Страница 31 из 61
Не удалось установить, каким образом записка попала к принцу: монахи-прислужники не заметили никого, кто входил бы или выходил из комнаты. Почерк был тот же, что и в письме, в котором монастырь предлагался в качестве убежища.
Беседа в монастырском саду длилась долго. По возвращении к постели барона принц казался весьма озабоченным. На вопрос Фрайхарта касательно личности неизвестного ответ прозвучал тотчас: армянин, на сей раз в костюме голландского купца. На остальные вопросы принц отрицательно качал головой. В последующие дни был задумчив, едва разговаривал, часами сидел на своей кровати, сосредоточив взгляд в неизвестном.
Страдающий от лихорадки барон переживал не лучшие свои времена и потому не мог влиять на настроение принца, не мог даже за ним наблюдать. Встречался ли еще принц Александр с армянином или нет, осталось неясным.
Не от своего патрона, но от одного из монахов услышал Фрайхарт потрясающую новость: принц Александр выразил приору желание перейти в католическую веру и недавно прослушал свою первую мессу.
Фрайхарт не осмелился прямо спросить о причинах подобного решения, выжидая, когда принц сочтет нужным сам рассказать об этом.
Долги были уплачены, однако ни барон, ни Чивителла, который уже появлялся на людях, так и не придумали, каким чудом это произошло: Фрайхарт боялся задать конкретный вопрос, а на разного рода намеки принц не реагировал.
Так обстояли дела ко времени приезда графа Остена в январе 1781 года. За несколько недель пребывания в Венеции он ни разу не видел принца, вернувшегося в свое жилище: принц не покидал апартаментов и вообще никого не принимал. Граф пока что занимался письменным изложением своих впечатлений или, вернее, вероятных впечатлений принца, черпая сведения у барона фон Фрайхарта, юнкера фон Цедвица и маркиза Чивителлы.
Вообще за эти недели не случилось ничего особо примечательного. Весьма неожиданно, правда, появился Вильгельм Хагемайстер — пропавший егерь. Он рассказал такую историю: ночью на него напали какие-то люди в масках, связали, бросили в гондолу и отчалили. После довольно долгого плаванья освободили от пут и высадили на сушу. Это оказался маленький остров, как он потом выяснил, остров Повелья близ Маламокко. Егерь обнаружил в кармане кошелек, набитый золотыми флоринами, — на эти деньги он и жил все последующее время. Бедные труженики острова приняли его дружелюбно, только отказывались, даже за высокое вознаграждение, предоставить лодку, с боязливым почтением ссылаясь на приказ государственной инквизиции. Посему Хагемайстер оставался и вольной птицей и пленником одновременно, так как рыбаки хорошо охраняли свои лодки. Наконец ему удалось сговориться с одним торговцем из Рагузы, который случайно завернул на остров: тот забросил его в Чоджию, затем он добрался до Венеции. Барон, однако, узнал от товарищей егеря, что Хагемайстер по возвращении сильно затосковал и зачастил в монастырь миноритов в Гвидекке. Егерь, смеясь, признался в неодолимой тоске — он смертельно влюбился в девицу, которая бурные его ухаживания встречала ироничными гримасками. Да, он посещал монастырь миноритов, но захаживал лишь в церковь, где предмет его страсти имел привычку ежедневно молиться.
Граф Остен снова взял на службу честного парня. Чивителла, пыл коего отнюдь не охладила сталь сиятельного клинка, снова увлекся расследованием. Через своего дядю кардинала имел он отменные связи в государственной инквизиции: легко удалось выяснить, — никто никакого приказа рыбакам Повелья не давал. При такой оказии маркиз попытался узнать, вмешивалась ли инквизиция вообще в какие-либо дела принца.
Только один раз. Речь шла о злонамеренном субъекте, который, по сведениям инквизиции, шпионил в пользу некоего враждебного правительства. Высший совет давно подписал его смертный приговор, исполнение откладывалось только из дипломатических соображений: ждали удобного случая. Этот случай представился, когда шпион публично оскорбил принца в игорном доме и, получив пощечину, обратился к услугам наемных убийц. При задержании сицилианца Калиостро стража действительно подчинялась инквизиции, однако неизвестный, который выдал себя за чиновника высокого ранга, таковым не был. Конечно, это обнаружилось только несколько дней спустя, после чего пленника незамедлительно отпустили.
Маркиз не преминул обо всем сообщить графу Остену и барону Фрайхарту: они, разумеется, согласно подумали о таинственных кознях армянина. Поскольку Фрайхарта единственного иногда допускал к себе принц, решили передать ему новости Чивителлы при первой возможности. Она представилась в один из ближайших дней.
Принц Александр вызвал барона и поручил распустить прислугу, ибо намеревался возвратиться в Германию. Он показал барону только что присланное письмо — шифрованное и без подписи, где сообщалось о смерти его старого больного дяди, брата владетельного герцога.
— Одной ступенью ближе к трону, — произнес принц задумчиво.
Барон Фрайхарт попросил разрешения поговорить откровенно. Принц кивнул, и Фрайхарт принялся излагать результаты поисков маркиза. Принц Александр слушал, улыбаясь, затем прервал:
— Полагаю, дорогой Фрайхарт, вы можете поберечь ваше красноречие. Вряд ли вам удастся раскрыть мне что-либо неизвестное. Маркиз безусловно прав, меня втянули в запутанную игру. Поверьте, барон, я знаю больше вас и, по крайней мере, отчасти знаю мотивы человека, который заставил танцевать всех этих кукол. Егеря похитили, приставили ко мне Бьонделло, он предал и продал меня. Мне известно, кто это устроил, а вы, во всяком случае, догадываетесь. Я знаю, какой фокус со мной проделали в Мурано: Вероника благополучно здравствует, вы, как и я, были полностью одурачены. Барон, все это, включая приключение на Брейте, где сицилианец Калиостро ломал комедию с вызыванием духов, имело одну цель: вынудить меня придерживаться определенной линии. Вы знаете, дорогой Фрайхарт, мой разум сохранил силу и ясность, несмотря ни на что, не отступил ни перед чертовщиной в том деревенском доме, ни перед искусным рассказом Калиостро, ни перед… скажем так… смертным ложем Вероники. Вы слышали, барон, мое твердое «нет» на исступленные просьбы любимой женщины. Все происшедшее трудно разложить на мелкие подробности — многое непонятно до сих пор. И вот мое признание, Фрайхарт: атака на разум не удалась, атака на чувства не удалась, я устоял перед фантастической мистикой и романтической любовью, но отступил перед… истиной. Вспомните встречу в монастыре Карита. Человек, посетивший меня, — инициатор этой небесно-инфернальной игры. Он пришел, чтобы сказать: до сих пор его игра не дала ощутимого выигрыша. Но именно потому что я сопротивлялся там, где многие бы проигрались в пух и прах, именно потому поверил он в меня. И пришел свершить новое нападение, на сей раз новым оружием: оружием истины. Все, что вы разузнали, Фрайхарт, все это он рассказал, — и многое другое. Он обнажил тайные пружины, с помощью коих надеялся сделать меня безвольной игрушкой в своих руках. И пришел возвестить конец игры и указать верный путь к моему благу и счастью человечества. Вам известно, барон, все эти годы я не помышлял о троне, но думаю о нем сейчас! Мой дядя умер…
— Монсеньер, — прервал Фрайхарт, — вы забыли сентябрьское сообщение нашего двора. Даже после смерти наследного принца, даже после смерти вашего дяди, вы еще не ближайший кандидат. Ребенок наследного принца…
Лицо собеседника несколько омрачилось:
— Знаю, знаю! Его ребенок, его сын стоит между мной и троном. Но верьте, барон, я перешагну через это препятствие. Чужеземец, неизвестный — о, для вас, не для меня! — дал мне в тот час в монастырском саду нечто доныне неведомое: цель и волю к достижению цели! Цель высока — выше трона! Заплатить придется немало, но я готов. И вы знаете, барон, я уже кое-что заплатил. Никакая сила на земле не превратит меня в «безвольное орудие», целеустремленным же человеком этот неизвестный сделал меня в полчаса, открыв истину! Помните ли гугенота Генриха — он, четвертым носителем этого имени, взял французскую корону — помните ли его слова? Paris vaut bien une messe![6] Ранее меня, как любого доброго протестанта, отвращало циничное, фривольное замечание бессовестного отступника. Сегодня, Фрайхарт, я понимаю величие этих слов, чувствую, что означает, быть властелином, обладать властью. Он, неизвестный, меня научил. Поэтому мы возвращаемся в Германию, будем бороться, только такая жизнь имеет цену.
6
Париж стоит мессы (франц.).