Двойник Жанны де Арк

– И что же? – Брунисента застыла с открытым ртом, боясь пропустить интересные подробности.

– Ты мой давай, – усмехнулась Анна, набирая полную пригоршню воды и погружая в нее лицо. – Ля Гир рассказал о том, как однажды он, вернувшись из похода, начал пить вино и никак не мог остановиться и выпустить бочонок из рук, так пить хотел. И пил он так долго, что вино начало выливаться из него прямо под стол. Описался, в общем.

Брунисента прыснула и подала Анне полотенце.

– Что, так прямо за столом и описался? И ты в это веришь?

– Верю, не верю, какая разница, главное, смешно получилось. Впрочем, он тоже поклялся, так что не думаю, что соврал. После ля Гира пришла очередь оруженосцу Жанны Жану де Олону. Красивый юноша, тебе бы определенно понравился, светлые волосы, серые глаза, на подбородке рыжеватый пушок.

Жан рассказал, что однажды во время совместной трапезы с одной дамой он решил признаться ей в любви, но все не мог придумать, как начать.

Краснея и мучаясь стеснительностью, наконец, он придумал, как можно признаться в любви своей даме, не уронив при этом своего достоинства. Дело было весной, и за окном пел соловей. Услышав птицу, де Олон указал на нее даме, и когда та отвернулась к окну, бросил в ее суп перстенек.

– И что же, прекрасная дама выудила перстень и оценила куртуазный поступок своего рыцаря? – Брунисента помогла Анне вытереться и подала ей мужскую нижнюю рубашку.

– Ага. Она так заслушалась пением, что проглотила суп вместе с перстнем, даже не заметив этого.

Девушки рассмеялись.

– Ты разыгрываешь меня, милая Анни, ну разве можно проглотить перстень, не заметив этого? – Брунисента вытерла рукавом выступившие от смеха слезы.

– Ты лучше представь себе замешательство несчастного оруженосца, ведь перстень принадлежал его покойной матушке, который он должен был передать своей будущей жене.

– Как же сьер де Олон вышел из такого щекотливого положения? – Брунисента хохотала, прыгая на кровати.

– Поначалу он пришел в ужас от произошедшего, но затем расценил, что все, что попадает в желудок, рано или поздно оттуда выходит, поэтому он тут же отправился к своему командиру и упросил его немедленно пойти с ним к отцу прекрасной дамы и добиться согласия последнего отдать дочь за де Олона. Что, в конце концов, и произошло. Так что вскоре перстень вновь увидел свет дня, и Жан вручил его своей уже законной жене. Так что все, как говорится, к лучшему, в противном случае ума не приложу, как бы оруженосец сумел обследовать горшок своей дамы, не имея на это морального права законного супруга.

– Что же было потом, милая Анни? – Брунисента отодвинула одеяло, чтобы Анна могла лечь рядом с ней.

– Что было, что было. Второе задание, а что же еще. Тем, кто вытащит средние палочки, а нас было четверо: Пьер, брат Жанны, Кларенс, одна из ее телохранительниц, Жан из Меца и я. Нам было велено назвать имена наших любовников и сообщить место последнего свидания. Помню, я побледнела тогда, земля ушла из-под ног. А Жанна смеялась, хлопая в ладоши. Ей ужасно понравились первые две исповеди, и де Бусак старался теперь от души.

Первой по жребию выпало исповедоваться Кларенс, которая, стесняясь и смущаясь, так как нам, телохранительницам Жанны, было запрещено иметь возлюбленных, призналась, что грешок амурный за ней числился. Но было то всего-то один раз, зато с самим Рене Анжуйским, в чем Кларенс не без гордости теперь и призналась.

Я увидела, что Жанне не понравилось то, что она услышала, и поняла, что после игры Кларенс получит взыскание.

Вторым вышел Пьер, возлюбленная которого осталась в его родной деревеньке Домреми, до которой никому, кроме разве что его брата Жана и самой Жанны, не было никакого дела. Он назвал имя, оно тут же стерлось у меня из памяти, но Жанна узнала все об этой девице. Кроме оставленной в деревне невесты, у него еще были приключения на фронте, но имени проведшей с ним несколько минут девушки он не знал, так как не удосужился осведомиться, как звали горожанку из захваченной войском Жанны крепости. Эту женщину он поспешно насиловал, поглядывая на дверь и ожидая услышать в любой момент сигнал к отступлению. Пока Пьер по-деревенски обстоятельно выкладывал все интересующие «Исповедника» и Жанну сведения, мне хотелось провалиться сквозь землю. Я взглянула на Жиля, и он кивнул мне, чтобы я не боялась, после чего вдруг вышел вперед, прервав словоохотливого Пьера.

– Что за интерес слушать глупые и неприличные истории? Я лично больше люблю другую игру.

– Какую же? – заинтересовалась Жанна. Ее лицо покрывал довольный румянец, глаза сверкали. – Неужели тебе, маршал, не интересно узнать о том, с кем греховодничают твои солдаты?

– Не люблю, когда у меня перед лицом кто-нибудь независимо от звания и положения в обществе трясет своими вшивыми подштанниками. Пусть ночь скрывает влюбленных, я не стану приподнимать завесу тайны.

– Ты как всегда прав, благородный Жиль, а я не права, – Жанна вздохнула. – Нет в мире совершенства. И я, вместо того чтобы быть примером для своих солдат, сама же поощряла потешную исповедь. Впрочем, во что ты хотел предложить поиграть?

– Моя игра тоже может показаться святотатством, но зато, думаю, она никого не обидит. Слышали ли вы когда-нибудь историю об ожившей статуе святого в кафедральном соборе Реймса? По правде сказать, сама-то история гроша ломаного не стоит, мол, молился какой-то горожанин, и тут ему показалось, будто бы статуя ожила и скорчила вот такую гримасу, – он скривил рот так, что засмеялась и погрустневшая Жанна. – Игра называется «Святой Куаня» и играют в нее так. Выбирается святой Куаня, его мы поставим в центр, и каждый по очереди должен подойти к нему и принести какие-нибудь подарки. Причем все это он должен проделывать с максимальной серьезностью, в то время как «святой Куаня» должен любым доступным ему способом рассмешить прихожанина. Если у него это получится, святым Куаней станет проигравший. А мы присылаем к нему нового прихожанина.

Игра всем понравилась, и мы весело провели остаток вечера.

Поболтав еще немного, девушки заснули. На следующий день Анна уже готовилась в дорогу, она стремилась поскорее убраться из замка, где никому не могла доверять и боялась чем-то выдать свою немужскую природу.

Поэтому она велела Брунисенте собираться, дав ей на сборы три дня.

– Замок Лявро – отличное убежище. Слуги надежны, они живут в замке от колыбели до гробовой доски. Они знают, что я ушла на войну в мужском облачении, и не выдадут нас, даже если с них начнут живьем сдирать кожу. Если Жиль захочет отыскать меня, он пришлет письмо в мой родовой замок. И ко всему прочему в Лявро есть бомбарда.

А значит, в случае если мы все же будем разоблачены и церковные власти захотят призвать нас по суду, мы всегда сможем укрыться за стенами замка и обороняться при помощи артиллерии.

Весть о находящейся в замке пушке поначалу напугала Брунисенту, но потом она благоразумно рассудила, что бомбарда опасна лишь для того, в кого из нее стреляют, но если она служит для защиты от врагов, то это не так уж и плохо. В общем – хорошая пушка в хозяйстве завсегда сгодится!

Счастливый тем, что все, как в хорошей песне, закончилось свадьбой, граф ля Жюмельер всячески противился решению молодых покинуть его, изливал потоки красноречия на своего юного зятя и дочь. Старый рубака приводил все новые и новые доводы, умоляя их пожить в замке хотя бы еще несколько дней. Но на этот раз стрелы его красноречия не достигли цели, и он был вынужден благословить дочь в дальнюю дорогу.

Замок Лявро

С внутренним трепетом и молитвой на устах въезжала Брунисента в ворота замка Лявро. Боязливо косилась она на склонившихся перед ней в поклонах слуг и стоящих на коленях крестьян.

Позади остался тяжелый и полный страхов и испытаний путь с множеством крепостей, через которые следовало проехать, не обнаружив страшного кощунства – мужскую одежду на женщине. Вместе с Анной и несколькими слугами они миновали крепость Мец, чуть не угодили в засаду возле Мазьера, миновали Намюр, что на берегу Мааса. И вот, наконец, уставшие и грязные, они добрались до крепости Лявро.