Страница 11 из 21
Необыкновенная судьба Всеслава — единственного из древнерусских князей, кто, не принадлежа к потомству Ярослава, «коснулся копьем златого стола киевского» (как сказано о нем в «Слове о полку Игореве»), — произвела на современников сильное впечатление. Уже при жизни он воспринимался как поразительное отклонение от нормы, которое необходимо было постигнуть и истолковать. К нему присматривались с разных сторон, порой диаметрально противоположных. Для части киевского монашества, разделявшего политические симпатии и антипатии преподобного Антония, Всеслав так и остался наглядным примером торжества поруганного благочестия. Один из редакторов Повести временных лет, приверженец этой точки зрения на полоцкого князя[78], вложил ему в уста благочестивую фразу, с которой он якобы вышел на свободу из поруба: «О кресте честный! Понеже к тобе веровах, избави мя от рва сего». Другой переписчик летописи, наоборот, не сомневался, что дело не обошлось без вмешательства темных сил, и потому добавил в хроникальную летописную статью под 1044 г., в которой впервые упоминался Всеслав (его вокняжение в Полоцке после смерти отца), следующие подробности о его личности: «…его же роди мати от волхованья. Матери бо родивши его, бысть ему язвено [околоплодный пузырь] на главе его, рекоша бо волхвы матери его: «Се язвено навяжи на нь, да носить е до живота своего [до конца жизни]», еже носить Всеслав и до сего дне на собе; сего ради немилостив есть на кровопролитье». Позднее народная фантазия еще больше развила тему сверхъестественных способностей Всеслава, слив его фигуру с персонажами былинного эпоса — легендарным князем Всеславом, прародителем русских князей{43}, и богатырем-оборотнем Волхом Всеславьевичем. А «смышленый Боян», который, по свидетельству «Слова о полку Игореве», сложил «припевку» о Всеславе, увидел в хитросплетениях судьбы полоцкого князя убедительное доказательство тщеты попыток человека сойти с пути, предуготованного ему Провидением: «Ни хытру, ни горазду… суда Божия не минута».
Глава 6.
ВТОРОЕ ИЗГНАНИЕ ИЗЯСЛАВА
I
Изяслав вернул себе старший стол, но прежние времена не вернулись. За краткий период княжения Всеслава в Киеве союз трех братьев-соправителей дал глубокую трещину. Теперь от него оставалась только видимость былого единства, но и она таяла буквально на глазах.
События 1068—1069 гг. нарушили традиционный баланс сил, державшийся на добровольном соблюдении всеми тремя Ярославичами отцовой заповеди «не преступати предела братня». Вернувшись в Киев после семимесячного отсутствия, Изяслав нашел совсем не ту Русь, которую он оставил. Младшие братья обобрали его почти до нитки, присвоив себе под предлогом борьбы со Всеславом Новгородскую и Владимиро-Волынскую земли. Возвращать захваченное Изяславу никто из них и не думал: Глеб Святославич, как и Владимир Всеволодович, остались сидеть на своих новых столах и после реставрации 1069 г. С потерей в 1071 г. Полоцка владения Изяслава сузились до границ Киевской и Турово-Пинской земель.
Вместе с тем Изяслав увидел, что его братья ведут собственную международную политику, ни в коей мере не отвечавшую его интересам. В начале 1070-х гг. младшие Ярославичи заключили серию династических браков, которые косвенным образом вовлекали их в антипольский союз (в составе Германии, Чехии и Дании), возглавляемый юным германским королем Генрихом IV (1056—1106, император с 1084 г.)[79]. Как явствует из сообщений ряда западноевропейских хронистов{44}, около 1071 г. Святослав женился вторым браком[80] на Оде, дочери графа Липпольда Штаденского и Иды, графини Эль-сдорф. Политическая подоплека этого брачного союза хорошо видна по двум обстоятельствам. Во-первых, Ода состояла в кровном родстве с германским королевским домом, доводясь Генриху IV внучатой племянницей по своей матери{45}. И во-вторых, согласно «Санкт-Галленским анналам», брак Святослава с Одой был заключен при непосредственном участии германского короля, что конечно же «предполагает присутствие большой политики»[81]. В рамках антипольской коалиции была найдена подходящая невеста и для старшего сына Всеволода, Владимира Мономаха. Ей стала Гида, дочь последнего англосаксонского короля Харальда, павшего в битве с нормандскими рыцарями Вильгельма Завоевателя при Гастингсе (1066). От датского хрониста Саксона Грамматика (ум. 1220) известно, что судьбой Гиды распорядился ее двоюродный дядя, датский король Свен Эстридсен (1047—1075/76), приютивший беглянку после того, как та вынуждена была покинуть Англию. Личная встреча Свена Эстридсена с Генрихом IV, положившая начало их союзу, состоялась в 1071 г. в Бардовике, близ Люнебурга; вероятно, на ней и была согласована общая матримониальная политика германского и датского дворов в отношении черниговского и переяславского князей. Ярко выраженный международный аспект династических союзов Святослава и Всеволода недвусмысленно указывает на то, что братья Изяслава сознательно стремились к внешнеполитической изоляции Болеслава II — главного союзника киевского князя.
Но это был еще не предел их мечтаний. В начале 1070-х гг. Святослав и Всеволод усилили нажим на Изяслава по церковной линии, добиваясь от него согласия на учреждение в Чернигове и Переяславле титулярных митрополий[82], что позволило бы им не считаться с главенством Киева в сфере церковной юрисдикции — последним преимуществом Изяслава как старшего князя. Тому удалось временно отвести притязания Всеволода, но в отношении Святослава пришлось пойти на уступки. Слабость позиций Изяслава в этом вопросе была обусловлена тем, что преобразование епископий в митрополии не входило в компетенцию киевского митрополита, будучи исключительной прерогативой Константинополя, где решающий голос в церковных делах принадлежал императорской власти{46}. Внешнеполитическое положение Византии в конце 60-х — начале 70-х гг. XI в. было критическим. При императорах Константине X Дуке (1059—1067) и Романе IV Диогене (1068—1071) империя подверглась сильнейшему натиску турок-сельджуков. Тяжелейшие поражения византийской армии при Мелитене (1067) и Манцикерте (1071) открыли туркам путь в Малую Азию; безвозвратная утрата восточных (армянских) провинций, доставлявших Константинополю наибольшие доходы и лучших солдат, поставила империю на грань катастрофы. В Южной Италии Византия потеряла свой последний оплот — город Бари, захваченный сицилийскими норманнами (1071). Одновременно печенежские племена Подунавья возобновили набеги на балканские земли империи[83], а половцы проникли в Крым, создав угрозу Херсонской феме и другим византийским владениям на полуострове. В этих условиях лояльность Руси, и в особенности черниговского князя, в чьих руках находилась Тмуторокань — важный стратегический пункт Северного Причерноморья, приобретала для Византии первостепенное значение. Внимание, уделяемое в то время византийскими властями сношениям с Русью, прослеживается по тому факту, что в 1060-х гг. возглавить Русскую церковь было поручено митрополиту Георгию, который носил высокое звание имперского синкелла, указывающее на его близость к патриарху и особое расположение к нему императора{47}. Образование в Чернигове временной титулярной митрополии не могло подорвать каноническую зависимость Русской церкви от Константинопольского патриархата, и потому император Роман IV Диоген удовлетворил просьбу Святослава: черниговский епископ Неофит был возведен в митрополичий сан[84]. Отказ в подобной же просьбе Всеволоду может быть объяснен тем, что в Константинополе, видимо, не желали идти на полный разрыв с Изяславом, формально сохранявшим свое положение старшего князя.
78
По-видимому, преподобный Никон (Великий), убежавший от преследований Изяслава в Тмуторокань (см. выше), о его роли в составлении первого летописного свода см.: Шахматов А.Л. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 420—460.
79
В 1069—1070 гг. Болеслав II напал на чешского князя Брячислава II (1061—1092), являвшегося вассалом германского короля. Кроме того, Польша вмешалась в венгерскую междоусобицу, поддержав противников короля Шаламона, который удерживал престол при помощи Генриха IV.
80
Первая супруга Святослава известна по записи в Любецком синодике (поминальном списке черниговских князей), где она поминается под именем Киликия (видимо, искаженное Кикилия, в латинизированном варианте — Цецилия) см.: Назаренко А.В. Указ. соч. С. 517; Цветков С.Э. Русская история. Кн. 2. С. 50—54.
81
По сообщению Альберта Штаденского, Ода в юности была отдана монастырь в Ринтельне, но затем выкуплена оттуда матерью, — как можно думать, по настоянию Генриха IV. «Сам факт выкупа будущей не весты из монастыря, не будучи совершенно уникальным, являлся все-таки чрезвычайным», — замечает А.В. Назаренко, приводя аналогичный случай с другой Одой, дочерью маркграфа северной Саксонской марки, также, несмотря на свое монашество, выданной замуж за польского князя Мешка I (ок. 979/980 г.). Немецкий хронист XI в. Титмар Мерзебургский, порицавший неканоничность этого брака, тем не менее пояснил, что церковные правила были нарушены «ради блага отечества и желания скрепить мир» с Польшей (Назаренко А.В. Указ. соч. С. 514). Очевидно, Генрих IV, благословляя Святослава и Оду, руководствовался подобными же соображениями. См. также: Древняя Русь в свете зарубежных источников. С. 368.
82
То есть присвоения черниговскому и переяславскому епископам одно го титула митрополита, без обычных митрополичьих функций, состоявших административном управлении и судебном надзоре над подчиненными епархиями. В Византии епископов возводили в сан титулярного митрополита пожизненно или на определенный срок, после чего митрополия вновь становилась епископией. Святослав и Всеволод, сами имевшие виды на киевский стол, не были заинтересованы в создании постоянных автокефальных митрополичьих кафедр в Чернигове и Переяславле, что привело бы к дроблению Русской церкви и умалению значения киевского митрополита.
83
«Это событие, оставляемое без внимания во всех новых исторических сочинениях, — пишет В.Г. Васильевский по поводу перехода печенегами Дуная, — имеет громадное значение в истории человечества. По своим последствиям оно почти так же важно, как переход за Дунай западных готов, которым начинается так называемое переселение народов… Непосредственной причиной великого движения с запада на восток, то есть Первого крестового похода, насколько эта причина заключалась в положении Восточной империи, были не столько завоевания сельджуков в Азии, сколько грозные и страшные массы орды печенежской, угрожавшей само му Константинополю» (Васильевский В.Г. Указ. соч. Т. I. С. 7—8).
84
По всей видимости, в 1070 г., так как в 1069 и 1071 гг. Роман Диоген подолгу отсутствовал в Константинополе, воюя с турками-сельджуками в Сирии и Малой Азии, и, следовательно, не имел возможности об судить данный вопрос с послами черниговского князя. Между тем в 1072 г. Неофит уже носил сан митрополита, о чем свидетельствует «Сказание о Борисе и Глебе» и Житие Феодосия Печерского, см.: Поппэ А. Русские митрополии Константинопольской патриархии в XI столетии // Византийский временник. Т. XXVIII. С. 97; Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. С. 56—58.