Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 157 из 162

Эстет и щи

Басня Однажды случилось, что в неком эстете Заснула душа. Вздремнула, заснула и в сне потонула, Забыв все на свете, Легонько и ровно дыша. Здесь следует оговориться, Пока душе эстета спится: Что значит, собственно, эстет? Ответ: Эстет — кошмарное, вульгарное созданье, Природы антраша и ужас мирозданья. Он красоту — красивостью сменил, Его всегда «чарующе» манил Мир прянично-альфонс-ралле картинок, Альбомов и стихов, духов, цветов, ботинок; Его досуг — о женщине мечты; Его дневник — горнило красоты; Штаны — диагональ, пробор — мое почтенье, Излюбленный журнал, конечно, «Пробужденье»… Короче говоря — От января до января — Ходячая постель, подмоченная гнилью С ванилью. Словцо в сердцах, читатель, сорвалось, Авось Его редактор не заметит, Сквозь пальцы поглядит… иль так… в уме отметит. Ну, далее… Эстета на войну Берут; стригут пробор, отвозят за Двину, За Вислу — и пошло. Эстет зубную щетку Молитвенно хранит и порошка щепотку От крыс, клопов и блох.  И зеркальце при нем Последний дар души, что ночью спит и днем. Эстетово в окопах тело Обтерлось, наконец, и кашу лупит смело, Хоть ранее поворотило б нос От рубленных котлет (от отбивных — вопрос). Однажды, после перехода, К позиции подъехала подвода С походной кухней. Хлещет щи эстет… Проснулась вдруг душа, скорбит, а он в ответ: «Коль щей не буду есть — умру, прощай, красивость Смири, душа, спесивость!» Тогда души услышал он слова: «Пустая голова! О том лишь я скорблю, что щей осталось мало, А то я б за двоих душевно похлебала!» Мораль обязан я сей басни показать: Щи были хороши; душа же — как сказать?..

Письмо литератора Харитонова к дяде в Тамбов

Я, милый дядя, безутешен, Мое волнение пойми: Военным я рассказом грешен: «О немце, — написал, — в Перми»… Я пал, и пал довольно низко, И оправданий не ищу; Пал как голодная модистка С желудком, воззванным к борщу. Пусть те, кто в этом черном деле Готовы благосклонно ржать, Кричат, что нужно в черном теле Литературу содержать! Пиши, журнальный пролетарий, «Окопы» эти — без числа, Но рассмотри, какой динарий Тебе фортуна поднесла. Конечно, в повседневном звоне Он принесет насущный прок, Но обожжет тебе ладони И в горле встанет поперек. Ведь эта подлая монета, Оплата скромных жвачных блюд, Цена бифштекса и омлета — Мзда за невежество и блуд. Когда ты, черт, сидел в траншее? Когда в атаку ты ходил? Ты только, не жалея шеи, В энциклопедии удил! Я, дядя, пал довольно низко И оправданий не ищу, Но, опростав борщную миску, Пищеварительно дышу. А тем, кто сделал из искусства Колючей проволоки ряд, Все человеческие чувства Проклятье черное вопят.

Порыв

Судомойка из трактира, Прочитав лихой роман: «Дон-Формозо и Эльвира», — На пятак взяла румян. Перед зеркалом постой-ка, Горемыка-судомойка! Щеки бледные накрась, Не ударь портретом в грязь! Вышла… Где ты, Дон-Формозо, Ночью спившийся в бреду? Приходи с мечом и розой. Я тебя, Эльвира, жду. Встреча. Галстучек. Цепочка. Котелок. Пенсне. Усы. «Дон» забыт, и злая точка Кроет стыдные часы. Критик, взглядом бойким, смелым, Рассмотрев себя на свет, Вдруг нашел, что в общем, в целом Он не критик, а поэт. Дело в шляпе. Вот поэма Шевелится в голове: Как шпионка-немка Эмма С горя топится в Неве. Пишет, а рука привычно Отмечает на полях: «У NN'a неприлично Издан желтый альманах; С.А.Б. не знает быта; Л.К.К. украл сюжет; Из готового корыта Пьет такой-то вот поэт…» Глядь, набросана статейка, «Эмма» где-то в стороне, И безрадостен, как вейка, Добролюбов на стене. Не ищите здесь морали, Надо всем никто, как бог; Мы бесхитростно писали С легкой помощию ног.

Работа

Каждый день, по воле рока Я, расстроенный глубоко, За столом своим сижу, Перья, нервы извожу. Подбираю консонансы, Истребляю диссонансы, Роюсь в арсенале тем И строчу, строчу затем. Где смешное взять поэту? Уязвить кого и как? «Минну»? «Карла»? «Турка»? «Грету»? Или бюргера колпак? Но теперь по белу свету То высмеивает всяк. Есть «удушливые газы». Можно высмеять бы их, Но, припомнив их проказы, Я задумчиво притих: Слишком мрачные рассказы Для того, чтоб гнуть их в стих. Хорошо. Войны не трону. Но, желая гонорар, Я пошлю «Сатирикону» Мелочную злобу в дар. И, имен не называя, Всех приятелей своих Так облаю, лая, хая, Что займется дух у них. Тот — бездарен; этот — грешен; Этот — глуп; а этот — туп; Этот — должен быть повешен; Этот — просто жалкий труп. Только я — идейно честен, Сверхталантлив и красив, Только мне всегда известен Вдохновения прилив! Храбрый я, — Аника-воин! Вы — прокисли? Ничего… Всяк трудящийся достоин Пропитанья своего…