Страница 7 из 29
(1 В методологию истории науки после Платона его заново ввел Г. Бергман, понимая под этим некие общие принципы и стандарты методологического исследования. Более широкое (чем у Бергмана) толкование дал термину «парадигма» Т. Кун, обобщив в нем общий контекст научных представлений, аксиом, методов и очевидностей, предопределяющих общепризнанные установки, разделяемые научным сообществом в конкретной исторической ситуации. Кун сделал парадигматический метод исследования приоритетным инструментом для изучения структуры научных революций. Уточненным синонимом «парадигмы» у Куна выступало понятие «дисциплинарной матрицы».
Еще более широкий смысл вкладывал в этот термин Ф. Капра, предложивший противопоставление двух парадигм — старой (классической, картезианско-нью-тоновской) и новой, которую он называл «холистской» или «экологической», призванной заменить собой рационально-дискретную методологию ортодоксальной науки Нового времени.
В современной лингвистике термин «парадигма» имеет техническое значение и противопоставляется понятию «синтагма». В этом случае имеет в виду статическая структура предложения, где фиксированы части речи, но могут быть поставлены различные по смыслу слова — при том, что грамматически предложение будет выстроено по правилам. Парадигмальная структура предложения описывается лингвистической формулой (или-или), ничего не сообщает нам о смысле высказывания, но описывает его формальную структуру. В противоположность парадигме «синтагма» фиксирует точную последовательность конкретных слов, формирующую содержание высказывания и построенную на принципе «и-и».)
Под «парадигмой» мы понимаем обширный комплекс непроявленных установок, предопределяющих саму манеру понимания и рассмотрения природы реальности, которые могут в оформленном качестве порождать многообразные философские, научные, религиозные, мифологические и культурные системы и комплексы, имеющие — несмотря на все свои внешние различия — некоторый общий знаменатель. Парадигма — это не миф, но система мифов, причем способная генерировать новые мифологические сюжеты и рекомбинации. Парадигма — это не теология, но система теологии, которые, различаясь по конкретным утверждениям, сводимы к общей праматрице. Парадигма — это не мировоззрение, но некая предмировоззренческая туманность, способная выкристаллизовать из себя (как в системе Лапласа) неопределенно большую систему мировоззрений. Парадигма не идеология, но корневая подоплека идеологий, могущая сблизить одни идеологии с другими, внешне не просто различными, но противоположными, и наоборот, показать фундаментальные различия в идеологиях, формально очень схожих.
В таком понимании нельзя провести строгой грани между гносеологической и онтологической составляющими парадигмы. Каждая из глобальных парадигм заведомо закладывает аксиоматические структуры, где предопределяются статусы бытия, сознания, духа, мира, причины и их взаимосвязи. Эмпирические же подтверждения или опровержения этих аксиоматических структур не касаются их непосредственно, так как аффектируют лишь промежуточные уровни конкретных формализации. Вопрос о рефлексии относительно самих парадигм и их качества ставится лишь в особые исторические моменты, когда происходит переход от одной парадигмы к другой. Но как только замена осуществлена, сама возможность такой рефлексии сводится к минимуму. Парадигма предопределяет: как есть то, что есть, и что есть, а также, то, как мы постигаем то, что есть. Это замкнутый ансамбль. В одних парадигмах онтология и гносеология заведомо слиты, в других разведены. Но это не свойство уровня или степени познания, это следствие парадигматического воздействия, выливающегося в многообразные серии научных, философских, мифологических и культурных дискурсов».
Премодерн и модерн
В классических моделях социологии, культурологии, истории глобальных выделяют две парадигмы: парадигма Традиции и парадигма современности. Парадигма Традиции, «традиционного общества» — это парадигма премодерна. Парадигма современности есть парадигма модерна. Чаще всего эти две модели рассматриваются с позиции парадигмы современности, что предопределяет расстановку акцентов и форму толкования этих парадигм: ведь в этом случае эти парадигмы сопоставляются явно пристрастно — одна из них оценивает другую (и себя саму) исходя из собственных устройства и приоритетов. В парадигме модерна исторический процесс имеет позитивную направленность, то есть рассматривается как прогресс, а следовательно, все что составляет основу парадигмы Традиции считается «несовершенным», «недоразвитым» и «преодоленным».
Европейская школа традиционализма, прежде всего, Рене Генон и Юлиус Эвола, дополнили этот парадигмаль-ный подход, показав, как парадигма модерна выглядит с позиций парадигмы Традиции. Традиционалисты, как и модернисты, оказались предвзятыми, представляя дело таким образом, что мир Традиции есть полнота и совершенство, а мир модерна — воплощение недостатка и ущербности. Параллельно Ницше (или вслед за Ницше) они утверждали нигилистический характер современного мира.
Классические консервативные мыслители и философы XVIII, XIX и XX вв. подготовили почву для такого отождествления современности с нигилизмом. Но этот нигилизм есть, по сути, оценка парадигмы модерна с позиции парадигмы Традиции. Нигилизм современности отнюдь не является указанием на то, что современности «нет». Этот парадигмальный нигилизм получил широчайшее воплощение в культуре, философии, в науке, в произведениях искусства, в политических системах, в широком спектре доктрин и теорий. Можно сказать, что он создал целую вселенную эпохи модерна, в которой расцвело «множество цветов»: архитектура, искусство, музыка, театр модерна, в котором все мы — по инерции — и живем, точнее, нам кажется, что мы живем.
Антагонизм двух парадигм: модерн и премодерн
Между парадигмами премодерна и модерна существуют довольно ясные отношения. Это отношения плюса и минуса. В центре интеллектуальной и духовной деятельности человека премодерна была религия. Ее догматы, нормы, принципы, культы, ритуалы парадигмально формировали и субъектную и объектную реальность. Человек не живет в некоем объективно заданном мире, как сказал однажды Мирча Элиаде, «природа обусловлена культурным образом» (natura e culturalmente condiz-zionata). He существует «чистой природы» без человека, носителя культуры; «чистая природа» — это то, чем могут наслаждаться зайцы, белки, кролики, ужи и т. д. Они в ней живут, они — часть ее. Но что такое «чистая природа» без ее культурного носителя, без субъекта, мы не можем сказать. Мы же не можем спросить у зайца: «Ну, как оно тебе, в лесу?» Ясно, что этот вопрос совершенно человеческий. Разве заяц там для этого? Ясно ведь, что для другого. А, кстати, для чего там заяц и что он там делает — это очень большой вопрос. Я думаю, если бы у нас была возможность по-настоящему спросить зайца, как ему вообще, мы бы пережили колоссальный переворот, мы бы увидели другую сторону мира. Кстати, определенные культы архаических народов и существуют
для того, чтобы поинтересоваться философией койотов, лис, воронов. Если представить возможность метаморфоз человека, актуализированных магических метафор, доступных в опыте тотемических культов, мы обрели бы огромный объем онтологического и гносеологического содержания. Тем не менее, мы живем в человеческом мире, и для нас парадигмальными являются те формы, та природа и то в ней участие, которые подкрепляются человеческими установками.
Ощущение бытия в эпоху премодерна
В эпоху премодерна, Традиции человеческое сознание и бытие, сама структура внешнего мира изначально формировались в контексте религии. Когда люди Традиции смотрели на дерево, воду или реку, они созерцали нечто совершенно иное, нежели мы в эпоху модерна. Их физическое восприятие, их чувства были совершенно инаковыми. Чем глубже в историю, тем больше интересных существ и пространств они видели: гномов, панов, эльфов, наяд, ундин, домовых и лесовых... Правда, мне кто-то говорил недавно, что во время последней переписи населения многие россияне тоже писали, что они «гномы», «эльфы» и т. д.