Страница 74 из 78
Вернувшись на некоторое время в Тбилиси, она неожиданно вышла замуж за одержимого человека — Алика Саакова — известного тогда фотокорреспондента. Художественные портреты моей дочери стали еженедельно появляться на страницах периодических изданий.
1 февраля 1974 года, вопреки желанию мужа, Лилли уехала в Москву, чтобы продолжить учебу в аспирантуре, а 5 февраля скончалась наша бабушка. Алик не пришел ни на панихиду, ни на похороны, и Лилли решила с ним расстаться и развелась с ним через суд.
Научным руководителем моей дочери был профессор, доктор биологических наук Яков Михайлович Коц, ведущий специалист по спортивной физиологии. Он не торопил Лилли, не подгонял со сроками завершения диссертации. Исследование Лилли было посвящено проблемам питания и тренировки спортсменов, направленным на увеличение углеводного насыщения мышц, с тем чтобы увеличивалась специальная выносливость и работоспособность. Исследования проводились в циклических видах спорта, где определяющим качеством как раз является выносливость.
Проведение этой работы требовало фантастического упорства, огромной трудоспособности, граничащей с одержимостью. Лилли проводила длительные и кропотливые эксперименты, в процессе которых спортсмены работали на велоэргометре.
У каждого испытуемого Лилли трижды проводила биопсию — до начала эксперимента, через десять минут работы на велоэргометре и после работы на полное изнеможение.
Лилли умела убедить каждого спортсмена в полезности этих экспериментов для их спортивной подготовки. При этих экспериментах Лилли производила уколы в мышцу спортсмена, работавшего на велоэргометре огромной — толщиной с карандаш! — стальной иглой, со вставленной внутрь маленькой гильотиной, которая вырезала из толщи мышечной массы кусочек мышцы для последующего биохимического анализа и определения в мышце гликогена до, во время и после работы на велоэргометре.
Повторюсь — подобная, крайне болезненная, в буквальном смысле, хирургическая операция проводилась с каждым испытуемым трижды, еще до того как спортсмен садился на специальную углеводную диету и еще раз трижды после того как спортсмен (обычно испытуемыми были велосипедисты-шоссейники) несколько дней, а иногда и недель питался исключительно насыщенной углеводами пищей — изюмом, медом, мармеладом, вареньем.
Второй раз биопсия проводилась, чтобы определить эффективность углеводной диеты для повышения специальной выносливости.
Вскоре подобный метод биопсии был запрещен — из-за эпидемии СПИДа, так что эксперименты Лилли остались уникальными.
Самое для меня удивительное, что у Лилли не было недостатка в испытуемых, желающих подвергнуть себя такому эксперименту-пытке. Она работала у Коца пять лет и потом еще два года, прежде чем защитилась и стала кандидатом биологических наук (фото 89, 90).
Без специального высшего биологического образования Высшая аттестационная комиссия (ВАК) не присуждала эту степень, и Лилли экстерном сдала выпускной экзамен биологического факультета МГУ — что само по себе достойно изумления.
Некоторое время результаты ее исследований имели гриф ограниченного пользования, поскольку на их основе была организована углеводная диета олимпийских сборных СССР в циклических видах спорта.
Вернувшись в Тбилиси после успешной защиты диссертации, Лилли начала работать лаборанткой в институте, где, вопреки желанию кафедры физиологии, сумела организовать лабораторию. Это оказалось никому не нужной затеей. Более того, активная деятельность Лилли была как бревно в глазу на фоне общей научной бездеятельности института. Тогда Лилли перешла на работу старшим научным сотрудником в научно-исследовательский институт физкультуры и вновь на пустом месте организовала научно-исследовательскую лабораторию по физиологии спорта. Нам с ней пришлось много потрудиться, чтобы достать необходимое оборудование. Но и это, к сожалению, оказалось никому не нужным делом. Тогда Лилли стала преподавать оздоровительную гимнастику для пожилых людей на тбилисском стадионе «Динамо» и получать за это сто рублей.
И тут в Тбилиси произошли известные события 9-го апреля 1989 года — разгон войсками демонстрации и гибель людей. В Грузии резко обострились межнациональные взаимоотношения. Школьные, ближайшие подруги Лилли — грузинки по матерям — вдруг резко выразили к ней свою национальную антипатию — и моя дочь была потрясена. Наступил крах всех ее жизненных целей, принципов и устремлений. Ее умение, знания, на которые было затрачено столько времени, сил и энергии оказались никому не нужны. Жизненной перспективы не стало. Родной город стал чужим. Ей все здесь опостылело, прошедшая жизнь представилась сплошным кошмаром.
Слава богу, уже оформлялись наши паспорта на поездку к моей сестре Лизе в Соединенные Штаты.
Оформление в ОВИРе прошло сравнительно быстро — за один месяц. При получении американской визы в Американском посольстве в Москве Лилли со своей правдивостью чуть ни сорвала поездку. Когда на собеседовании ее спросили, не думает ли она остаться в Америке, она ответила, что постарается это сделать, если сможет стать полезной. Прошедшим перед нами фривольного вида девицам консул в визе отказал. Я был ни жив, ни мертв. Лилли сидела желтая. Консул, узнав, что она кандидат наук и имеет зарплату сто рублей, поверил ей на слово и дал «добро». (Сейчас бы, несомненно, Лилли бы сразу отказали в американской визе, но в те годы в Американском посольстве еще были снисходительны.)
Полетели мы в Штаты с Володей — новым мужем Лилли.
Это ее замужество, как и первое, было для меня совершенно неожиданным. Я приехал из Риги со студенческой конференции и узнал, что Лилли лежит в больнице.
Приехав в больницу, я встретил Вову, которого знал как одного из ухажеров своей дочери. Он представился ее мужем.
Была суббота. Лилли оказалась на осмотре у профессора-гинеколога, который сказал, что ему пока не удалось поставить точный диагноз. В понедельник ей сделают пункцию, и тогда все выяснится.
— Идите спокойно домой и приходите в понедельник, — посоветовал мне профессор.
В палате на кровати Лилли стояла на четвереньках и глухо стонала. Няня, узнав, что я отец, сказала: «Вы что не видите? Ваша дочь погибает, надо принимать срочные меры!»
Я побежал вниз к дежурной. Она заявила мне, что профессор только что осмотрел вашу дочь и не оставил никаких распоряжений. С большим трудом мне удалось дождаться, пока дежурный хирург закончил получасовой пустой разговор по телефону, и умолить его подняться.
По-видимому, он осмотрел Лилли очень грубо, потому что из палаты слышались ее крики.
— У нее нет ничего по моей части, найдите другого хирурга, может быть, он что-нибудь обнаружит.
Я побежал в хирургическое отделение. На мое счастье, я встретил там знакомого врача, и с его помощью мне удалось привести к Лилли хирурга. Осмотр длился пять минут.
— У вашей дочери перитонит. Ее надо спасать! Сейчас же на стол, но у нас в отделении нет мест. Надо договориться с реанимацией.
Это был обыкновенный советский кошмар! Когда мы ее несли в реанимационную, она поцеловала мне руку, чего никогда в жизни не делала. Дочь прощалась со мной! Слезы заливали мне глаза…
Я позвонил жене Сюзанне и, обрисовав ситуацию, сказал, что, возможно, задержусь на неопределенное время.
Моя умница жена всполошила всех кого могла. В больницу ко мне на помощь приехали шесть друзей и родственников.
Как выяснилось после операции, у Лилли оказалась внематочная беременность. Фаллопиева труба лопнула, и уйди я по рекомендации профессора домой — все было бы кончено.
Ни у кого из нас не обнаружилось первой группы крови. Мы с Володей той же ночью достали некоторое количество крови на станции переливания, но этого было мало.
Лилли осталась в реанимации.
Операция прошла крайне неудачно — одна фаллопиева труба приросла к матке, другая — претерпела какие-то изменения.
После такой топорной работы хирургов Лилли лечилась в Минске, в Москве, в Тбилиси, но ее мечта о ребенке, несмотря на все усилия, в Союзе не могла осуществиться.