Страница 72 из 81
— Борьба требует жертв, милая барышня.
— Я принесу их.
— Почему вы отвергаете друга?
— Разве я отвергаю? Не поймите меня превратно, господин Ботушан, но я хочу действовать сама, насколько мне хватит сил. Если я почувствую себя слишком слабой, если увижу серьезную опасность, я обращусь к вам. Вы ведь окажете мне содействие?
— Располагайте мною во всем и в любое время.
— Благодарю вас.
Наталья, колеблясь, смотрела в пространство перед собой, на сердце у нее лежало какое-то бремя.
— Вы, похоже, хотите мне еще что-то сказать, Наталья…
— Да, это так.
— Прошу вас.
— Вы навсегда останетесь моим другом?
— Насколько вы пожелаете.
— Тогда — навеки, — молвила Наталья, — потому что я никогда не выйду замуж. Теперь, лучше познакомившись со светом и людьми, я больше ничему не верю и ни на что уже не надеюсь.
— Это мимолетное настроение, которое рано или поздно пройдет.
— Нет, Сергей, для меня это серьезно.
Оба на некоторое время замолчали. Он предпочел бы прямо сейчас прижать ее к своей груди, к горячо бьющемуся сердцу, но сдержал себя. Еще не настал миг того счастья, которое он видел перед собой словно лазурь небес и золото солнца, но оно уже не казалось ему столь далеким.
— Послушайте, — снова заговорило большое неразумное дитя, — мне хотелось бы доставить вам радость, что я могла бы для этого сделать?
— Вы делаете для меня так много, все, — делаете неосознанно, и оттого это так прекрасно. Вы доставляете радость самим вашим существованием; чтобы порадовать меня, вам не требуется ни слова, ни взгляда: вы, точно фея, во всякое время расточаете дары, даже помимо своего желания.
— Но я все же хотела бы… — залившись румянцем, прошептала девушка.
— Хорошо, в таком случае подарите мне ваш портрет.
— Вы требуете как раз того, чего у меня нет, — насмешливо возразила она. — Однако в ближайшие дни я собираюсь отправиться в город и закажу там портрет, которым не будет владеть никто, кроме вас.
— Но тогда я прошу, чтобы вас изобразили не в пышном туалете, чужой и чопорной, а такой, какой вы бываете дома.
— Я именно так и думала, в моей кацавейке…
— С длинными косами…
— И с кошкой на коленях. — Она радостно захлопала в ладоши. — Однако вы тоже должны подарить мне свой портрет.
— Своей просьбой вы делаете меня несказанно счастливым.
Разговор оборвался. Тот, кого переполняет желание что-то высказать, часто теряет дар речи, ибо словам трудно находить дорогу от сердца к губам. Наталья встала и принесла шашки.
— Хотите сыграть? — с естественной непринужденностью предложила она.
— С удовольствием, но мне наперед известно, что я проиграю.
— Почему?
— Потому что буду смотреть не на доску, а только на ваши красивые руки.
41. Каждому по заслугам
Мрак сгустился, и ударил
Гром, и молния блеснула.
Между тем три наших дамы развлекались в городе за счет Зиновии, кошелек которой точно по волшебству снова наполнился деньгами. Она выбирала особенно лакомые пирожки, которые можно запивать шерри, или устраивала званый обед с шампанским, чтобы угостить своих родственниц. Хотя еще тем же утром Менев видел ее кошелек совершенно пустым. В этом заключалась одна из уловок Зиновии.
После того как они позавтракали в кондитерской, прогулялись по променаду под пристальными взглядами мужчин и затем откушали в гостинице, Зиновия послала за Феофаном.
Тот явился, с завитыми волосами и в новых перчатках.
— У тебя сейчас есть время? — спросила Зиновия.
— Я полностью в твоем распоряжении, тетя, — сдержанно ответил Феофан и остался стоять у двери, напряженный, как шахматный король.
— Что с тобой? — поинтересовалась Лидия. — Ты вдруг стал таким потешным.
— А я, напротив, считаю, что ты сильно изменился в лучшую сторону, — сказала Зиновия.
— Вероятно, я оказался более понятлив, чем ты думала.
— Меня бы это порадовало, уж больно долго ты докучал мне своей любовью.
— Если я чем-то неприятен тебе, — обиженно возразил Феофан, — то я лучше…
— Я сама позвала тебя, — оборвала его Зиновия. — Следовательно, можешь не кипятиться. Впрочем, такой, как сейчас, ты всегда будешь мне приятен. Я просто не переношу никаких вспышек страсти и никакого витания в облаках. Все, чего я хочу от молодого человека вроде тебя, это чтобы он был почтителен и услужлив. Твое дело — помочь мне надеть меха и помочь снять их, усадить меня в сани, носить за мной свертки, когда я хожу за покупками. Для этого я в любое время охотно воспользуюсь твоими услугами — например, сейчас. Ты должен проводить нас в город.
Феофан молча поклонился.
Дамы вышли с ним из гостиницы, чтобы сделать кое-какие покупки. Зиновия обходилась с юношей как со слугой: она набивала ему карманы сюртука купленными безделушками, а более крупные вещи давала в руки. В итоге Феофан тащился под грудой приобретений, как вьючный осел. Он чувствовал, что маска философа, которую он избрал, мало ему помогает. Доставив покупки в номер гостиницы, он протянул руку красивой тетушке. Та с лукавой улыбкой ее приняла.
— Ты все еще злишься? — едва слышно проговорил он.
— Нет, когда мужчина меня развлекает, я уже на него не сержусь.
Феофан при этих словах почувствовал себя мотыльком, которого накалывают на булавку.
Когда они отправились в кафе, приближалось время театра. Давали «Даму с камелиями», и весь свет стекался туда, чтобы посмотреть спектакль. В кафе не было никого, кроме Гольдмана, игравшего в бильярд с каким-то евреем в красном бархатном жилете, двух читателей газет в длиннополых кафтанах и хозяйки заведения, которая, увешанная украшениями, сидела за буфетной стойкой. Дамы кушали мороженое, Феофан пил чай. Вскоре подошли Данила с Василием и подсели к их столику.
Мужчина в красном жилете некоторое время поглядывал на Зиновию, а затем обратился к Гольдману с вопросом, который расслышал только тот, зато гольдмановский громкий и наглый ответ услышал каждый в зале.
— Вероятно, прежде она была цирковой наездницей, потому что заправски держится на лошади и правит упряжкой, а еще любит разгуливать в мужском костюме.
— Это в мой адрес, — хладнокровно заметила Зиновия. — И ты способен спокойно пропускать мимо ушей подобные дерзости?
Ее слова подействовали на Феофана, как удар хлыста на горячего жеребца. Он тут же вскочил на ноги и ринулся к бильярдному столу.
— Что вы сказали? — спросил он Гольдмана.
— Вам я не говорил ничего, — ответил тот, — я вообще не разговаривал с вами.
— Зато я теперь с вами разговариваю.
— Боюсь, что вы напрасно стараетесь, — ответил Гольдман, продолжая игру.
— Вон отсюда! — рявкнул Феофан.
— Кто?
— Вы! — Феофан, побледневший от ярости, схватил Гольдмана за воротник. Тот ударил его бильярдным кием, и тогда Феофан тоже воспользовался палкой. Евреи кинулись на помощь Гольдману, а два студента — на помощь Феофану. Возникла всеобщая суматоха. После непродолжительной схватки евреи были оттеснены в угол. Гольдман закричал, призывая стражей порядка. На него со всех сторон посыпались удары. Зиновия забралась на стул и хлопала в ладоши. Она еще успела увидеть, как Гольдман получил от Феофана удар по голове и свалился на пол, потом спрыгнула на землю и вместе с двоюродной бабушкой и Лидией поспешила на улицу.
Ссорящиеся на мгновение замерли в растерянности, затем мужчина в красном жилете наклонился над Гольдманом, который прикинулся мертвым, и начал крепко трясти его, но тот не подавал признаков жизни.
— Он мертв, — пробормотал Данила.
— Вы убили его! — заорали евреи и всем скопом обратились в бегство. Еврейка, до сих пор испуганно наблюдавшая за происходящим, теперь вспомнила о неоплаченных счетах. Она встала, сама принялась трясти Гольдмана и прыскать ему в лицо водой.
— Господин Гольдман, поднимайтесь! — призывала она. — Вы действительно мертвый?