Страница 31 из 39
Так вот, возвращаясь к истории…
На втором этаже этого особнячка непосредственно перед началом Русско-японской войны, в 1903 году, проходила так называемая конференция в Мурин-ан. Кроме маршала Ямагаты, в комнате находились еще три ключевые фигуры японской правящей элиты: премьер министр Таро Кацуро, министр иностранных дел Дзютаро Комура и выдающийся политик Ито Хиробуми.
Комнатка эта такая уютная, с креслами на ковре, шторами, камином; о Японии здесь напоминают только великолепные росписи с изображением сакуры и журавлей. Посидели, попланировали и побили русских в войне. Историческая память дала о себе знать, я почувствовала, что нахожусь в самом логове врага…
Если бы можно было перескочить через столетие из 2003 года в 1903 год и показаться этой четверке грозных японцев, вот бы они ужаснулись, увидев здесь русских.
Полы в замке Нидзё
В Киото есть замок Нидзё, построенный еще в 1603 году свежеиспеченным сёгуном Токугава Иэясу. Примерно с этого момента и начинается известный как эпоха Эдо период правления клана Токугава. Одноэтажный замок долго служил этому роду. Он занимает около семи тысяч квадратных метров и находится на укрепленной возвышенности, окруженной рвом с водой.
Полы комнат застелены татами, на стенах видны росписи. Никаких намеков на мебель, никаких намеков на роскошь. Вокруг построек симпатичные садики в японском стиле, с водой и каменными ограждениями. Такая вот красота простоты… Наверное, много голов покатилось с плеч в этом замке, а уж сколько решений об убийстве принято было за все эти века, трудно себе представить. Исторические решения, понимаете ведь!
В замке мне очень понравились полы, наверное потому, что если взору не на чем было остановиться, то пол был у всех на слуху — его доски поют. Называются эти полы соловьиными, поскольку звуки, ими издаваемые, похожи на пение соловья. Под огромные доски пола специально были положены металлические скобы. Интересно, что звук очень нежный и приятный, вовсе не скрипучий. Сделано это было в целях безопасности, чтобы слышать шаги пробирающегося ночью врага. Сёгуны могли спать спокойно.
Нара
Так же, как и Киото, Нара — колыбель японской культуры. А сейчас это зеленый городок, где свободно гуляют небольшие олени. В первой половине осени им спиливают рога. Но, видимо, за всеми не уследишь, иногда встречается олень с рогами. А кроме оленей здесь много туристов — старички со старушками доставляются автобусами. Они заполоняют все храмы, тропинки… А еще много школьных экскурсий. Этих тринадцати-, пятнадцатилетних подростков чуть ли не водят за руку. Гид всегда идет впереди, высоко над ним колышется флажок с номером автобуса, который их доставил сюда.
То там то сям у черных железных передвижных печей, похожих на наши солдатские кухни, сидят женщины и продают сладкий печеный картофель и корм для оленей.
Ориентироваться в Нара совсем просто — везде стоят указатели и с точностью до метра указывают направление дорог. Здесь все можно обойти пешком. Посетив несколько храмов, я зашла перекусить. В небольшом домике подавали лапшу и домбури. Я взяла гречневой лапши соба под названием «Любование луной». В глубокой чашке в бульоне лежала лапша серого цвета, и сверху было разбито яйцо. С виду оно действительно напоминало полнолуние. Это был уже не первый мой обед в заведении, где на столе не было ни соли, ни соевого соуса. Соба была совсем не соленая и предательски безвкусная. Потыкав палочками в «луну», я размешала яйцо в лапше. Кулинарная эстетика исчезла. Глядя в окно на красные кленовые листья момидзи, я начала есть собу. У прилавка щебетали японки, лучики солнца и горячая лапша начали действовать как снотворное. Мне принесли счет. Расплатившись и поблагодарив, я вышла на улицу. Побрела дальше.
Вскоре передо мной появились голые сопки, поросшие лишь сухой красивой травой. Гора молодой травы. Каждый год эту траву сжигают. Подошва горы была огорожена забором, и мне стало жаль, что нельзя взобраться наверх.
Однако уже через полтора часа я стояла на вершине этой горы. А вышло все случайно. Я пошла в лес, совсем в другую сторону. Как раз во второй половине дня выглянуло солнце, и лес стал просто волшебным. Дорога вилась вдоль текущей в неглубоком ущелье речки. Речка местами обрывалась водопадами, а иногда задерживалась запрудами, где, казалось, можно было бы и рыбы наловить небольшой, типа форели или подкаменки. Верхние ярусы леса были ярко-оранжевыми и алыми, а внизу все было зеленым, поросшим сырым столетним мхом. Некоторые деревья были гигантскими и, видимо, росли в этом лесу не одну сотню лет.
Я поднималась все выше и выше. Местами встречались тропинки, ведущие еще куда-то, но поскольку тут имелись еще и огромные плакаты, предупреждавшие о том, что здесь водятся ядовитые змеи, то на эти дороги, видимо, послушные японцы не совались. Не стала рисковать и я.
Еще я наткнулась на плакат с описанием местных животных. Это были какие-то жуки, птицы, кабаны, и главное, здесь водился хитрый оборотень, он же енотовидная собака тануки, герой многих японских сказок. Он отличался тем, что мог устраивать самые изощренные пакости. Например, особенно запомнилась мне с детства сказка о том, как хитрый тануки убил и сварил японскую старуху. А когда японский дед вернулся из леса в дом, тануки обернулся бабкой и накормил деда тем самым супом из бабки.
По мере моего восхождения на гору все до одного спускавшиеся японцы стали со мной здороваться. Я не знала почему, но мне было приятно, и я, улыбаясь, тоже здоровалась. Народу было, однако, мало, и меня радовала возможность погулять одной.
Вскоре я оказалась на вершине той самой поросшей лишь травой сопки. Вид был красив! Солнечные лучи пробивались в нескольких местах сквозь облако и падали в долину. Внизу был город. А наверху были я, солнце, олени и золотой ковыль!
Раньше эти сопки тоже были покрыты лесами, но, став предметом спора между двумя храмами в связи с дележкой территории, они были выжжены по приказу вышестоящих властей по принципу «так не доставайся же ты никому».
С тех пор японцы, будучи невольниками традиции, раз в год жгут на этих сопках траву. Поэтому и называется это место Гора молодой травы.
Моя Камакура
Камакуру я люблю больше всего. Что заставляет меня так думать? Наверное, то, что я ездила туда чаще всего и в те дни, когда мне хотелось побыть одной и отдохнуть от всех и вся. Всего пара пересадок, минут сорок времени в пути от Йокогамы, и вот она — Камакура. Именно здесь зародились и расцвели японские секты буддизма, например секта Ничирэна — Дзен. Может быть, от обилия храмов воздух и все естество Камакуры пропитаны спокойствием. Зеленые мхи, покрывающие ступени, ведущие к храмам, камни и деревья вызывают чувство уважения к старине и успокаивают в отношении того, что как поется в песне: «Время прощает всё».
В Камакуре есть всё, что хочется душе для разных оттенков настроения. Иногда, сойдя с поезда на станции Камакура, я покупала роллы, бутылку горячего зеленого чая и уходила прямиком к морю. Весеннее солнце играло на волнах, колеблемых дуновениями холодного ветра. Завсегдатаи пляжа, тяжелые черные вороны, прогуливались вокруг меня, надеясь заполучить кусок еды. В будние дни народу не так много, особенно если не идти прямиком по туристическому маршруту к основным храмам, а пройтись по улочкам, где живут камакурцы. Наверное, так звучит по-русски «житель Камакуры»?
Осенью, когда краснеют клёны момидзи, или весной во время цветения сакуры здесь особенно много народу, но мне больше нравится Камакура в начале зимы. Серые дорожки, дома, и на фоне этого серого спокойствия сияет оранжевая хурма на деревьях. В дождливую погоду туристов нет, а местные жители сидят по домам. И только зонтики редких прохожих парят над дорожками. В буддийских храмах дым от горящих благовоний не хочет подниматься к богам-небожителям, он идет низом, и в конечном счете капли дождя прибивают его к мощеным дорожкам.