Смейся, паяц!

С первого курса и до окончания института Даденков «курировал» меня, проверял, как посещаю, как сдаю, как веду себя на лекциях. Однажды, на одном из практических занятий, он заявил:

– Когда будет распределение, проситесь куда-нибудь за Северный Полярный круг – ближе я вас не направлю.

– Очень хорошо, – ответил я, – уж там-то вы за мной следить не сможете!

Перед защитой диплома секретарь нашего декана предупредила меня, что директор интересовался, когда защищает Каневский, и сообщил, что будет присутствовать. К защите диплома я был готов (опять же с чертежами помогли сокурсницы, а все расчеты проверил Сима Тартаковский и благословил). Но я понимал, что Даденков постарается сбить меня дополнительными вопросами, связанными с гидравликой, и проштудировал несколько раз подробнейшие конспекты Марика Глинкина. Кроме того, ребята написали мне все дополнительные вопросы, которые Даденков задавал каждому из них на экзаменах. Словом, к бою я был готов.

Защита диплома проходила в актовом зале института. Пришло много народа: мама и папа, их друзья, все мои однокурсники, педагоги. Я был на сцене, чертежи и схемы висели на стене. Между первым рядом и сценой стоял стол, за которым сидели члены приёмной комиссии во главе с каким-то академиком из Москвы. Я начал довольно бойко, но минут через десять Даденков прервал меня:

– А что, если… – И задал один из своих коронных вопросов «на засыпку».

Я знал этот вопрос и точно и чётко ему ответил. Удивлённый и раздосадованный, он продолжил:

– А какой ещё может быть выход из положения?

Я был готов и к этому вопросу – и он, буквально, отскочил у меня от зубов. Мои сокурсники знали о предстоящей дуэли и, чтобы поддержать меня, каждый мой ответ сопровождали аплодисментами. В Даденкове закипала злость. Он вышел из-за стола, подошёл к сцене и снова метнул в меня вопрос. Я отбил его правильным ответом. Мы напоминали двух игроков в пинг-понг: удар-ответ, удар-ответ, удар… Вдруг из-за стола поднялся мой дорогой Георгий Камилович Сюньи и громко, на весь зал, произнёс:

– Юрий Николаевич, хватит! Остановитесь!

Даденков, как от ковша холодной воды, вздрогнул, вытер носовым платком пот со лба и быстро вышел из зала, бросив на ходу:

– Я – на совещание. Продолжайте.

Сюньи о чём-то посовещался с членами комиссии, вышел на сцену, обнял меня и сказал:

– Поздравляю, ты защитил диплом!

Мне долго и горячо аплодировали, но не только за защиту диплома, но и за победу над Даденковым.

Чтобы завершить портрет Сюньи, расскажу ещё один эпизод. Последним экзаменом, который я сдавал перед защитой, были «Дорожные материалы». Когда подошла моя очередь, Георгий Камилович, провоцируя меня, спросил:

– Ну, что? Сойдёмся на крепкой троечке?

– Ни за что!

Он разыграл искреннее удивление:

– Неужели хочешь четвёрку?

– Нет, – снова отказался я. – Хочу пятёрку.

– Ай, нахал! Ай, молодец! – Он довольно потёр руки. – Тогда тащи билет.

Его предмет был единственным, который я постоянно и добросовестно учил, но не потому, что мне так нравились дорожные материалы – просто не хотел огорчать Сюньи. Все вопросы в билете я знал.

– Могу отвечать без обдумывания.

– Нахал! – снова повторил он. – Ну, давай, давай, повесели народ.

Я начал отвечать. Минут через пять он меня перебил:

– Слушай, ты действительно знаешь! – Повернулся к студентам, ожидающим своей очереди сдавать. – Ребята, он знает!.. Неужели ты учил?

– Учил.

– С ума сойти! А ну, ответь на второй вопрос.

Я стал отвечать – повторилось то же самое: Сюньи прервал меня и снова обратился к ребятам:

– Он меня просто пугает!.. Откуда ты всё знаешь?

– У меня хороший педагог.

– Отличный ответ! Продолжай в том же духе.

Когда я ответил на третий вопрос, на лице Георгия Камиловича сияла счастливая улыбка. Он сообщил студентам:

– Я удивлён, поражён, потрясён, но вынужден поставить этому нахалу пятёрку! – Протягивая мне зачётку, шепнул. – Подожди меня в коридоре – уже немного осталось.

Через полчаса он вышел из аудитории, взял меня за плечи:

– Пошли, посидим, побеседуем.

Напротив нашего института было странное заведение, которое за годы моей учёбы неоднократно меняло вывески: сперва – это была «Закусочная», потом – «Столовая», затем – «Пирожковая», «Парикмахерская» и, наконец, завершилось неоновой вывеской – «Кафе». Со временем первые две буквы погасли, горело только «фе», но всё равно, мы его любили и часто, после занятий, отмечали там праздники и дни рождений. Именно в этом «фе» Сюньи заранее заказал столик.

Когда мы выпили по первой рюмке, он произнёс:

– Я наблюдаю за тобой с первого курса, ты мне очень напоминаешь меня в молодости. Но в тебе – более мощная пружина, у тебя горят глаза, ты всё можешь: убедить, уговорить, пробиться, влюбить в себя… Но это – пока они горят. А горят они только в полуголодном состоянии. Когда ты сыт, они гаснут – и ты теряешь все свои достоинства. Поэтому – мой главный завет: не пресыщайся, ничем: ни едой, ни выпивкой, ни женщинами, ни благополучием… Будь всегда полуголодным и ты всего достигнешь. Главное: не пре-сы-щай-ся!..

Помню, тогда я как-то отшутился, посмеялся, перевёл разговор, не придав ему должного значения. И только спустя много лет, подводя первые жизненные итоги, я понял, как был прав и проницателен, как он знал меня больше, чем я сам, этот весёлый и мудрый француз!

И вот настал момент распределения. Я понимал, что в Киеве мне не остаться, да, честно говоря, и не хотелось: антисемитский заслон, который я ощутил при первых же моих начинаниях в творчестве, подталкивал меня попробовать свои силы в другом месте, не на Украине. Поэтому я решил проситься куда-нибудь подальше. Посоветовался с мамой – она меня, как всегда, поддержала.

Комиссия по распределению была очень авторитетна, в неё входили руководители министерства автотранспорта, работники ЦК партии, обкома, горкома и, конечно, педагоги нашего института и члены партбюро. Председательствовал всё тот же академик из Москвы. Люди старшего возраста, наверное, ещё помнят, что такое комиссия по распределению – там вам сначала задают лицемерный вопрос «Куда бы вы хотели?», а потом посылают туда, куда они хотят. Не поехать по назначению и не отработать положенные три года, было невозможно: в случае отказа – суд и срок. Предварительно нас ознакомили со списком городов, которые дали заявки на выпускников нашего института.

Когда меня спросили, куда бы я хотел поехать, я ответил:

– С детства меня привлекали города с двойным названием: Монте-Карло, Буэнос-Айрес, Баден-Баден… Но туда вы направить не можете. Поэтому пошлите меня в Кзыл-Орду, она есть в списке.

Раздался смех.

– Почему именно в Кзыл-Орду? – с улыбкой спросил председатель.

– Я прочёл в энциклопедии, что там много сушёной рыбы, а я рыбу очень люблю.

Члены комиссии снова рассмеялись.

– Неправда! Я знаю, почему он хочет в Кзыл-Орду! – произнёс Сюньи. – Там женщины носят паранджу – это единственное, чего он с них ещё не снимал.

Раздался хохот – и мне дали направление в Кзыл-Орду. Проходя мимо Даденкова, я ехидно бросил ему:

– А там теплей, чем за Северным Полярным Кругом!

Сразу после распределения состоялся банкет, в новом, только открывшемся ресторане «Поплавок». Присутствовали все педагоги и все студенты со своими дамами. Я пришёл с Зосей. Сюньи, потрясённый её яркой внешностью и роскошным телом, проходя мимо, шепнул: «Она суперсексуальна – тебе надо есть побольше сметаны!»

За день до банкета ребята попросили меня написать прощальное стихотворение и зачитать его за столом. Я согласился, но при условии, что меня посадят напротив директора Даденкова. Мне пообещали, и после первого тоста-напутствия, который произнёс Академик, слово дали мне, и я прочитал стихи, которые почти полностью воспроизвожу здесь:

Друзья мои! Прошу вас не сердиться —

Решил я снова к рифме обратиться.