Все впереди

Вначале он удивился оттого, что после этих ее слов почувствовал явное облегчение. Затем разозлился сам на себя. Светлана, кажется, ничего этого не замечала, она просто болтала. Ее подруга сидела сейчас на переднем сиденье. Светлана украдкой шепнула ему на ухо: «Она обязательно своего добьется! Вот увидишь. Ты еще не знаешь ее…»

Да, Иванов действительно не знал. Он ездил с новой знакомой до семи часов вечера, даже не спрашивая ее имени. Нигде ничего не получалось, везде кого-нибудь не было. Новые варианты плодились в ее голове прямо тут же, на месте очередной неудачи… Иванов теперь не смотрел на таксометр, он решил, что ездит за свой счет. Он знал, что завтра же найдет денег и рассчитается с этой удивительной женщиной. Дело было в том, что ничего не получалось. Иванов дважды предлагал прекратить свистопляску, но подруга жены не желала его слушать. Она называла таксисту все новые адреса. Откуда столько энергии? Столько желания помочь совершенно чужим, незнакомым людям? Украдкой Иванов глядел на нее и удивлялся. Нет, мир пока еще не погиб. Пока существуют такие женщины, есть смысл во всем. В том числе и в том, чтобы всегда оставаться мужчиной.

…Он вернулся домой глубокой ночью. Пришлось-таки обмывать этот голубенький, такой драгоценный бумажный листик! Мокрый от пота, похудевший, но все равно очень собой довольный, нарколог сразу же позвонил Бришу. А тот словно окатил его холодной водой:

— Старик, я еще до обеда достал то, что надо. Это стоило сорок рэ.

— Зачем же доставал я? — взбесился Иванов.

— Ты успокойся, — сказал Бриш насмешливо. — Может, ты и не напрасно старался.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что он порвал эту цидулю на восемь равных частей. Сидит и решает гамлетовские вопросы…

Иванов долго глядел в одну точку, долго клал трубку на телефонные рычаги.

«Медведев. Дмитрий Андреевич, — прочитал он запись на этом голубеньком небольшом листочке. — DS: стенокардия. Освобождается от работы…»

Освобожден с такого-то по такое-то. И авария на заводе, и смерть Жени Грузя располагались как раз между двумя этими цифрами. Треугольная печать так жирна, что на ней ничего нельзя разобрать. Подпись была такой же загадочной.

Иванов усмехнулся. Он скомкал листочек в своем напрягшемся кулаке и отбросил прочь.

Часть вторая

Безоблачное сиротство

Прошло около десяти лет, и по утрам воздух в Москве все еще хранил запах арбуза, и необъятная плоть города за коротенькие ночные часы еще успевала пропитываться целительной тишиной. И еще оставались в столице места, где можно было сбиться с навязанного тебе машинного ритма, отдышаться и перевести дух, не торопясь посмотреть газету или подремать, съесть мороженое или поболтать с добродушной московской теткой.

Но таких мест становилось меньше и меньше… Вышедший из человеческого подчинения, гигантский город расширялся по зеленой земле, углублялся в ее недра и тянулся ввысь, не признавая ничьих резонов. Незаметно для москвичей понемногу исчезали в столице бани и бублики; фанта и пепси-кола усердно соревновались с иными напитками, окна первых этажей украшались ажурными решетками, а в метро уже появились станции, не успевающие за ночь проветриваться. Так много всего случилось за десять лет!

Александр Николаевич Иванов был теперь едва ли не ведущим специалистом в клинике для так называемых нервных больных. Но респектабельное название, привилегированный состав пациентов, лечебная музыка в холле, где висели подлинники современной живописи, — все это существовало лишь, как говорится, для дураков. Никто не сомневался в том, что Иванов лечил обычных пьяниц, правда, пьяниц интеллигентных.

«У нас не какая-нибудь там „Матросская тишина“, — ехидно говорил он, — у нас тишина особая, адмиральская».

Чего только не видел и не слышал Иванов, каких не насмотрелся комедий и фарсов, свидетелем каких трагедий не был за последние десять лет! Пожалуй, самому Шекспиру весьма далеко до всего этого…

Иванов поседел, располнел. Теперь в его глазах сверкала иногда и холодная отчужденность. В движениях появилась уверенная неторопливость. В разговоре чувствовалась усталость от обилия информации. Еле заметный налет цинизма придавал этому основанному на опыте всезнанию особый привкус. Импортный серый костюм сидел на Иванове как нельзя лучше, небольшой, но хорошо обставленный кабинет служил, как бы естественным продолжением своего хозяина. О медицине напоминал здесь лишь белый халат на вешалке да аппарат для замера артериального давления. Благоухающий, как говорилось в старое время, пышный букет сирени и роскошный настенный календарь, изданный фирмой «ЭЛОРГ», совсем бы допекли посетителя, если б не запахи вездесущей хлорки, проникающие в кабинет из больничного коридора.

— Так-таки сразу и ЛТП, — проговорил Иванов и поджал губы. — А ты хоть знаешь, Мишенька, что такое ЛТП?

— Не знаю и не хочу знать, — твердо сказал Бриш, который сидел на диване напротив. Его длинные ноги занимали все пространство вплоть до ивановского письменного стола.

— Зря, — тоже твердо произнес нарколог.

— Что зря?

— Ну, во-первых, нет там никакого лечения, в этом ЛТП, во-вторых, решение о направлении принимают родственники совместно с местной властью, в-третьих…

— Да черт с ней, — перебил Михаил Георгиевич. — Ну забери ты ее куда-нибудь. Хоть в ЛТП, хоть к себе в клинику. С Зуевым я никак не могу связаться. Он в Люберцах, что ли, живет? После этой идиотской автокатастрофы я так и не видел его.

— Насколько я знаю, Зуев с Натальей давно развелись, — сказал Иванов, стараясь припомнить, кого же так ярко, так настойчиво напоминал сейчас Бриш. Даже интонации скрипучего голоса, даже покачивание ногой. Ну да, вспомнилось… Вот так же, с теми же интонациями объяснялся с Ивановым когда-то тот психиатр, который писал диссертацию о врожденном алкоголизме. Точь-в-точь. Но не это, нет, вовсе не это волновало сейчас Иванова. Он думал о предстоящих похоронах своего зятя, куда ему так не хотелось ехать, но куда ехать все равно надо, причем времени оставалось всего ничего. Бриш, по всему видать, не собирался уходить без определенного результата.

— Она вроде бы твоя родственница?

— Кто, Наталья? — очнулся Иванов. — Ну да. Бывшая жена Зуева, а тот — брат моей бывшей и настоящей жены.

— Как, я что-то не разберусь. Ты снова развелся?

— Почему снова? Всего один раз. Но Светлане этого оказалось достаточно. Она стала совсем другим человеком. Да, мы женились с ней дважды… — Иванов щурился в наплыве самоиронии. — А ты… Как у тебя семейство? Люба работает?

— Прекрасно. — Михаил Георгиевич чуть-чуть, совсем не надолго задумался. — Да, все хорошо, дружок. Но… разве может быть хорошо в таком окружении? Хамство так и прет. Из каждой дыры…

Иванов слушал с улыбкой, ему вдруг вспомнилась их давняя поездка во Францию, парижская гостиница «Ситэ-Бержер» и свет в коридоре, погасший автоматически.

— Давно хотел спросить тебя… — с дурашливой миной сказал Иванов. — Ты тогда выиграл пари?

— Когда? — Какое пари? — Бриш глядел с удивлением.

— Ну, эту самую… «Белую лошадь». В Париже.

— Не понимаю, о чем ты спрашиваешь.

— Ну, хорошо, — Иванов поглядел на часы. — Ты, видимо, позабыл. Так вот, я постараюсь помочь Наталье. Найду место, но в другой лечебнице. Но учти, необходимо ее добровольное согласие.

— Вы что, у каждого алкоголика спрашиваете согласие? — насмешливо улыбнулся Бриш.

— Мы — у каждого. А вы — не знаю. — Иванов почувствовал приближение ссоры и встал. — Знаешь, мне надо ехать на похороны.

— Что ж… — вздохнул Бриш, не спрашивая, кого будет хоронить Иванов. — Придется просить других. Все равно надо спасать человека…

— Давай, спасай, — мирно сказал Иванов. Однако раздражение его нарастало.

Они простились во дворе клиники. «Откуда у него это право? — подумалось Иванову. — Хочет спасать Наталью… Но постарел тоже. Седой…»