Страница 28 из 37
В артель собирались и тогда, когда один умел лишь тачать сапоги, например, а другой — всего лишь выгодно их продавать.
Глядишь — вместе и побогаче становились.
И сами при сапогах!
Но это все присказка из далекого прошлого, которое кануло в Лету стараньями народных масс, взволнованных пламенными речами революционных вождей о светлом и сладком, как мед, будущем.
Артель в послевоенные годы, а потом и в шестидесятые превратилась в «отрыжку прошлого», его «атавизм».
А атавизм потому-то так и называется, что имеет привычку нет-нет, да и встретиться на широкой дороге в светлое будущее, да загадать извечную загадку: что в ней, в артели, такого хорошего, что никак не отомрет, никак не сгинет?
Так вот, как уже упоминалось, был еще и третий участник артели, и не самый последний в ней человек.
Его прозывали Бывалым. На самом деле у него, конечно же, были и имя, и фамилия. Но, глядя на него, на его удалую стать хотелось называть его именно так, как звали его соартелыцики — Бывалым.
Был он мужиком внушительных размеров. Поговаривали, что когда-то он занимался одним нелегким видом спорта — то ли боксом, то ли штангой... Даже, поговаривали, тренировал ребятишек, да как-то на спорте и погорел.
То ли деньги казенные взял да не вернул, то ли кого-то очень важного да перспективного в поединке спортивном одолел, потому что мог уложить всякого одним маленьким приемчиком...
А делать-то этого никак не надо было. Не рекомендовалось. За что и наказание свыше последовало.
Балбес однажды, когда был сильно под газом, почувствовал на своей собственной шкуре крутую руку Бывалого, и больше такого испытывать не хотел. И старался не давать к этому поводка.
Бывалый с возрастом полюбил носить полувоенный френч, потому что примером в этом считал для себя «Отца народов».
Когда же «Отца народов» развенчивали как «культ», Бывалый из природного упрямства привычке своей не изменил, а вместе с привычкой не изменил и жизненных ценностей, кровно связанных с памятью безвременно ушедшего «Отца».
Только сделал их тайными...
На всякий случай.
Бывалый в своей жизни много прокрутился, много чего попробовал: был и снабженцем, и тренером, и постаршинствовал малость в одной отдаленной, зауральской в/ч.
В тысячах километров от Энска вкусил он прелестей интендантской службы. В N-ской части, в хозяйственном взводе отвечал он за фураж для скотного двора и котловое довольствие воинского состава.
Поначалу лета он получал под свою команду десять-пятнадцать солдатиков и направлялся в один из колхозов с заданием — заготовить корма для воинской живности.
Поскольку в N-ской части в большинстве своем служили солдатики из крестьянских семей, то свое извечное крестьянское дело — косьбу да скирдование — они знали получше своего командира — городского жителя от рождения. Так что старшине только то и оставалось, что держать порядок в бумагах-отчетах, на ночь пересчитывать наличный состав да налаживать связи с местным населением...
Первые дни на важном задании Бывалый соблюдал проформу, а потом, в виду особой занятости в налаживании контактов с местным населением, пускал дело на самотек, то бишь на доверие.
А занят старшина бывал очень даже. Не было случая, чтобы в любом совхозе-колхозе да не нашлось молодицы, вдовушки, в доме которой так нужен был обходительный, сильный мужчина, какового в старшине все молодые вдовушки просчитывали с первого взгляда.
Бывало, выйдет вечером старшина за калитку, сядет на лавочку — глядишь: вокруг него местные жители-то и собираются. И бывалому человеку, конечно же, было что порассказать о службе воинской, трудной.
Так бы и шли сенокосы за сенокосами, и быть может, совершенно иначе сложилась бы жизнь в общем-то неплохого мужика, да случай всю малину, как говорится, обломал.
Падок оказался мужик на деньги легкие. Был замечен в спекуляции на районном рынке вещевым довольствием N-ской части.
Командир пожалел бывалого мужика. Не отдал под трибунал. А тихо списал в запас.
N-скую часть на знамя как раз выдвинули, а командира — на повышение. И негоже было командиру перспективы такие славные марать.
Так что, повидал мужик немало.
И прозвище свое не зря получил — Бывалый.
Теперь вот на склоне лет вздумалось ему организовать артель, куда и взял сначала за компаньона Балбеса, встретившегося в одном из перегонных по стране поездов, а потом и Труса — по случаю.
И назначил себя директором.
Артель замахнулась широко...
В отчем краю всегда была одна особая напряженка с тем, чего народ особенно алкал во все времена и исторические периоды: белая, пшеничная, сахарная. Она была товаром и деньгами. И при умелом подходе деньги могли бы течь рекой, только лопатой загребай, знай.
Вот за это непростое и опасное, в виду закона, дело и взялась артель.
Место обитания и работы артели было славно выбрано: под самым боком города Энска, всего в пяти километрах.
И все бы хорошо да славно было, да случилось погореть с основным продуктом производства. Погореть здорово: еле-еле на тыщу рубликов штрафом отделалась артель.
Так что нынче пришлось затаиться и перестроиться: перешли на торговлю сахарными «петушками» да любимыми Трусом кошечками-копилочками с русалками вместе взятыми.
Конечно же, навару с этого было сущий пустяк. И нужно было хорошее, настоящее Дело!
* * *
И Дело само нашло артель.
Бывалый получил приглашение. От человека, у которого по блату брали сахар мешками — сначала для производства основного продукта, теперь для мелочи: «петушков».
Семен Давыдович Петухов — человек оч-чень серьезный, и просто так — чайком побаловаться — не позовет.
Знать, имеется у него к артели — Дело. А за Дело можно и цену соответствующую запросить!
Бывалый заехал на Зареченский колхозный рынок собрать свою артель для важного разговора с Семеном Давы-довичем. Проходя чеканным шагом по торговым рядам, он отдал приказ Трусу и Балбесу:
— Сворачивайтесь! Есть дело.
Артельщикам собираться быстро не привыкать. Местная милиция приучила к армейской сноровке с этим делом.
Не прошло и двух минут, как картины с русалками были упакованы, кошечки-копилки собраны в ящик. С сахарными «петушками» и вовсе проще обстояло дело. Раз — и в чемодане.
Бывалый был серьезен как никогда. Его серьезность намерений передалась и другим артельщикам. На ходу Бывалый информировал соартелыциков о ситуации:
— Семен позвал!
Трус сразу же сообразил, о каком Семене шла речь:
— Семен Давыдыч?
— Он самый.
— А чего? Его еще — не того?.. Не посадили? — поинтересовался Балбес.
Бывалый даже шаг придержал:
— Накаркать захотел?
Балбес понял, что сболтнул что-то не то:
— А я — что? Я — ничего. Просто интересно, понимаешь: ворует за пятерых, а никак не поймают.
— На то он — Семен Давыдыч! — подняв палец, ответил Трус.— На таких, как Семен Давыдыч, можно сказать, земля держится.
— Тихо! — цыкнул на разговорившихся соартелыциков Бывалый.
— Тихо, тебе сказали! — замахнулся на Труса Балбес.
— Семен нервничать стал,— продолжал Бывалый»— Кто-то под него роет.
— «Не рой яму другому, сам в нее навернешься...» — решил пошутить Балбес.
— Ревизии боится Семен,— не обращая внимания, продолжал инструктаж Бывалый.
— Так ему же не впервые с ревизорами встречаться. Уж он-то общий язык с ними всегда найдет! — пробовал разобраться в странном приглашении директора базы Трус.
— А сейчас не нашел! Хочет базу свою «взять».
— Как это?
— А вот так! Базу-то он уже давно сам подчистую «взял», а теперь хочет это дело скинуть на расхитителей социалистической собственности.
— Правильно мыслит мужик,— одобрил действия и планы Семена Давыдовича Балбес.
— «Расхитителями» — нас зовет.
— Как — это?
— Вам, говорит, одним я довериться могу.
— Значит, это нам надо «взять» базу? — Трус всерьез разволновался.