Право по рождению

Безмерность того, что он должен был сделать, — особенно если учесть, что он был совершенно не в силах сделать это, — поразила Ульдиссиана так сильно, что он отвернулся ото всех и, не говоря ни слова, отправился в джунгли. Естественно, далеко он не пошёл — лишь до тех мест, где мог найти покой.

Или хотя бы попытаться. Даже наедине с собой Ульдиссиан не мог отделаться от чувств поражения и полнейшего позора. Они ворвались в него с таким напором, которого он не ощущал никогда прежде. В своей голове он слышал голоса, которые говорили о нём с таким благоговением; снова видел восторженные лица, и старые, и молодые. Непрошено в памяти встал образ Барты: сын и его мать видели в нём некоего легендарного целителя, тогда как правда была в том, что дала новую жизнь ребёнку демонесса.

Лилия. Как бы она посмеялась над его положением. На самом деле, было очень даже вероятно, что она наблюдает за ним откуда-то, наслаждаясь его мучением и предвкушая хаос, который возникнет, когда партанцы узнают горькую правду о нём. Лилия назвала его ничем, и он видел, что её слова с каждым преходящим мгновением всё больше становятся правдой.

Быть может, искусительница даже исподволь побуждала горожан идти этим глупым путём, нашёптывая в их уши, что они должны следовать. Это бы объяснило их быстрый и уверенный переход. Как ещё показать глубину этого падения, кроме как свести все части воедино? Он снова недооценил её возмездие.

— Ты получила, что хотела! — крикнул Ульдиссиан во тьму. — Теперь оставь меня!

Конечно же, никто не ответил. Он и не ожидал. Она хотела, чтобы он был совершенно унижен, возможно, даже убит. Если Ульдиссиана разорвут на куски его разъярённые последователи, Лилия просто найдёт себе новую марионетку.

«Ты думал, ты свергнешь властителей Санктуария. Ты думал, Храм и Собор света падут, и ты наконец сможешь избавиться от демонов прошлого».

Ульдиссиан затрясся при мысли, что ещё раз подвёл своих ушедших любимых. Память о них будет осмеяна его неудачей. Когда люди будут вспоминать его семью, они будут делать это с проклятиями и злыми мыслями.

— Я только хотел помочь, — пробормотал сын Диомеда. — Только хотел, чтобы всё приобрело смысл…

В его как никогда расстроенном мозгу звуки, издаваемые ночными обитателями джунглей, превращались в насмешливый смех. Ульдиссиан хотел уже развернуться и возвратиться в лагерь, но потом вспомнил, что́ он найдёт там. Он оглядывал тени вокруг себя, ища какой-нибудь выход.

«Это всё Храм». Поначалу мысль удивила Ульдиссиана, но, немного подумав, он начал видеть смысл. Да, первым это предложил Малик, но теперь Ульдиссиан стал обдумывать, что́ станет, если он добровольно пойдёт в главный храм и сдастся им. Больше не будет никакого бегства. Партанцы сначала разгневаются на него, когда обнаружат его двуличность, но потом они почувствуют, что справедливость восторжествовала. Ульдиссиана не волновало, что тогда станет с ним; главное, что больше никто не пострадает.

«Возможно, даже будет лучше привести к Храму и партанцев. Дать им самим увидеть правду».

Ульдиссиан поморщился. В каком же плачевном состоянии его разум, если он посмел даже подумать такое. Ульдиссиан помотал головой, пытаясь прочистить её. То, что он хочет сделать с собой — это одно, а вот вести партанцев дальше под лживым предлогом… И уж конечно он не поведёт их в Храм.

И всё же, если Ульдиссиан намеревается оборвать все связи с теми, кто идёт за ним, это нужно сделать как можно раньше. А меж тем, как только он вернётся в лагерь, они будут с ним денно и нощно. Не лучше ли будет, подумал Ульдиссиан, если он вообще никогда туда не вернётся.

Вообще никогда не вернётся… Возможно, на этот раз это сработает.

* * *

Его ноги начали двигаться ещё до того, как разум зафиксировал действие. Ульдиссиан раздвигал толстые ветви, пробираясь как можно быстрее сквозь джунгли. С одной стороны, он знал, что его побег был даже большим безумием, чем бегство из Парты, но с другой, он оставлял всех в неведении. Они не имели понятия, где искать, куда идти. Он бросил вызов лучшим их следопытам, — включая Ахилия, — продолжая идти на пятках среди этой густой растительности.

Но, продираясь в ночи, он начал думать, сколько он продержится без лошади. Во всяком случае, на лошади легче передвигаться через джунгли, и впереди наверняка будут более расчищенные пути, где всадник может быстро набрать темп. Если бы только он подумал взять одну с собой.

Но теперь всё казалось совсем безнадёжным. Не способный больше ничего предпринять, чувствуя, что всё зависит от того, чтобы бежать и бежать, пока совсем не останется сил, Ульдиссиан вслепую двигался сквозь джунгли. Он ожидал, что в любую минуту могут раздаться крики и начаться погоня…

Впереди крупная форма показалась среди растений.

Ульдиссиан попытался замедлить бег, но земля была мягкой и влажной, и он потерял опору. Он споткнулся и упал лицом вперёд.

Раздалось тяжёлое фырканье. Рыло тронуло его за плечо.

Протирая глаза от грязи, Ульдиссиан лицезрел возвышающуюся над ним белую лошадь. Животное было осёдлано, и Ульдиссиан мог лишь заключить, что один из партанцев, пробираясь через джунгли, упустил его.

Хватая поводья, он стал приговаривать лошади, заверяя её, что не представляет угрозы. Животное было искренне радо встрече с ним — неизвестная местность без сомнения встревожила его не на шутку.

Думая о своей удаче, Ульдиссиан начал взбираться на лошадь.

— Нет! Держись от него подальше!

Голос напугал Ульдиссиана, его нога соскользнула. Лошадь сильно фыркнула, словно недовольная прерыванием. Она пошла прочь от звука голоса, таща Ульдиссиана, — который всё ещё держал поводья, — за собой.

— Полегче! Полегче! — заставив животное остановиться, Ульдиссиан повернулся к тому, кто говорил.

Лицо было таким бледным, что даже в темноте джунглей он мог различить некоторые детали. Фигура направилась к нему поспешно, но в то же время плавно, словно чувствовала себя дома.

— Мендельн? — почему-то Ульдиссиан не мог быть вполне уверен, что видит своего брата. Это был Мендельн… И в то же время не был.

— Ульдиссиан… — голос Мендельна был низким и таким ровным, что старший брат снова подумал, уж не стоит ли перед ним иллюзия. — Ульдиссиан… Держись подальше от этого существа. Оно не то, чем кажется…

Единственным «существом» рядом с ним была лошадь, которая на вид и на ощупь без сомнения была тем, чем казалась. Он не мог сказать того же самого о фигуре, подходившей к нему. Снова пришли на ум воспоминания о нечестивых деяниях Малика.

— А ну, стой! — приказал он Мендельну. — Стой на месте!

— Ульдиссиан… Это я.

— Я не знаю этого…

В голове стучало. «Это не может быть он! Это не может быть Мендельн! Наверное, демон! Пусть подойдёт ближе. Нож… Используй нож, когда он приблизится…»

— Не слушай его, — как можно тише сказал Мендельн. — Я не понимаю, что он говорит тебе, но я знаю, что это какая-нибудь мерзость.

Ульдиссиан нахмурился. Стук усиливался с каждым ударом сердца.

— Кто? О ком ты говоришь?

— Да, ты не можешь видеть его истинную форму. Он опирается на твоё плечо, шепчет, как любовник, но даёт только ненависть. Я думаю, он знает её, Ульдиссиан, потому что очень на неё похож.

Её.В его голове это могло означать только одну личность.

— На Лилию?

— Да, так ты её называл. Помнишь, какой ты её увидел в итоге?

Ульдиссиан одно время думал, что никогда не забудет истинную форму Лилии, но теперь, как бы он ни пытался, не мог вспомнить.

— Я… Нет… Держись от меня подальше!

— Ульдиссиан… Это я. Мендельн, твой брат. Приглядись внимательней. Загляни мне в глаза. Вспомни всё, через что мы прошли. Вспомни боль и страдание от эпидемии, которая забрала наших отца, мать, братьев и сестёр…

Пока фигура говорила это, её голос изменился. Он оставался тихим и ровным в целом, но в нём чувствовалась глубокая боль, которая находила отклик в душе Ульдиссиана.