозяин стар, обижен, На батюшку-царя сердит. При матушке Екатерине Он на другой манер серчал: Прижмут ли, обойдут ли в чине,— Бывало, бегал да кричал. А нынче счёт забыл обидам. Сидит, молчит, не дует в ус. Но Прошку не обманешь видом, Он знает твой и нрав и вкус. Пусть для других умён да тонок, Пусть для других ты генерал, А с Прошкой в бабки ты играл, Для Прошки ты всю жизнь ребёнок Он знает, чем утешить кстати: То вдруг с три короба наврёт, То петь начнёт, то Павла татем, Курносым немцем назовёт. И, в Прохоре души не чая, Ты только для порядку, зря, Прикрикнешь, будто бы серчая. Чтоб он не смел так про царя; А сам уж шлёшь его к буфету, Пусть там пошарит по углам, Да принесёт графинчик к свету, Запить обиду пополам. Вот и сейчас — слыхать отсюда — Он отмыкает поставец, И тихо тренькает посуда, Как еле слышный бубенец… Но что за навожденье! Прошка Уже давно пришёл с вином, А звон стеклянный за окном Ещё летит по зимним стёжкам. Ещё летит, и вдруг — к дверям, Так громко, словно бьют бокалы, И если б волю дать коням, Так тройка б в двери проскакала… Дверных запоров треск мгновенный, Шум раздвигаемых портьер, И в дверь полуторасаженный Влезает, весь в снегу, курьер. Лампадки словно ветер сдул, Во всём дому дрожат стаканы, И сам Суворов, встав на стул, Целует в щёку великана. «Скакал? Коням намылил холки? Небось, война, коли за мной? Эй, Прошка! Дай мундир мне с полки, Готовь карету четвернёй!» Он наискось рванул пакет — Там был рескрипт о возвращенье, Не прошенное им прощенье, А про войну — и слова нет. «Эх вы, гоняете без толку, Напрасно будите людей!.. Не надо, Прошка, лошадей, Мундир обратно спрячь на полку! А ты, курьер, моя душа, Не сетуй, что скакал задаром. Берёзовым кончанским паром Попарься в баньке не спеша; Поспишь, управишься с обедом, Пропустишь стопку и лети… Глядишь, по твоему пути И я в субботу тронусь следом. А что сердито говорю, Ты не горюй. Не ты в ответе, Что б ни привёз курьер в пакете, За быстроту — благодарю». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В субботу, взяв с собой рескрипт, Суворов выехал в столицу. И вот полозьев мёрзлый скрип — И по бокам пошли стелиться Поля… поля. Через поля Весь день трусить своей дорогой И к ночи, печку запаля, Заснуть в избе. А утром: трогай! Да не спеша. Чай, позван он Не для войны, не для похода… А коли так, то есть резон Сослаться на болезнь, на годы, На что угодно. Подождут. На что ты им? У них в наградах Не тот, кто штурмом брал редут, А тот, кто мёрз на вахтпарадах. Уж не затем ли нам спешить, Чтоб в первый день, боясь доноса, Мундирчик с фалдочками сшить И прицепить, к сединам косу? Слуга покорный! Он глядит В заиндевевшее окошко. В кибитке рядом с ним сидит Его денщик и нянька — Прошка. «Эй, Прошка! Прошка!» — Прошка Он пахнет водкой и капустой. Опять напился! Стук копыт, — То столб, то крест, то снова пусто, Копыта месят снег и грязь, Возок то вниз, то вверх взлетает. Фельдмаршал, к стенке прислонясь, Плутарха медленно листает.