Страница 27 из 37
Иногда русалок на картинах было две, чаще одна.
Иногда вместо русалок перед озерцом с белыми лебедями сидела дама в белом, и тогда картина так и называлась «Дама в белом у озера с лебедями».
Так что у покупателей был выбор, и достаточно широкий, как вы, наверное, смогли убедиться.
Человека, о котором идет речь в нашем рассказе, его друзья и коллеги называли несколько странно: «Трус».
Чем была вызвана столь любопытная характеристика этого художника из народных масс, остается неизвестным и на совести тех, кто так его назвал. Мы же последуем правилу и впредь этого рисовальщика русалок и лебедей станем называть также...
Трус был художником по профессии. Это значит, что эту профессию он сам себе определил и выбрал. С нее он жил, она скрашивала его одинокую холостяцкую жизнь. Искусство было его единственной любовью и супругой. Ей он всецело отдавал свою душу и художественное рвение.
В минуты вдохновения он рисовал одну картину за другой, благо под рукой всегда были шаблоны, и в один присест мог выдать на гора до трех картин, а если для крепости вдохновения и руки он мог принять на грудь какие-нибудь несчастные двести граммов, то картины вылетали автоматной очередью из-под его кисти до шести наименований за раз.
Свободное от малевания время он отдавал своему увлечению, своему, как нынче говорят, хобби. Оно заключалось в том, что Трус был юристом-любителем. И ежевечернее чтение «Уголовного кодекса» было для него чем-то вроде «Отче наш» на сон грядущий.
Вернемся же к кошечкам-копилкам и их творцу в торговый ряд Зареченского колхозного рынка.
— Никакого модернизма! Никакого абстракционизма! Картинки сохраняют стены — от сырости, вас — от ревматизма! Налетай! Торопись! Покупай живопись! — оглашал всю рыночную территорию Юрист-любитель и Маляр-профессионал.
Народ, благочинно шествуя за квашеной капустой да шматом соленого свиного сала, лишь мельком бросал свой взор на выставленные произведения малевания.
И среди прочих...
Ба!
Кого мы видим?
К прилавку, совершенно случайно, обратив рассеянное внимание на призывный голос продавца, подошел наш старый знакомец — Федя.
Помните Верзилу?..
Нынче он стал совсем не тем, каким был прежде. И всего-то времени прошло — год с небольшим! А Федор очень изменился. Говорят, перестал много пить. Жене приобрел новое пальто с норковым воротником, детишкам: сыну — трехколесный велосипед, дочурке — куклу Машу.
Совсем другим стал мужик. К жизни интерес появился: стал обустраивать, наново ремонтировать только что заселенную квартиру, полученную, правда, супругой от работы.
И вот решил по случаю прикупить в дом что-нибудь такое, для души. Чтобы дома над кроватью повесить, чтоб глазу красивее было, и чтоб жена меньше пилила.
Трус услужливо встретил клюнувшего на его товар покупателя:
— Рекомендую!
И он показал Федору картину, на которой плотная, в розовом теле, русалка возлежала на берегу моря, под раскидистым, усыпанным желтенькими желудями дубом,
— Классический сюжет,— прокомментировал носитель искусства в массы Трус.
— «Русалка». По одноименной опере. Музыка Даргомыжского, слова А. С. Пушкина.
Федор не был любителем дамской наготы. Особенно с рыбьим привкусом:
— Срамота! — отрыгнул он и собрался было восвояси и дальше за солеными огурчиками и новым веником для квартиры.
Трус не мог себе позволить упустить уже почти потенциального покупателя:
— Минуточку!
Федор напоследок, даже устыдил продавца, заподозрив его в том, что рисует, наверное, с живой натуры, а еще хуже — со своей законной супруги:
— Срамота! И смотреть нечего!
— Минуточку, гражданин! — Трус был готов к мгновенному реагированию на изменившуюся ситуацию.
— Имеется вполне нейтральный сюжет. Рекомендован даже к покупке в детские учреждения.
Трус стал услужливо перелистывать «картины-коврики», висевшие одна под другой.
— Вот! — глядя на покупателя, но не на картинку он ткнул пальцем в самую середину картины.
Верзила присмотрелся и увидал, что ему подсовывают картинку не с одной голо-розовой русалкой, а с целыми двумя, возлежавшими на берегу того же моря, у того же дуба с желтенькими желудями в кроне. И палец продавца попадал аккурат в то самое место у одной из русалок, где у нее начиналось рыбье прикрытие...
У Федора глаза выкатились из орбит.
Почуяв неладное, Трус посмотрел, что же он подсовывает мужику с тяжеловесной нравственностью, и засуетился пуще прежнего:
— Ой! Не то, не то... Одну минуточку... Вот, пожалуйста!
И взору Федора предстала совсем иная картина: на берегу того же синего моря, под тем же раскидистым дубом с желтенькими желудями (наполовину, правда, осыпавшимися) в кроне, но за столиком, уставленным фруктами и вином в бутылке, сидела в любовной задумчивости и глядела на Федора дама в белом, длинном, до пят, одеянии, вблизи напоминающем платье.
Вот эта картина Федору пришлась по душе! Он недолго думал и решился:
— Заверните!
Радостно-услужливый Трус стал сворачивать картинку в аккуратную трубочку и, завернув дополнительно в газетку, протянул покупателю Федору взамен на определенную сумму бумажек с профилем Вождя мирового пролетариата...
* * *
Неподалеку от того места, где занимался художественным бизнесом компаньон Трус, которого не баловал рядовой рыночный покупатель, бойко шла торговля сахарными «петушками».
«Петушки» — нечто такое, напоминающее штампованную курочку на палочке, сработанное из сахарного сиропа, окрашенного пищевыми красителями. Они были уложены в дерматиновый чемоданчик штабелями, рассортированы по цвету и стоили всего пять копеек.
Тут же была представлена от руки написанная стихотворная реклама продукта, адресованная детворе — самой лучшей, с точки зрения торговли, части покупателей:
Будешь папу-маму слушать —
Будешь ты конфеты кушать!
Детвора стояла длинной очередью к дяденьке с покрасневшим от мороза носом.
Каждое дитя, дождавшись своей очереди, опускало в щель кошечки-копилки (факт применения новой, прогрессивной формы торговли) свой заветный пятачок и получало из рук хмурого, с дурным глазом, дяденьки красного или зеленого сахарного «петушка» — самодельную конфетку-карамельку, радость детской души в небогатые шестидесятые.
Балбес — таково было прозвище неулыбчивого продавца в спортивной лыжной шапочке. Эта шапочка, наверное, была единственной деталыо, связывавшей его со спортом. В остальном он был так же далек от него, как от Гималаев, о которых он никогда ничего не слышал.
Его пристрастия, его интересы лежали совсем в иной плоскости. О них интересующиеся его биографией могли догадаться по яркому характерному признаку — постоянно красному, иногда отливающему синевой, носу.
Балбес был с детства хулиганом и гопником.
По свойственному же рассказу, прозвище Балбес ему дал один дурак. Но неоднажды гопнику удавалось подтвердить, насколько мудрым оказался тот случайный дурак.
Да и это не вся правда.
Прозвали Балбеса так его же соседи, когда юный хулиган вступил в пору полового созревания.
Время, когда рос Балбес, было смутное — время ожидания перемен...
Как и многие его сверстники, Балбес не желал идти по дороге, которой шли нормальные, добропорядочные люди. Он не желал работать и получать честно заработанные деньги. Он вообще не хотел работать. С какой стати?
Он хотел жить весело, рисково, отпето — поигрывать ножичком, портить девок, плясать да пить горькие напитки.
Всем этим он насладился с избытком.
Успев, однако, и немного оплатить долги за такую жизнь.
Места не столь отдаленные, успели познакомиться с Балбесом, а он — с ними. На короткий срок, правда...
Нынче же он в компании с Трусом и еще одним мужиком составляли в славном городе Энске артель.
В артель на Руси объединялись издавна. И тогда, когда у каждого по отдельности не было или не хватало денег, чтобы провернуть какое-нибудь серьезное дело, в результате удачи которого и капиталец бы появился и вместе замахнуться можно было бы подальше!