Страница 4 из 18
(Дуня входит).
Пан. Уложите мне все нужное в серый чемодан. Слышите? Как всегда в дорогу. Я пришлю сюда человека со своей карточкой, на которой будет стоять для вас, так как вы неграмотная, синий крест. Ему дадите чемодан. А ежели придут от барыни за вещами, то скажите, что барин не велел ничего отпускать. И ежели барыня сама приедет — скажите, что барин не велел отдавать ничего. Будет шуметь — дворника позовите, полицию. Поняли?
Дуня. Поняла.
Пан. (грозит ей). Смотрите же. Ну, идите.
Пан. (один). Всем насолю, насколько могу. Жизнь сплетена из удач и поражений. Самого Наполеона били. Великий Дант сказал: «следуй своею дорогой и предоставь людям болтать» Это эпиграф Маркса, а также и мой девиз. Ха-ха! Я люблю покощунствовать! (В публику). О! мои господа, презирайте, презирайте, улыбайтесь, я еще заставлю вас плакать!
(уходит).
ЗАНАВЕС.
Еще скверный анекдот
Фарс
ЛИЦА:
Федосий Тихонович Малецкий, чиновник департамента.
Полина Ларионовна, его жена, 27 лет.
Юлий Сергеевич Энгельшлиппе, директор департамента, 60 л.
Ольга Павловна, его супруга, 42 л.
Стеша, горничная Малецких.
Действие происходит на даче Малецких, в спальне, служащей в тоже время кабинетом.
Малецкий (в резиновом плаще, калошах, клеенчатой фуражке и с зонтиком). Сейчас, сейчас, Поля, не опоздаю, еще 1 1/2 до отхода поезда, а ходьбы, слава Богу, сорок минут, я тут свою большую палку забыл, — без неё нельзя, (вдруг останавливается). Чёрт! (Замечает конверт, лежащий у окна). Письмо! Очевидно, бросили в окно. (Бросается к двери и запирает ее на крюк). Что это значит? Ужасная мысль! Руки дрожат! Не могу распечатать! О, Поля, Поля… Неужели ты! (Решительно разрывает конверт и читает). «Федосию Малецкому от неизвестного друга». Отлегло от сердца. Не жене.
Боже мой! Огненные колеса вертятся в глазах… Вот почему она настаивала, чтобы я уехал с вечера!.. А! О! подлец тот, кто пишет, трижды подлец любовник, но подлее всех — она! К чему сомневаться, к чему колебаться? Сегодня же ночью вернусь в тиши, подкрадусь, как тигр, одним прыжком вскакиваю в окно, и… (машет палкой).
Поля (за дверью). Да ты заперся; смотри, опоздаешь.
Мал. Ни звука коварной! Все будет сделано с ловкостью Лекока, стремительностью Отелло, беспощадностью турецкого султана. Когда я думаю о мести, у меня силушка по жилочкам так и переливается, даже удовольствие какое-то испытываю. Стой, Федосий, будь спокоен, как римлянин. (Важно подходит к дверям и отпирает их).
Поля. Опоздаешь.
Мал. (значительно). О нет, я попаду вовремя!
Поля. Я тебе цыпленка положила…
Мал. Дай Бог, чтобы ты не подложила мне свинью!
Поля. Что ты такой?..
Мал. Какой?
Поля. Странный.
Мал. Странный… Ничуть не странный. Что ты смотришь на меня, как будто у меня рога на лбу. Гм! Ну ладно. Пусть. Я еду. Вернусь завтра вечером. О! Башмаков она еще не износила!
Поля. Да, что с тобой? Насчет башмаков не сердись, да и можно не покупать еще…
Мал. Я привезу тебе царицыны черевички. Черт принесет меня вместе с ними!
Поля. Да ты, Дося, может нездоров?
Мал. Прощай, жена! Мой чемодан! Мой зонтик!
Поля (подает их ему).
Мал. Не похож ли я на Менелая? Ты на Елену? Ну, не пугайся. Во мне просто проснулся литератор, каким я был до того, как превратился в канцелярского вола с рогами на лбу. В 20 лет я написал трагедию, в 28 л. я ее переживаю. Я молчу. Я удаляюсь (уходит).
Поля. Ведь не пил ничего еще, что с ним?
Поля и Стеша.
Поля. Пошел барин. Да что-то странный какой-то.
Стеша. Бывает с ним. Может опять для тиятра писал. Помните прошлой весной то зачал было писать — прямо ополоумел.
Поля. Может быть и то (пауза).
Стеша. А светло то как. Уж час вечерний, а светло.
Поля. Всегда так в эту пору (пауза).
Стеша. Чу! едет к нам кто-то… слышите, звонит?
Поля. К нам некому, к попу скорее, на ту дачу (зевает).
Стеша. Может и к нему. Давайте, барыня, в свои козыри сыграем? А потом чайку с вареньем, а?
Поля. (лениво). Да придется. Неси карты.
Стеша. А то может на веранду?
Поля. Ну, на веранду
Стеша. Подъехали! Ей Богу, к нам подъехали (убегает, за ней лениво идет Поля).
За сценой шум и говор голосов.
Входит Энгельшлиппе с женой, Поля и Стеша.
Энгельш. Представьте, какой ужас!
Ол. Павл. Стекла звенят, гогот…
Энг. Я ни минуты не сомневаюсь, что, начав с дачи Таубенблинда, они перешли на мою. Там наверно не осталось теперь камня на камне!
О. П. Мебель, посуда, хотя и дачные, знаете, но больших денег стоят!
Поля. Боже мой, Господи! Еще бы Да, садитесь, прошу вас, садитесь, ваше превосходительство, садитесь, Ольга Павловна… Этакое несчастье, этакий разбой…
Стеша. Кто-ж бы это?
О. П. Мужичье соседнее. Оравой, орравой накинулись. Среди бела дня.
Энг. Я ни минуты не сомневаюсь, что если бы мы еще полчаса промешкали, я был бы уже мертв, а Ольга Павловна изнасилована.
Стеша. Ох, ужасти какие!
О. П. Мы сейчас в дрожки, Петруня, наш мальчик, на козлы — и прочь! И прямо к вам. И уж не знаем: не то на станцию ехать прямо, не то у вас переночевать. К вам, наверно, не дойдут.
Поля. К нам не пойдут. Дачники тут бедные, деревенька смирная, к тому ж и лагерь недалеко.
О. П. Хот отдохнуть то, а то ведь 6 часов в поезде опять, после такой передряги, — генерал то мой вон желтый весь.
Стеша. И пожелтеешь, барыня, всякой цвет примешь от этакой напасти.
Поля. Стеша, готовь чай скорее на веранде.
О. П. Ну ее, веранду. Лучше здесь. А то проходящие увидят, расспросы пойдут, ахи, да охи. Сюда нам чайку дайте, да и на покой. Генерал мой еле на ногах стоит.
Энг. (встает и ходит). Я, матушка? С чего ты взяла? Я только взбешен. О! Я бы их! Приедет команда — сам отправляюсь с ними в карательную экспедицию! Вот где надо Римана!
(Стеша уходит).
О. П. Присядь, присядь, Жюль, что ты вдруг развоевался? Не Риман ведь ты еще. Сядь. Да, вот беда-то! Хуже пожара. И ведь подумайте — ну громили жидов — это в порядке вещей! Но думала ли я когда-нибудь, думал ли генерал, что станут громить тайного советника Таубенблинда?; д. ст. советника Энгельшлиппе? А? Настоящих русских вельмож?
Поля. Действительно. Опились видно до белой горячки. Ведь и жиды тут, кажется, есть, если уж так захотелось громить.
Энгельш. Я ни минуты не сомневаюсь, что именно евреи все и подстроили. Население ненавидит евреев, но те, через посредство Бунда, отвели грозу на нас, как на громоотвод, внушили этим олухам мужикам, что не жиды виноваты во всем, а генералы! Я ни минуты не сомневаюсь в том, что начальник карательной экспедиции, прежде чем пороть мужиков, — которых непременно нужно пороть до полусмерти, — перепорет всех жидов в округе.